л — тот страницы мог неугодные вынуть и поддельные взамен вставить… Это я к чему: друзей у колдуна в мире точно не осталось, но недруги могут и сыскаться, — закончил священник. Посопел, словно собирался что-то добавить, но все же промолчал.
— Ему ты сказал? — спросил Деян, утвердившись внутри себя во мнении, что священник знает больше, чем говорит. Молчал ли он из боязни, что чародей как-то их подслушивает, или по какой-то другой причине? Даже этого невозможно было узнать.
— Сказал. Тридцать раз повторил! — возмущенно воскликнул священник. — Просил, чтоб тебя хоть в покое оставил, не подводил понапрасну под беду, а он и бровью не повел. Ума не приложу, какая ему в тебе нужда, — но не к добру все это, Деян. Нельзя тебе с ним идти. Только, чую, сам не пойдешь — потащит; раз уж силы на колдовство не пожалел.
— Не потащит: сам пойду, — сказал Деян. — Я за вас больше беспокоюсь. Но оставаться мне здесь — ни нужды, ни возможности.
— Ну, это уж ты завернул так завернул. — Священник протестующе мотнул головой. — Понимаю, не все ладно, раз не за столом, а тут мы с тобой сидим. Не расспрашиваю, раз сам говорить не хочешь. Но и ты пойми: в сердцах всякое можно сказануть. И всякое в словах чужих услышать можно. Не след тому много значения придавать.
— Мне не то что оставаться — возвращаться не велено… Да знаю я, Терош, знаю, — со вздохом добавил Деян. — А все равно — обидно. Неправильно все это… не по-людски. Обидно, но больше за Эльму страшно. Не понимаю, что у нее в голове творится. Присмотри за ней, если сможешь.
— Присмотрю.
— Спасибо.
— Да не за что пока, Деян, и будет ли… — Священник, кряхтя, поднялся со скамейки. — Заболтались мы с тобой. Пойдем, что ли? А то окоченел я совсем.
— Идем, — согласился Деян. — Только прежде на дорогу благослови.
Взгляд священника стал неожиданно колючим:
— Никогда ты слова благого не просил и не принимал. И сейчас не от души просишь: пустой звук оно для тебя. Мне приятное сделать хочешь.
Иногда Терош Хадем был на диво проницателен.
— Ты прав: хочу, — признал Деян. — Но хуже все одно не сделается.
— Во имя Всевышнего, во благодарение Всемогущего, во славу Всеведущего — ступай в милости Его. — Священник осенил его амблигоном и возложил ладонь на голову; не дав завершить положенного лобзания, неловко обнял:
— Храни тебя Господь, Деян. Не по себе мне, что ты уходишь… Не хватать тебя мне будет.
— Мне тебя тоже. — Деян крепко обнял его в ответ. — Ну, будет на то Господня воля — свидимся еще.
Голем и Джибанд сидели во дворе Беона, на той же лавке, перед которой великан накануне устраивал «представление». Чародей сосредоточенно колупал землю носком сапога. Великан, вывернув шею, таращился на приоткрытую дверь, из-за которой доносились крики Пимы: старания знахарки и повитухи до сих пор ни к чему ни привели.
— Ну, прощай. — Деян подтолкнул замешкавшегося священника вперед, дальше по улице. — Тебя на поминках ждут.
— Ждут. Да только как бы к завтраму еще одни справлять не пришлось… — Священник хмуро уставился на дом Беона, где кричала Пима. — И эти бесы что здесь забыли?
— Что бы ни забыли, тебе Илла велела роженицу не тревожить.
— Дура она невежественная, Илла ваша, прости, Господи.
— Дура. А все ж ее бабья наука тут вернее твоих молитв поможет.
— И то верно…Ты-то на помин не зайдешь? — помявшись, спросил священник. — Надо бы.
— Нет.
— А что так?
— Ни к чему людей смущать, — отрезал Деян. — Давай, Терош, не тяни. Сам говорил — долгие проводы не к добру. Было такое?
— Было. Ну, прощай! Не поминай лихом.
Священник побрел по улице, но, не отойдя и на десяток шагов, оглянулся с выражением смущенным и растерянным. Деян, через силу улыбнувшись, махнул ему рукой. Тот отвел взгляд и потащился дальше. В его переваливающейся походке чувствовалась какая-то беззащитность и обида. Будто раскормленного ручного щенка взяли и выкинули посередь зимы за околицу в лес, самому добывать себе пропитание.
«Эх, друг…».
Деян, отвернувшись, вошел во двор через незапертую калитку.
— Голем! — окликнул он чародея. — Ты что здесь делаешь?
— Жду. Чем дело кончится, — ответил тот, даже не удостоив его взглядом.
— Это я заметил, — сказал Деян. — Но какой тебе интерес до младенца?
— Сам хотел бы знать.
— Отвечай!
— Да не ори ты! И так от воплей голова разламывается. — Чародей, поморщившись, сжал пальцами виски. — Мне до младенца никакого интереса нет. Ни до него, ни до этой бедной бабы. Старику я уже сказал все, что собирался. Будь моя воля, я бы здесь не сидел. Успокоился?
— Но почему тогда?..
— Это из-за меня, — сказал вдруг Джибанд. — Я попросил мастера.
— Ты?! — Деян изумленно уставился на великана.
— Я. Я… увидеть хочу. Как это. Когда правильно.
— Когда правильно что? — растерянно переспросил Деян. — Я тебя не понимаю.
— Правильный человек. Как. Когда появляется, — сбивчиво стал объяснять великан. — Ты — правильный, мастер — правильный, я…
— Хватит, Джеб, — перебил Голем. — Этого «правильного» человека интересует, не собираешься ли ты причинить ребенку вреда, если тот родится живым. Только и всего.
Глаза великана округлились.
— Вред? Почему?
— Потому что ты — вместе со мной, а я — злой и страшный. — Голем ухмыльнулся; но гримаса вышла какая-то вымученная. — Хватит на сегодня вопросов, Джеб.
— Я чем-то тебя обидел, мастер?
— Нет. Ты ничем не можешь меня обидеть. Просто помолчи.
— Но, мастер…
— Да заткнись ты наконец!
— Хорошо, мастер.
Великан насупился, но расспросы прекратил.
«Да что вообще происходит?!»
Деян на всякий случай отошел от лавки подальше. Искусственный человек хотел увидеть, как рождается настоящий, а «мастер» не только потворствовал ему в этом, но и объяснялся с куклой просьбами вместо приказов.
Скрипнула дверь: на крыльцо вышла Эльма, обтирая руки мокрым полотенцем.
— Милорд Ригич. Деян. Что за шум?
— Извини, девушка, — пробормотал чародей. Он сидел, сгорбившись и обхватив голову руками; вид у него был больной.
— Ну как у вас? — нерешительно спросил Деян. Эльма пожала плечами, старательно глядя мимо него:
— По-прежнему. Похороны закончились?
— Да.
— Не шумите здесь.
Она скрылась в доме, плотно притворив дверь.
Деян выругался себе под нос. Прошелся по двору. Приставил к стене палку, попробовал пройтись без нее. Получалось получше, чем утром.
— Голову ты так же, как ногу, с места на место переставить можешь? Голем!
— Никак ты шутить выучился? — Чародей все-таки соизволил обратить на него внимание.
— Нет. Серьезно спрашиваю.
— Пустую, вроде твоей, — могу попробовать.
— Спасибо, не надо. Лучше ума в ту, что есть, вложи, — усмехнулся Деян.
— Все-таки шутишь. — Чародей недоверчиво покачал головой. — Привидится же!
— У тебя учусь. Что я теперь такое? Химера?
— «Химера»? — удивленно переспросил чародей. — Где ты слов таких понабрался, смысла которых не понимаешь?
— От Сумасшедшей Вильмы слышал, — сказал Деян чистую правду. — И в книгах нашего священника тоже чудища похожие упоминаются.
— В книгах, значит. Ну-ну; не всякие книги, представь себе, хороши. — Чародей скривился. — Что же это такое, по-твоему, — «химера»?
— Чудище, из разной живности составленное. Со змеиным хвостом, козьей тушей, волчьей головой…
— Змеиный хвост. Козья туша. И волчья голова в придачу, — чародей загнул третий палец. — Хорошая придумка! А жрет оно что, чудище твое? Мышей глотает, овец режет или травку щиплет?
— Ну, если священническим книгам верить — на людей они натасканы, — неуверенно сказал Деян.
Голем хрипло рассмеялся:
— Повезло мне, что я не совался к вашим козам! Еще сожрали бы, как нечего делать.
— Клонишь к тому, что козье нутро к мясу не приспособлено?
— Раз соображаешь, чего пересказываешь небылицы? «Химера», выдумал тоже, — ворчливо сказал чародей. — Химеры — невозможное, несбыточное. В миру их нет и быть не может.
— В миру, говоришь, нет. Значит, где-то еще они есть?
— Есть. — В голосе чародея появилась какая-то новая интонация, которой Деян понять не смог. — И довольно на том о химерах. Они — несбыточное, а то, что ты топчешь землю обеими ногами — это лишь несбывшееся, которое вчера в ночь сбылось… на время. Точно так же ты ходил бы и чувствовал, если б в детстве не стал калекой; иное дело — если б ты калекой родился; тут уж обычные чары были бы бесполезны.
Деян поддел ногой камень и откинул в сторону:
— Я не понимаю.
— Попытайся я пришить по-настоящему кусок плоти от мертвеца, ты бы уже умирал от заражения, — терпеливо стал разъяснять чародей. — То, что тебе кажется плотью, — безделушка, шелуха. Сейчас от всей ее сути осталась одна лишь форма; оболочка для воплощения несбывшегося. Чары на время связали возможность с возможностью: две несбывшиеся возможности — твою и того негодяя — ходить и чувствовать в этот день и час; но когда чары начнут слабеть, плоть вновь станет просто мертвой плотью.
— Все равно не понимаю, — неохотно признал Деян. — От твоих объяснений только голова кругом. Попроще сказать не можешь, для невежественного дурачка?
— Проще уже некуда, — хмыкнул чародей. — Захочешь — разберешься. Что ж до твоего первого вопроса — это уж тебе самому лучше знать, что ты такое; так что нечего и спрашивать.
«Его правда. Надо привыкать, что ли. К „возможности“». — Деян снова принялся ходить по двору. Ни на какие подробные объяснения со стороны чародея он не рассчитывал и что с этими объяснениями теперь делать, не представлял.
«На кой я вообще с ним заговорил? Отвлечься хотел, а и только. А он почему объяснять взялся? Странно: вроде бы до того он к разговорам был не расположен… Возможное, но не сбывшееся, — и невозможное, несбыточное. Но для меня в чем разница?»