— Перестань, будь добр, орать на меня посреди улицы и говорить чепуху, — тихо сказала Эльма. Она выглядела бесконечно уставшей, и вряд ли впечатление было обманчиво — она ведь не ложилась с ночи.
Понимая несчастливую судьбу Орыжи, она и сама, возможно, хотела бы уйти, подумал вдруг Деян. Хотела бы, но не могла, даже если б Голем разрешил: престарелая бабка, маленькие племянницы — невозможно было оставить их на одну Малуху…
Деян, вздрогнув, разжал руки. Только он был ничем не связан; совершенно свободен, как и всегда. Свободен, не способен ничего решить, даже о себе с толком позаботиться — и то не способен. Ему ли было требовать с нее чего-то, хоть бы даже и простой откровенности?
— Извини. Уже перестал, — смущенно сказал Деян, озираясь по сторонам. — Идем?
Орыжцы — те, кто не сидел на поминках и не ушел в поле, — попрятались по домам. Джибанд топтался впереди, не зная, что ему делать. Чародей наконец успокоился и теперь наблюдал за ними, навалившись всем телом на забор.
— Идем, Эл, — повторил Деян. — Этот… уважаемый господин колдун нас сам догонит, когда посчитает нужным.
— Да. Сейчас, — хрипло откликнулся Голем, не двинувшись, однако, с места. Входя в калитку Догжонов, Деян еще раз оглянулся: чародей так и стоял неподвижно, привалившись к забору, и смотрел куда-то мимо них.
Деян подумывал забрать мешок и уйти по-тихому, но Кариша — старшая и догадливая не по годам — выскочила навстречу и втянула его в дом.
В отличие от взрослых вопрос, как вдруг одноногий человек стал нормальным, ее не интересовал совершенно; оно и ясно, что чудом, чего тут спрашивать? — зато живо интересовало, куда он собрался и когда вернется.
«Может, скоро, а, может, нет — как сложится», — туманно ответил Деян, не придумав ничего лучше, и тотчас о том пожалел. Вопросы посыпались градом: «Завтра вернешься? А послезавтра? А послепослезавтра?» — вынудив его, в конечном счете, сознаться в неутешительной правде.
— Нет, милая. И после-после-послезавтра — тоже вряд ли… Не знаю я, когда вернусь. Мне далеко нужно идти, очень далеко… как твоему папе.
— Папа туда ушел и не пришел больше. И ты больше не придешь, — с убийственной непосредственностью сделала вывод Кариша и ударилась в слезы. Младшая, возившаяся у печи, вряд ли многое поняла, но на всякий случай разревелась вместе с сестрой. Под укоризненным взглядом Эльмы Деян попытался их успокоить — безуспешно, конечно же. Малуха без церемоний ухватила младшую за шиворот и ушла в дальнюю комнату, зло зыркнув из-под бровей. Хотела увести и Каришу, но та вырвалась и стала вертеться вокруг Деяна, не даваясь в руки и чередуя умоляющее «не уходи-и-и-и» с ударами маленьких кулачков: в ней определенно было что-то и от Малухи, и от Эльмы, и от прабабки — которая не замедлила проснуться и внести гортанными криками свою лепту в общий переполох. Довершил картину чародей, явившийся-таки узнать, почему Деян возится так долго.
— Ты — плохой! — изо всех сил напрягая глотку, заорала Кариша, увидев Голема. — Злой и плохой!!!
— Э-э… Д-да: я тот еще гад. — Чародей аж начал заикаться под ее напором. — А что я на сей раз сделал?
— Отец у нее год как воевать ушел. Теперь я, по прихоти твоей, ухожу, — зло сказал Деян. — И ты еще спрашиваешь, что сделал?
Шалфана Догжон избавила чародея от необходимости отвечать, запустив в него с печи тяжелой долбленой ложкой:.
— Сгинь, поганый, пшел! Неча тут шляться!
— Э-э… — Голем, увернувшись, попятился к двери. Лицо его в это мгновение приобрело выражение испуганное и туповатое, как у Джибанда.
— Бабушка, прекрати! — крикнула Эльма, но голос у старухи был громче.
— Сгинь, пшел, пшел!
Еще одна ложка ударилась о косяк.
— Джеб взял твой мешок; я подожду снаружи! — выкрикнул Голем. Последние слова донеслись уже со двора: чародей выскочил из дому, не став дожидаться, что в него полетит еще.
Деян на миг почувствовал гордость за старуху.
Калиша тихо юркнула в комнату к матери — не иначе тоже побоялась получить от прабабки.
— Так-то! Ишь, шляются, — удовлетворенно пробурчала старуха. — Ты им чего позволяешь, сын! А? Хоть бы за женой следил! Молчит и столбом стоит, дурень! Чего встал? Что, дела никакого нет, а?
— Я не ваш сын, бабушка Шалфана, — тихо сказал Деян. — Друг ваших внуков, сосед.
— Ша?
— Я не ваш сын. Вы обознались.
— Ишь чего болтает, слыхали, а? Тьфу ты! Иди хоть дров наколи, ступай! Совсем с ума сдвинулся, мозги последние пропил, дурной… Барагозите тут с дружками, вздремнуть не даете… — Старуха отвернулась к стене.
Еще недавно в ушах звенело от криков — а теперь в доме стало невыносимо тихо. Только сердито сопела старуха и в дальней комнате всхлипывала младшая дочь Петера.
— Тебе пора. — Эльма подобрала брошенную ложку и стала сосредоточенно оттирать ее полотенцем.
Деян стиснул зубы. Почему-то вышло так, что он сейчас стоял ровно посреди темного пятна на половице; может, оттого и чужая ступня снова заныла…
— Эльма!
Она устало взглянула сквозь него:
— Что еще?
— Займитесь кистью Красавчика Кена, если не собираетесь его вешать, — сказал Деян совсем не то, что собирался, — и вышел, хлопнув дверью.
— Идем! — Он едва не сшиб стоявшего у калитки чародея. Земля под ногами горела. — Идем, забери все это мрак!
— За нами что, кто-то гонится? — поинтересовался чародей, когда крыши Орыжи скрылись за перелеском.
— Нет, — процедил сквозь зубы Деян, не сбавляя шага. Ступня нестерпимо болела, но сейчас он просто не смог бы идти медленнее.
— С виду не скажешь, что «нет», — не унимался чародей. — Ты дорогу хоть помнишь?
— Нет. Но она тут одна. Не заблудимся.
— Уверен?
— Нет. И плевать я хотел, если заблудимся. Мрак бы все это побрал!
— Ты бы поосторожней с проклятиями. — Чародей неодобрительно нахмурился, но наконец-то отстал.
Джибанд молча топал рядом, таща на плече Деянов мешок, связку тыквенных бутылей с водой и скатку с одеялами: никакой своей поклажи у чародея не было. Кратчайшая лесная тропа к дороге на большак — чтоб не идти через все село — проходила у Сердце-горы; она уже виднелась впереди.
Скала наверняка изменилась за все те годы, что Деян не подходил к ней близко, но ему она показалась в точности такой, какой он ее помнил: огромная, выше самых старых елей, серая глыба в тонких рыжих прожилках. И едва доходящие до колена каменные остовы рядом: все, что осталось от когда-то стоявших здесь стен.
— Подожди. — Чародей остановился, шаря взглядом по развалинам.
Деян сел на поваленную ель, разминая ногу, и приготовился ждать; по правде, это было бы весьма кстати.
Но не успел он перевести дух, как Голем вдруг сорвался с места и двинул вперед по тропе едва не бегом.
— За нами что, кто-то гонится? — не сдержался Деян, когда сумел его догнать.
Сердце-гора торчала среди леса, точно надгробие на заросшей могиле.
— Нет, — хрипло откликнулся чародей. Глаза его лихорадочно блестели. — Это мы гонимся. За химерами!
Глава седьмаяБольшой мир
Выглянуло солнце: косые послеполуденные лучи пробивались через поредевший ельник. Тропинка следов уводила вверх по склону. Деян выругался: оползень впереди перегородил дорогу на полста шагов, если не больше.
— Эй, князь! — окликнул он чародея. — Не соизволит ли твоя милость раздвинуть это как-нибудь?
— Зачем? Другие прошли — значит, и мы пройдем.
— По склону лезть небезопасно. И дальше, и тяжелее, и…
— Попроси Джибанда тебе помочь.
Чародей равнодушно взглянул на громоздящиеся впереди завалы и принялся карабкаться наверх.
— Да ты просто не можешь! — выкрикнул Деян ему в спину. Тот не обернулся.
— Мастер не хочет, — извиняющимся тоном сказал Джибанд.
— А шею себе свернуть твой мастер не хочет?
— Что?
— Ничего. Забудь, — вздохнул Деян. — Я пошутил.
— А-а.
— Он, по-твоему, все может, твой мастер?
— Все! — с глубокой убежденностью и гордостью в голосе ответил Джибанд.
— Почему же тогда ползает по земле, как паук, в чужой рваной куртке?
— Почему… — На лице великана появилось озадаченное выражение, но мгновением позже оно вновь сменилось простодушной улыбкой. — Он так хочет. Наверное.
— Странные у него предпочтения… Ох, мать!.. — Деян шарахнулся вбок и едва не напоролся глазом на ветку, когда в плечо ему ударил маленький, но увесистый камень. — Мрак небесный, Голем!!! Какого ты творишь?!
Чародей, остановившийся на каменистом уступе, отряхнул ладони:
— Почему вы двое до сих пор топчетесь внизу? Если ты не можешь тут подняться — так и скажи.
— Допустим, не могу. И что тогда?
— Тогда будем искать обход. Если не найдем…
— Если не найдем?
— Я попробую расчистить дорогу, — сказал чародей. — Но за успех не ручаюсь: великоват завал. К слову, такая помеха возам на пути по нынешним беспокойным временам для твоей Орыжи полезна.
Тут он был прав.
— Ладно уж, обойдусь, — проворчал Деян и осторожно начал подниматься наверх по отчетливо видимой в подсохшей грязи тропинке следов, ведущих в обратном направлении, к Орыжи.
Эта тропинка — который раз уже подсказывавшая, как обойти непроходимый с виду участок, — раздражала больше всего другого: больше усталости, больше боли в ногах, больше натершей ладонь палки. Умом Деян понимал, что придерживаться следов весьма разумно, — и все же это было все равно что пользоваться помощью Кенека и его подонков-сослуживцев.
Накануне было не до того: напряжение и усталость взяли свое, потому путь до придорожной охотничьей хижины Деян едва мог вспомнить, а ночевки не помнил вовсе. На рассвете чародей растолкал его, и он бездумно побрел дальше по дороге, на ходу давясь подсохшим хлебом и стараясь не слишком отставать. Но теперь, когда с часу выхода из Орыжи прошло порядочно времени, когда потеплело и развиднелось, — голова гудела от мыслей самого мрачного толка; словно выглянувшее солнце высветило всю нелепость положения, в котором он оказался.