Еще был Терош Хадем, который вряд ли знал, но мог знать больше других — не о развалинах у Сердце-горы, но о Старожском князе Рибене Ригиче, — однако чародей, по счастью, ушел в противоположную от дороги к Волковке сторону. Священник находился далеко, и пока за него можно было не беспокоиться.
— Не молчи, у меня от твоего молчания мороз по коже. Да что с тобой такое, Деян? Нездоровится? — Эльма наклонилась к нему, с тревогой заглядывая в глаза. — Господь всемогущий! Совсем худо, да? Что ж за день сегодня такой… — пробормотала она разом севшим голосом и, крепко стиснув его плечо, обернулась ко двору с очевидным намерением позвать кого-нибудь на помощь.
— Не надо, — выдавил из себя Деян. От ее по-будничному многословного беспокойства внутри все переворачивалось, но «помощи» — которая с его удачей могла последовать не иначе как от Джибанда — допустить было нельзя, и страх, умножившись, придал ему сил. — Со мной все в порядке, Эл.
— В порядке?! Да ты сейчас в обморок свалишься, друг.
Тревога в ее голосе смешалась с досадой на явную ложь.
— Не дождешься. — Он попытался улыбнуться. — Послушай меня. Ни о чем не спрашивай сейчас, прошу. Просто сделай, как я скажу. Найди Малуху с девочками, иди с ними домой и никуда не выходи, никого не впускайте. Если этот тип, Голем, явится, — спровадь его как-нибудь, скажи, что зараза в доме, что угодно.
Эльма нахмурилась. «Ты не в себе», — читалось на ее лице. Деян украдкой огляделся по сторонам: рядом по-прежнему больше никого не было, и великан смотрел в другую сторону.
— Поверь мне, прошу, — быстро зашептал Деян, наклонившись к самому ее уху и ухватив за запястье, не давая уйти. — Я не шучу, не лгу, не брежу. Этот, во дворе, — он… Он вообще не человек, Эл! Кукла. А второй, который ушел, — он, чтоб его, на самом деле князь. И чародей, настоящий. «Голем». Такой же древний, как треклятые развалины, и еще более сумасшедший, чем старуха Вильма, которая мне про него рассказывала. Она говорила — он сам этот свой проклятый замок и разрушил! Впал в ярость и всех — жену с ребенком, слуг, соседей — всех перебил… Но сам о том не помнит. И лучше ему ничего не знать, не знать, что мы знаем, и о том, что я рассказывал девчонкам, тоже, и никому другому не знать, потому как… — Он запнулся, окончательно запутавшись.
— Потому как наши все равно тебе не поверят. А этот самый князь, если захочет разузнать побольше, может кнутом или колдовством с тебя кожу содрать для верности, — закончила вместо него Эльма. Тон ее изменился, стал задумчив и насторожен. — Или не с тебя, а с девчонок, да вообще со всех подряд, если разойдется. Это ты хотел сказать?
— Ты мне веришь?
— Не знаю, — Эльма чуть слышно вздохнула. — Но ты ведь не мог такое выдумать, Деян?
— Нет, я не…
— Слово Цапли? — вдруг требовательно спросила она.
В первый миг Деян подумал, что ослышался. Отстранился, поймал ее взгляд, ожидая найти в нем насмешку, но Эльма была серьезна. Серьезней некуда.
«Нашла что вспомнить — в такой-то момент! — Деян невольно крепче стиснул ее запястье. — Мне тебя никогда не понять, Серая».
— Слово, Серая, — прошептал он. — Честное слово Цапли. Иди скорее, прошу. Запритесь в доме и не выходите.
— А ты?
— Я хочу чуть проследить тут за всем. На всякий случай.
Никакого «всякого случая» Деян представить себе не мог, но сидеть, запершись в четырех стенах, в ожидании, когда в дверь постучит чародей, казалось хуже, чем находиться здесь. Кроме того, он сомневался, что сумеет сейчас дойти хотя бы до Беоновой калитки.
Эльма с сомнением посмотрела на него, думая, очевидно, о том же самом.
— Я не болен. Просто-напросто перетрусил. — Он вымученно улыбнулся. — Иди.
Она ушла, одарив его напоследок еще одним недоверчивым взглядом.
Глава третьяКаменная крошка
После того как Эльма вышла за калитку, Деян просидел некоторое время неподвижно, собираясь с силами. Потом доковылял до крыльца и со вздохом облегчения опустился на лавку. Обе ноги будто превратились в деревяшки — и все же он дошел, не упав и даже не споткнувшись.
«Герой!» — Деян криво ухмыльнулся своей маленькой и бесполезной победе.
Никто не обращал на него внимания, ни великан, ни односельчане, чему он был почти в равной степени рад. Людей во дворе Беона убавилось втрое, но оставшиеся, слишком ошарашенные и встревоженные, чтобы вернуться к обычным делам или спрятаться — а может, тоже страшащиеся ожидания в четырех стенах, — расходиться не спешили; тем паче распогодилось и выглянуло солнце. Некоторые, осмелев, попытались поговорить с великаном: далеко ли войска, не знает ли случайно «господин Джибанд» чего-нибудь о судьбе орыжских и волковских рекрутов, что господа бергичевцы намерены делать с пленными, с жителями захваченных земель? От этих расспросов грубое лицо гиганта принимало выражение растеряное и даже виноватое. «Не знаю. Не понимаю, о чем вы», — гундосил он, чем еще больше убеждал людей, что все произошедшее — не иначе как какая-то хитрость, которая не сулит им ничего хорошего. Они отходили, переглядываясь и перешептываясь. Деян чутким слухом улавливал обрывки их разговоров: более всего людей занимал вопрос, возможно ли как-нибудь откупиться от чужаков, чтоб солдаты не порушили тут все, и хватит ли добра одновременно на откуп и на то, чтоб пережить зиму. Орыжцы твердо убедили себя, что имеют дело с бергичевскими разведчиками, и разуверить их не могло уже ничего. Пожалуй, даже если б сам Голем прямо заявил, что понятия не имеет, кто такой барон Бергич, — они точно так же переглянулись бы и пошли шептаться промеж собой, чего он пытается эти добиться.
Деян сокрушенно вздохнул: в голове не было ни единой мысли о том, что делать дальше, кроме как надеяться, что чародей уйдет на тракт — хорошо бы не заглянув перед тем в Волковку — и где-нибудь в большом мире сгинет в омуте войны.
«Который немногим позже затянет и нас. В самую пору позавидовать… этому…», — Деян взглянул на Джибанда. Стоять столбом посреди двора великану наконец наскучило, но никакого занятия он себе так и не придумал, потому прошел к дому и сел на полоску сухой земли у стены, прикрыв глаза — словно задремал. Судя по его поведению, какие-то чувства он испытывал, хоть и не был человеком, но соображал туго и плохо понимал, что происходит.
Деян попытался припомнить все, что когда-либо слышал и читал о чародеях: сказки, доходившие из большого мира слухи, книги и рассказы Тероша Хадема… Ничего утешительного в памяти не нашлось. Одни чародеи вели дела с мирскими правителями, другие жили сами по себе, и многие из них служили Владыке Мрака, — с ними боролись остальные, но, прежде всего, — святая церковь Господина Великого Судии. Возможности чародеев в церковных преданиях описывались как «превосходящие людское разумение»: Дернан Лютый мог убивать взглядом и летать, Зеленый Чудак умел управлять погодой и мог за ночь вырастить цветущий сад на каменной пустоши, Норк Подлый — подчинял мысли всякого человека, кто к нему приближался, Верему Странному служили звери и птицы, Сарам Легкий Шаг исчезал в одном месте и тотчас появлялся в другом… Как будто не существовало ничего, что было бы невозможно для чародеев! Среди простых людей равных им не было, а разума какой-нибудь колдун лишался едва ли не в каждом сказании… Иногда описывалось, как чародеи погибали в войнах, сраженные стрелой или мечом, но до того они забирали с собой в могилу сотни и тысячи противников. Сказки навряд ли были слишком уж правдивы, но даже в них не упоминалось никакой слабости, не было никакой указки на то, как можно справиться с Големом прежде, чем тот начнет крушить все вокруг.
«Наобум нападать рискованно — костей не соберем… Ничего не поделать: лучше всего нам ждать, что будет, и надеяться, что он уберется из Спокоища. — Деян откинулся на лавке. — Так-то, чародей по прозвищу Цапля: сиди и не высовывайся!».
В голову совсем уж некстати полезли растревоженные Эльмой воспоминания о давно прошедшем, о беспечных и безобидных детских забавах: до злосчастного падения и даже после — в быстротечный год до смерти родителей. Детей бремя увечья Деяна никак не касалось, и старые приятели еще не сторонились его, а уж ролей, за которые не хотелось браться никому другому, в их играх всегда хватало.
По зиме злой Ледяной Чародей мерз в снежной крепости и метал в нападающих Героев заклинания-снежки; чтобы победить подлеца, достаточно было прочертить вокруг крепости по снегу волшебный круг. И колдовство, и смерть — все тогда было не взаправду…
Прозвище «Цапля» к Деяну, одноногому и долговязому, пристало как влитое, и даже то, что насколько оно нелепо для злого колдуна, не могло этого изменить. Чтобы забава не заканчивалась слишком быстро, Эльма Догжон обычно играла за волчицу и помогала «чародею», забрасывая «героев» снежками из кустов вокруг. Сама она оставалась для «героев» уязвима, и Деян старался прикрывать ее, отвлекая внимание на себя, а Эльма иногда подолгу выжидала, заготавливая снаряды, и нападала на героев из засады в нужный момент… С такой тактикой им случалось временами и побеждать, на что «герои» досадовали и злились: Барм и Кенек Пабалы, сыновья кровельщика, Малиша, дочь печника Вакира, Халек Сторгич, сын старосты… И Петер Догжон, брат Эльмы: самый старший и сильный из всех, он на проигрыши злился особенно, но никаких грубостей себе не позволял.
Теперь, даже если б такая глупость, как волшебный круг, могла помочь, чертить его было некому. Никого из героев — кроме Малиши, превратившейся к двадцати годам в обрюзгшую и крикливую, вечно всем недовольную тетку — в Орыжи не осталось. Все ушли с вербовщиками в большой мир.
«Если по возвращении обнаружат вместо села развалины — будут так же бросаться на каждого встречного-поперечного с кулаками и расспросами, как Голем? Если вообще вернутся… Забери меня мрак! Почему я всегда загодя думаю о самом худшем?! — одернул себя Деян. — С Петером, Халом и остальными уж точно все должно быть в порядке. Не такие они люди, чтоб пропасть».