Смогли бы, не смогли бы? Что случилось, то случилось. Ничего нельзя было исправить.
— Постой! — Деян удержал Эльму, когда та собиралась зайти во двор, и развернул лицом к себе. — Посмотри на меня.
Она неохотно встретилась с ним взглядом.
— Эл, ты не виновата, что Кенек связался с таким сбродом и привел их сюда, — сказал Деян. — Что одурел от пережитого, что помешался… на тебе, — выдавил из себя он. — Но ты здесь ни при чем. Это его вина и ничья больше. И… Раз война проиграна — рано или поздно… все равно могло случиться нечто подобное.
— Ты забыл добавить, Деян, — «и все равно еще случится в будущем», — устало сказала она.
— Совсем не обязательно. Но если и так — не нам себя за это винить.
— Все же, если б я обращалась с ним мягче, раньше, когда все еще было по-прежнему… — В ее глазах проступила невыразимая боль. — Тогда сегодня ничего бы не случилось.
«Если б ты знала, что может случиться в будущем, — ты бы сделала то, чего он от тебя добивался?» — эта мысль показалась Деяну почти такой же чужой и далекой, как и все другие.
— Неправда. Кенек все равно сделал бы то, что сделал, — сказал вместо этого Деян. — Он давным-давно не дурно воспитанный мальчишка, а мужчина. Никто, кроме него, не в ответе за его поступки.
— Ты сейчас говоришь почти как брат. — Эльма напряженно улыбнулась, но и эта вымученная улыбка тут же исчезла с ее лица. — Прости. Кенек сказал, что твои, оба… Я соболезную…
— Мажел и Нарех знали, что могут погибнуть, — твердым голосом перебил ее Деян, проглотив подступивший к горлу ком. — Они нашли честную смерть, а не связались с кем-то вроде Хемриза. А нам нужно жить дальше, Серая.
Он попытался обнять ее, но она отстранилась с какой-то странной, печальной улыбкой:
— Следующий день все равно наступит, живы мы или нет. Ты сейчас пойдешь объясниться с Големом или утром?
— С чего ты решила, что я собираюсь?..
— Зная тебя, несложно догадаться, — перебила она. — Что ты намерен ему сказать?
— Что смогу вспомнить — то и скажу, — пробормотал Деян. Он ожидал, что она будет его отговаривать, но Эльма лишь согласно кивнула:
— Это ясно. Потом?
Деян, скрывая замешательство, сделал вид, что высматривает что-то во дворе.
Мажел — воспоминание о брате отозвалось глухой болью — говорил, что проще сдвинуть Сердце-гору, чем понять женщину. Все вокруг казалось нереальным, и эта девушка с беспомощной полуулыбкой на губах и душной тьмой в тяжелом, как камень, взгляде, как будто была не Эльмой, а кем-то другим, незнакомым. Но все равно родным. Он любил ее, что бы ни скрывалось в глубине ее глаз.
Та легкость, с какой Эльма сейчас отпустила его, — отчего-то задевала, тревожила, страшила. Что-то будто треснуло, сломалось в ней, а она не желала лечить этой раны…
Все шло наперекосяк: он должен был найти способ успокоить ее, найти верные слова, поддержать — но не мог пробиться через густой туман.
— Что потом, Деян? — переспросила Эльма. — Если он нормально выслушает тебя — будешь просить его остаться и помочь нам?
— Ты же видела, как он убил того, который звался Хемризом… И как он начал «говорить» с Кеном. — Деяна передернуло.
— Но подобные Хемризу не лучше или еще хуже.
— Теперь есть оружие. — Деян показал взглядом на ружья. — И больше нас не застанут врасплох. Вряд ли нам хватит сил защититься самим, но…
— Но?
— Мы хотя бы можем попытаться. А Голем… Он чудовище, Серая. Разумно ли просить защиты у чудовища? Если завтра его настроение переменится, от Орыжи не останется даже горстки пепла.
— Откуда мне знать? Решай сам. — Эльма покачала головой. — Я пойду, спрошу Иллу, чем помочь. Удачи, Деян, храни тебя Господь!
Она махнула на прощанье и ускользнула за калитку.
Деян дождался, пока она переговорит с горбатой Иллой и скроется за дверью; прежде чем уйти, он еще долго стоял, разглядывая знакомые, потрескавшиеся от времени резные наличники. Они, в отличие от всего остального, Илле приглянулись: лачугу Вильмы снесли и построили новый дом, а наличники сохранили старые.
Судьба будто сделала круг, но ничего не повторялось в точности. Новое окропляло старое, старое смешивалось с новым — быть может, так же, как в сказках складывались воедино правда и вымысел, а сказки складывались с жизнью…
«Надо было внимательней слушать Вильму. — Деян мрачно усмехнулся своим мыслям, бредя по оставленным в грязи следам к дому Догжонов. — Может, тогда я чего-нибудь бы понял… До того, как все закончится».
После разговора с Эльмой камень на сердце стал только тяжелее.
Деян зашел в дом.
— …Я только один раз, издали видел… Мне могло показаться!.. Простите, господин… — Когда-то Кенек говорил звучным басом, но сейчас его бормотание с каждым словом делалось все визгливей. Он больше не лежал придавленным к полу, а сидел у остывшей печи на корточках, прижимая к груди обмотанную полотенцем кисть, и оттого выглядел еще более жалким, чем прежде.
Деян тихо прикрыл за собой дверь и сел на стул, отодвинув его подальше от мертвецов. Борода Барула от запекшейся крови стала черной. Хемриз лежал лицом вверх, и неровный ряд из трех дыр в его покатом лбу служил хорошим напоминанием, что за человек с усталым лицом сидит на табурете напротив Кенека.
— Так видел или показалось?! — судя по раздраженному тону, Голем мямленье Кенека слышал уже не первый раз и не второй. Сейчас Голем его не трогал, но Кенек от одного голоса чародея дрожал, как осиновый лист. — Вернемся к началу. Ты сказал, что знаменный чародей вашего короля Вимила — Венжар ен’Гарбдад. Ты видел его один раз, и с виду он тебе в деды годится. Так?
— Так, господин… Но я только издали, господин. Вдруг…
— Хватит! — перебил Голем. — При Императоре Яране солдатам, которые не верили собственным глазам, выжигали их каленым железом. Проделать это с тобой?
— Нет, господин… Я видел… Видел.
— Тут где-то была кочерга. Ты пришел растопить печь?
Деян вздрогнул, когда понял, что Голем обращается к нему. Кенек заскулил: похоже, он не думал, что чародей пошутил…
По правде говоря, Деян тоже не был в этом уверен.
Взгляд, которым Кенек его наградил, был полон подобострастной мольбы и ужаса. Деян отвернулся.
«Ну и мразь же ты, Кен», — хорошо бы прозвучало, если б было сказано часом раньше, а не сейчас, когда тот сжался в ком от страха, обезоруженный и покалеченный. Еще лучше было б одновременно с этими словами загнать ему костыль промеж зубов; но часом раньше о таком не приходилось и мечтать, а теперь уж поздно было сводить счеты…
И все равно искушение было велико. Про печь и железо чародей, возможно, сказал не всерьез, однако вряд ли он стал бы мешать, пожелай Деян немного отвести душу. Рот наполнился горечью от омерзения к бывшему другу и к самому себе: желание поквитаться с беспомощным Кенеком, собственное чистоплюйство, не допускающее подобного, — все было одно другого отвратительнее.
— Этого подонка когда-то я звал другом, — сказал Деян, подавив желание сплюнуть на пол: разгромленный и оскверненный убийством дом все же оставался домом. — Охота над ним измываться — измывайся без меня.
И тот самый звук в голове наконец-то утих.
— Дело твое, — пожал плечами чародей. — Зачем тогда явился?
— Я пришел с тобой поговорить. О тех руинах в лесу, что ты называешь замком, — сказал Деян. Запоздало он понял, что нечаянно заговорил в той же грубой и фамильярной манере, что и Эльма. Это было большой глупостью…
«Но если бы он не вырубил Беона, не обезоружил и не опозорил Киана, не запугал бы всех, — жертв сегодня могло бы и не быть».
Деян зло посмотрел на Голема, а тот уставился на него, как будто собирался проделать взглядом дырку. Наподобие тех, что уже украшали лоб Хемриза.
— Не нужно тревожить хозяйку этого дома и детей, колдун, — сказал Деян. — Сказку, о которой ты услышал от них, им рассказал я.
Голем встал и размашистым шагом подошел к нему:
— Ты?
— Я. — Деян поднялся ему навстречу. — Я же ее и выдумал. Но только наполовину. Взял за основу преданье, которое рассказала мне старая знахарка. Сама она давно умерла.
Чародей был ниже его, и теперь, чтобы смотреть в глаза, тому приходилось задирать голову: смешное преимущество, но придающее хоть какой-то уверенности…
Смешное и, как оказалось, недолговечное: в следующее мгновение Голем без замаха, коротким движением ткнул его ладонью в грудь. Это был даже не удар — легкий толчок, но Деян, задохнувшись от боли, рухнул обратно на стул.
— Чтобы долго разгуливать с переломанными ребрами, нужно большое терпение. — Голем второй рукой придержал стул за спинку, не дав ему свалиться на пол. — Помноженное на большую глупость.
«Мерзавец, — Деян прикусил губу, сдерживая стон, — что ж ты за мерзавец…»
— Но ты не смахиваешь на круглого дурака. Почему же тогда притащился обратно сюда, а не остался у местной коновалки? Переговорил бы там сперва с моим, — Голем на миг запнулся, — другом.
Этого вопроса Деян не ожидал и предпочел бы до поры его избежать, но с прошедшего утра ничего не шло так, как бы ему хотелось; чародей, очевидно, приглядывал за происходящим во дворе Иллы глазами великана, и отнекиваться было бесполезно.
— Я знаю, что из вас двоих только ты человек, колдун. А он — твое создание, кукла. Он…
— Заткнись! — рявкнул вдруг Голем со страшной яростью.
Деян вжался в спинку стула, ожидая удара; но чародей, шумно выдохнув через стиснутые зубы, отошел в сторону.
— Похоже, тебе действительно есть что мне сказать. Но почему сейчас? — Голем привалился спиной к стене. Со своего места он мог видеть и оба входа в дом, и Деяна, и притихшего Кенека. — Я помню, ты был днем среди тех, кто собрался во дворе.
— Я боялся, что ты впадешь в безумие от того, что услышишь, и перебьешь нас всех, — честно ответил Деян.
— А теперь, значит, не боишься?
— Теперь мне ясно, что ты все равно дознаешься, — ответил Деян. — Нет нужды проводить… душевные беседы со всеми подряд. Я знаю мало, но больше других. Только я тебе и нужен.