«Кто бы мог подумать: зло явилось бороться со злом! Как бы это ни кончилось — на земле станет чище».
Деян ободряюще улыбнулся Эльме. Рев, подобный тому, что они слышали, не могла издать человеческая глотка. А значит, случилось то, что еще вечером казалось самым большим несчастием; но теперь в том была их единственная надежда на спасение…
Вернулся Голем.
Чародей считал себя здесь хозяином, а какому хозяину понравится, что на его земле без спросу учиняют беспорядок?
— Я, пожалуй… — начал Кенек, но так и осталось неизвестным, хотел ли он тоже выйти во двор или же сделать что еще. Дверь с грохотом распахнулась, и в дом, пятясь, ввалился рыжебородый. Его руки по-прежнему крепко сжимали ружье, но повернуто оно теперь было другой стороной: острие штыка косо торчало между лопаток.
— Кх-хе…как я-кх… — Барул хрипел и пятился. — Кх…
Рыжая борода покраснела от крови. Он свалился, задыхаясь и колотя ногами по полу.
— Господь всемогущий… Барул! Как?! — Кенек отскочил от корчившегося в агонии подельника и вскинул свое ружье, направив на дверь.
Рыжебородый затих, испустив последний вздох.
— Ну, дела, — негромко сказал Хемриз, глядя в сторону двери. В обеих руках у него появились короткие, выгнутые в обратную сторону ножи. — Твоя работа? По виду и не скажешь…
Деян приподнялся, чтобы лучше видеть.
Великан, по-видимому, разбирался с налетчиками где-то в другом месте: на пороге стоял сам чародей. В старой, широкой и длинной не по росту куртке Беона он походил на заспанного пастуха еще больше, чем прежде.
Кенек рванул спусковой крючок; но мгновением раньше Голем успел трескуче прищелкнуть пальцами. Раздался оглушающий хлопок: сам Кенек отлетел к стене, а ружье с развороченным дулом загремело по полу.
Голем даже не взглянул в его сторону, равнодушно разглядывая Хемриза.
— Интересно. — Хемриз улыбнулся чему-то, известному одному ему. — Ты не местный. И на армейских не похож. Барул был болваном. Но…
Он бросился вперед, правым локтем защищая горло и метя клинком в лицо чародею, а вторым ножом целя тому в живот.
Голем, отступив на шаг, вскинул руку навстречу его броску и коснулся перетягивавшей лоб Хемриза грязной повязки. Мгновение казалось — это была нелепая и смертельная ошибка: кривой клинок царапнул ворот Беоновой куртки. Но Хемриз вдруг остановился; его руки бессильно опустились, разжались пальцы: ножи со стуком упали на пол. Он стал оседать — медленно, наваливаясь на чародея одновременно с тем, как тот под его весом опускал руку, и так и повис, не касаясь коленями пола. Деян слышал, как охнул Кенек. Пальцы Голема вошли в голову его подельника, точно под повязкой у того была не кость, а масло.
— Ты убил их. Никого больше нет. Снова. Никого. Ты их убил, — забормотал Кенек, прижавшись к стене и выставив перед собой нож. — Всех. Ты!
Голем опустил взгляд на тело Хемриза, которое удерживал за череп, и швырнул его на труп рыжебородого. Повязка вокруг дыр еще не напитались кровью, но пальцы чародея до костяшек были покрыты алой слизью.
На миг Деяну показалось — сейчас он их оближет. Но Голем, брезгливо поморщившись, лишь вытер руку о штаны.
Истеричное бормотание Кенека перешло в вой, и он, достав из-за голенища нож, двинулся на Голема — но не прошел и трех шагов, как, вскрикнув, повалился плашмя: мыски его сапог словно приросли к половицам. Голем неторопливо подошел к нему и с силой впечатал каблук в сжимавшую рукоять ножа кисть. Кенек заорал — так, что задребезжала посуда, и заорал еще громче, когда Голем стал медленно проворачивать каблук. Кенек Пабал ревел, как зверь с подпаленной шкурой, но другой — тихий, едва слышный — звук пробивался через этот крик, прорастал, как сорняк, заполнял собой все…
Хрустели, трещали, скрипели кости.
— Перестаньте, господин Ригич! — выкрикнула Эльма. — Пожалуйста, не надо!
— Почему? — Голем остановился, взглянув на нее с любопытством.
Кенек стонал и скулил, вцепившись зубами в ворот мундира и пытаясь пережать пальцами запястье искалеченной руки. Он не делал никаких попыток высвободиться, а решись он дернуться — пожалуй, потерял бы сознание от боли.
— В наше время не убивают… так, — сказала Эльма.
Голем усмехнулся:
— А что, девушка, может, и умирают люди нынче как-то иначе?
— Смерть есть смерть, но… Этот человек из Орыжи родом. Он наш. — Эльма встряхнула головой и с решительным видом подошла к Голему, избегая смотреть на мертвецов. По-видимому, чародейская насмешка не на шутку разозлила ее. — Нам, а не тебе отмерять ему за это наказание.
— Ты забывчива, девушка. С прошлого дня судья здесь я, — возразил Голем.
— У тебя есть указ, дозволяющий вершить над нами суд?
— Эльма! — Деян окликнул ее, внутренне умоляя замолчать и не грубить чародею, но она, начав, не собиралась останавливаться:
— Мы — свободные люди! Над нами судей нет, кроме Господа всемогущего и всеведущего, короля Вимила и его поверенных. А ты — кто такой? По какому праву зовешь себя нашим князем, объявил тут себя здесь хозяином?
Голем молчал, изумленно глядя на нее.
«Господи, Серая, где ты таким речам выучилась?! — Деян, не выпуская из виду чародея, краем глаза взглянул на Эльму. Та стояла, гордо вздернув подбородок и сжав кулаки. Казалось, еще чуть-чуть — и она в самом деле погонит чародея из дому метлой, если тот немедля не предъявит королевскую печать. — Пока с Пимой болтала, от деда Беона наслушалась?! Прекрати грубить, извинись, пока не поздно, ну же, прояви здравомыслие, прошу!»
— Князь, то бишь, король Вимил над нами Господом править поставлен, но мы — свободные люди. Хозяев у нас нет! — Эльма осталась глуха ко всем мысленным мольбам. Сейчас она чем-то очень напоминала Шалфану — когда та с котлом наперевес наступала на рыжебородого Барула. Но не могла же она за четверть часа помешаться!
Или могла?
Деян потер виски, пытаясь вернуть мыслям ясность. В голове по-прежнему громом отдавался хруст переламываемых, дробящихся костей. Тот самый звук. Улавливать его призрачные отзвуки было одновременно мучительно и сладостно. На сей раз это были не его кости. И все же тот самый звук…
Когда-то тот же звук у подножия Сердце-горы слышал Кенек Пабал. Потом, пыхтя и отдуваясь, тащил к людям истекающего кровью друга, чтобы много лет спустя явиться к нему, обратившись из спасителя в чудовище, и быть самому остановленным чудовищем Сердце-горы.
— Свободные люди! — Голем ухмыльнулся как будто бы добродушно. — Что ж вы у ночных гостей императорского указа не спросили, свободные люди? Или они, как всякие свободные люди, могут, когда захотят, убивать и насиловать других свободных людей?
Настал черед Эльмы ошалело таращиться на чародея.
— А с этим свободным человеком, позволь спросить, что другие свободные люди собираются теперь делать? — Голем кивнул на скулящего Кенека, под искалеченной кистью которого растекалась кровавая лужа. — Отпустите? Будете, в конуре держа, от пуза кормить, когда самим жрать нечего? Или все-таки повесите? В колодец кинете или на куски порубите — как нынче принято у свободных людей?
— Это наше дело.
— Эльма! — снова позвал Деян, и снова тщетно.
— Если б мой сосед заслужил смерть, я бы предпочел, чтоб его казнил кто-нибудь другой, а не я. Да не поскупился бы заплатить палачу. Но то — я, варвар, а то — свободные люди. — В устах Голема эти слова звучали отборным ругательством: он будто сплевывал их, как овсяную шелуху. — Правителя своего нынешнего и военные законы вы, я посмотрю, тоже не больно-то чтите… Ваши обидчики дезертировали из его войска, так? По закону, судить их должен старший офицер, и у тебя он спрашиваться не обязан.
— Но и не ты! Если ты не тот самый старший офицер.
Пальцы Эльмы лихорадочно мяли шаль.
— Требовать от меня соблюдать закон, который ты сама соблюдать не намерена, — что это, хотел бы я знать: наглость, храбрость или дурость? — негромко спросил Голем. — К твоему сведению, девушка: так — в самом деле не убивают; я и не собирался этого негодяя пока убивать. Если тебе охота судить его самой — пожалуйста: получишь живым… Но перед тем мне нужно побеседовать с ним по душам.
— В твое время пытки называли разговором?
— Ты говоришь — в мое время, — с нажимом повторил Голем, — и племянницы твои сказки сказывают интересные. Так, выходит, ты знаешь, кто я?
Деян выругался про себя, но Эльма попросту отмахнулась от вопроса:
— Я знаю, что ты собираешься делать дурные вещи. Но у тебя нет на то права!
— Заблуждаешься: есть и всегда было; но можешь считать, что я только что его подобрал, бесхозное, и взял, — сказал Голем. — С тобой потом поговорим. А пока, если не любишь кровь и крики, лучше выйди. Джибанд там должен был уже закончить. Ступай, пока я не потерял терпение! — В голосе чародея вдруг проступила угроза.
— Эльма!!! — третий раз позвал Деян. На этот раз она все-таки его услышала и даже соизволила чуть повернуться в его сторону.
Деяна словно окатило могильным холодом.
Как он сам минувшим днем, ведомый жгучим желанием сделать хоть что-нибудь, едва не натворил глупостей, — так и Эльма сломя голову бросилась в словесную схватку с чародеем, вряд ли задумываясь о том, что таким способом ничего невозможно добиться. Голем язвительными отповедями затушил ее бессильную ярость, оставив лишь безысходное, невыносимое отчаяние. Что случилось, то случилось, и Эльма считала себя виноватой во всем случившемся: ведь Кенек пришел за ней… Все это ясно читалось на ее лице.
— Идем, Эл, — глухо повторил Деян, все еще сидевший у стены. — У нас есть другие дела.
— Как скажешь, — откликнулась Эльма с мертвенной покорностью в голосе. — Сильно тебя?..
Эльма перешагнула через лежавшие на полу тела, будто через бревна, и помогла ему встать, избегая встречаться с ним взглядом.
— Пара синяков, — спокойно соврал Деян, не сомневаясь — сейчас она не раскусит его ложь, и немедленно быть отправленным на поиски знахарки ему не грозит. Потом, быть может, в самом деле стоило заняться ребрами; но потом, а пока это было не к спеху. Всю боль, все другие чувства — все словно бы заглушал