тот самый звук, по-прежнему звучавший где-то в глубине сознания. Тот самый звук, с которого когда-то начались его беды и который теперь знаменовал начало конца.
Голем приступил к допросу, не дожидаясь, пока останется с пленником один на один.
— Неприятно вышло, да? — Голем толчком сапога отбросил нож, присел рядом с Кенеком на корточки и с кажущейся небрежностью накрыл ладонью изувеченные пальцы. Кенек вскрикнул, но, спустя несколько мгновений, умолк. Даже скулить перестал.
— Так — совсем другое дело, верно? — продолжил Голем. — Так ты даже не истечешь кровью до того, как я передам тебя местным доброхотам, — а ты, по всему видно, не из тех, кто откажется прожить хоть на миг подольше. Но может стать хуже. — Он едва заметно двинул рукой на ране, и Кенек захлебнулся криком. — Гораздо хуже, — бесстрастно сказал Голем, когда тот вновь умолк. — Если мне покажется, что ты лжешь.
— Так ты дознаватель… этих… синезнаменных поганцев? — сплюнув кровь, спросил Кенек. И тут же заорал, когда Голем легонько надавил на то, что осталось от его кисти.
— Не надо больше… я буду… буду отвечать, — прохрипел Кенек, когда сумел отдышаться.
На бледном лице чародея не мелькнуло даже тени удовлетворения: он и не сомневался, что тот будет отвечать. Отвечать быстро и охотно.
— Начнем с того, кто такие «синезнаменные поганцы»?
— Бергичевцы… Люди барона Бергича.
Деян искоса взглянул на печь. Ему было не по душе оставлять Шалфану без присмотра рядом с чародеем, пусть и совсем ненадолго. Но старуху, укрытую грудой одеял, разглядеть было непросто, а с засонной травы она должна была спать крепко.
— Эл, пойдем. Эльма? — Деян встревоженно взглянул на девушку. Она стояла рядом, вперив в пол неподвижный взгляд, и ничего вокруг, казалось, не замечала — ни его, ни бабку, ни тел и крови посреди дома, ни чародея и Кенека, ни доносившихся со двора перешептываний и всхлипов. — Серая!
— Пойдем, — безжизненно откликнулась она и, по его подсказке надев наконец-то теплое верхнее платье, позволила вывести себя из дому.
Под стеной дома перетаптывались с места на место Солша с одним из сыновей и Малуха с дочерьми. На пол-лица «тетушки Со» растекся синяк, заметный даже в темноте, одежда была изорвана, но на ногах Солша стояла твердо. Малуха, с виду невредимая — если не считать царапины на щеке и спутанных волос, — немедленно бросилась к Эльме, причитая и плача. А дети выглядели… очень спокойными. В распущенных волосах у них, как и у Малухи, запутались обломки веток.
Деян, тяжело опираясь на костыль, прохромал к ним.
— Нура, Калиша. — Деян перевел взгляд с младшей на старшую дочь Петера. — Это вы его привели?
Можно было и не спрашивать: вряд ли могла найтись другая причина, по какой чародей вернулся среди ночи…
Они все заговорили одновременно — девочки, Малуха, Солша и ее мальчишка.
Из того, что Деяну удалось разобрать, следовало, что, как он и думал, Солша сама впустила Кенека с дружками в дом. Но она же, вместе с сестрой, и заболтала их ненадолго каким-то чудом, дав Малухе и детям время тихо вылезти в окно и сбежать задворками. А накануне вечером Калиша и Нура — запрет слаще меда! — рассказали сыновьям Солши про волшебную скалу и доброго чародея с каменными людьми, которые всех защитят, в обмен на историю про «большого и маленького дядек», которых мальчишки встретили днем.
— Все не как в сказке, но ведь должна быть в сказке и правда тоже, верно говорю, ма? — сын Солши в поисках поддержки постоянно смотрел на мать.
Дети, выбравшись из дома, понеслись к скале, не слушая Малуху, — той пришлось гнаться за ними изо всех сил.
— Как нарочно, через самый бурелом удирали, поганцы! — Даже в такой момент Малуха умудрялась ворчать.
Голема мальчишки нашли у развалин, точно там же, где и днем, и стали просить, чтоб он пошел и побил злых людей. К большому удивлению Малухи, чародей не рассердился и не прогнал их, а велел спрятаться в развалинах и тихо сидеть там до утра, тогда как сам вместе с великаном немедленно отправился в Орыжь; только спросил сначала, почему они пришли звать его, хотя днем сами застрелить хотели, а потом уже ушел. Дети выждали немного, но не утерпели, опять убежали от Малухи, и вот…
— Мы же все правильно сделали, дядя Деян? — Калиша требовательно дернула Деяна за рукав. — Правильно? Но почему тогда…. все равно…. Почему-у-у….
— Вы молодцы. И сделали все правильно, кроме того, что не послушали милорда Ригича и прибежали сюда, не дожидаясь утра. — Деян заставил себя улыбнуться девчонке и ласково потрепал ее по голове. — К сожалению, Калиша, в сказках… в сказках есть правда, но и вымысла много. Господин чародей — не Господь Всемогущий: помогает только кому может и как может.
«И как захочет», — добавил он про себя. За стеной взвизгнул Кенек: очевидно, опять сказал что-то не понравившееся Голему. Деян понадеялся, что никто, кроме него, за плачем Малухи доносящихся из дома звуков не слышит.
— Конечно, правильно! Вы нас очень выручили, маленькие. — Эльма, отведя Малуху к лавке, поманила девочек. — Идите, обнимите мать: вместе слезы солоней, но горе слаще.
Через мгновение Калиша и Нура, забравшись на колени к Малухе, уже ревели в три ручья вместе с ней. Телом никто из них не пострадал, но увиденного и услышанного за ночь с лихвой хватило бы и на то, чтоб надломить дух и крепкому мужчине.
— Этот милорд Ригич взаправду колдовать может, Деян?
Солша пристально уставилась на него единственным открытым глазом: другой заплыл так, что не осталось даже щелочки.
— Он чародей. Но не «господин добрый чародей», — ответила вперед Деяна Эльма. — Так что держите с ним ухо востро.
Голос Эльмы за время, что она утешала Малуху, вновь обрел теплоту и мягкость, но взгляд оставался прежним: неживым, холодным.
— Да, тетушка, все так, как говорит Эльма, — подтвердил Деян. — А где твой второй пострел? — спросил он — и тут же ужаснулся своего беззаботного тона: ведь мальчишка мог и…
— Жив-здоров. Весь в своего беспутного папашу пошел. — Солша покачала головой, не то одобрительно, не то осуждающе. — Ни стыда перед Господом, ни страха. Вырос малой. Во, гляди, чем занят!
Деян усилием воли заставил себя взглянуть в ту сторону, в какую указывала Солша: на дом Химжичей. Окна теперь были темны, но в распахнутую калитку пыталась протиснуться процессия почти столь же чудовищная, как та, что еще недавно направлялась в дом. Джибанд, на полроста возвышавшийся над плетнем, волочил за ноги два трупа, а мальчишка Солши с горделивой улыбкой сидел у великана на шее и масляным фонарем подсвечивал ему путь.
— Кенековы мерзавцы! — Выражение разбитого лица Солши могло сойти за гримасу ярости, достойную Голема. — Наших всех, живых и мертвых, уже снесли к знахарке во двор… Моя Талима тоже там. Живая, хвала Господу, — вздохнула она, утерев здоровый глаз.
Деян не стал ей говорить, что слова «вырос малой» мало подходят к тому, чем занимается ее сын, и что имя его отца Кенек назвал среди погибших.
— Бабка ваша как? Не зашибли? — спохватившись, спросила Солша.
— Обошлось. Надеюсь, до утра проспит, — поспешил успокоить ее Деян.
— Из наших… кто? — тихо, так, чтоб не могли расслышать Малуха и девочки, спросила Эльма.
— Даришу насмерть замучили, сволочи. И Лесоруб погиб, — так же тихо ответила Солша. — Застрелили. За своих баб вступился, да куда ж ему, старику? Когда они еще с ружжами… И битых-перебитых не счесть. Дальше что будет — ох, и думать страшно. — Она скосила здоровый глаз на приоткрытую дверь и осенила себя амблигоном. — Ох, страх! А малым все ж вздремнуть надо хоть чуть, и вам обоим тож. И бабушку вашу отседова забрать… В доме у меня — будто медведь прошелся, но сарайка теплая, и сена натащить можно.
Эльма, приличия ради, сначала отказалась, но упираться не стала. С какой стороны ни посмотри, а детей действительно надо было устроить где-нибудь в тепле и подальше от чародея.
— Уложишь их сама? — смущенно попросила она Солшу в конечном счете. — Я хочу зайти к Илле; может, чем смогу помочь.
— Я с тобой, — быстро сказал Деян.
— Да там и без вас народу тьма, — сперва начала возражать Солша, но потом махнула рукой. — Ну, дело ваше, не мне вас учить.
— Значит, мы с Деяном вас проводим. Все равно по пути, — сказала Эльма, по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом.
В доме снова заскулил Кенек; торжествующий волк-охотник превратился в побитого пса.
Глава пятаяЧародей
Деян шел как мог быстро, стараясь не отстать от Эльмы: девушка почти бежала, не глядя под ноги.
Все было далеким, чужим, смутным, как в густом тумане: безумное бормотание Шалфаны, когда ее выводили из дому; улица, расчерченная темными полосами там, где Джибанд волок мертвецов; мягкий голос Солши, успокаивающей старуху.
Заполненный полураздетыми людьми двор знахарки Иллы; невозмутимый великан Джибанд, перекладывающий мертвецов так, чтобы они не мешали проходу; горбатая неумеха Илла, мечущаяся из дома во двор и обратно и больше глазевшая на Джибанда, чем занятая лечением.
Не уместившиеся в доме раненые, лежащие и сидящие под навесом для сушки трав на укрытой одеялами земле, — стонущие, плачущие, обращающие к небесам молитвы и проклятья; толпящаяся рядом родня и два ружья, приставленные к стене. Мертвецы на земле…
Внучка Киана в разорванном до самой шеи платье, рыдающая над дедом. Киан-Лесоруб, будто все еще следящий остекленевшими глазами за топором на поясе Джибанда. Пятеро мертвых дружков Кенека со сломанными шеями и раздавленными черепами, которых никто и не подумал прикрыть: великану с его силищей оружие было без надобности.
«Здесь пятеро. Значит, считая Кенека и тех двоих — всего восемь подонков. Мы смогли бы дать отпор сами, не будь все в таком раздрае… И Лесоруб мог бы не лежать здесь, не будь он безоружен».
Деян отвернулся, когда жена Вакира в наброшенном поверх рубахи зимнем тулупе принялась, загибая пальцы, деловито пересчитывать покойников.