— Но любой долг приходится отдавать, — заметил Деян. — Значит, со временем ты будешь слабеть все быстрее. А зелья нужно будет все больше.
Чародей кивнул, уставившись в огонь.
— Каррайер, или «Вдовьи слезы» — так оно называется; наследие первых войн с Островами. В мое время многие старались всегда держать при себе порцию… Если выпить все разом — умрешь меньше чем через полдня. Но перед тем горы свернешь и море высушишь. Обычно так каррайер и используют — весь разом, перед безнадежным боем… А я вынужден попытаться растянуть удовольствие. — Чародей поморщился.
— И что же ты будешь делать, когда зелье закончится? — спросил Деян.
— Надо полагать, умру, — без тени улыбки ответил чародей.
— Но тебя это, похоже, мало беспокоит?
— Если б не беспокоило, я бы забрал веревку у того несчастного старика и тоже перекинул через сук, — сказал чародей с неожиданной злостью в голосе. — Но у меня нет выбора.
— Почему же? Есть: оставь свою колдовскую отраву и помри по-людски. Или живи по-людски, если выдержишь все же, — добавил Деян. — Ты ведь не знаешь точно, как оно выйдет.
Лицо чародея исказила неподдельная мука; но через мгновение все закончилось.
— Нет. — Он, сглотнув, отвел взгляд. В борьбе голода и страха победил страх. — И не искушай меня впредь. Пожалуйста.
«Чушь какая-то».
Деян поспешно, пока чародей смотрел в сторону, затолкал остатки лепешки в рот. Все услышанное не складывалось в единую картину. Не хватало кусочка головоломки, маленького, быть может, но важного, — или же от всей головоломки у него в руках был лишь один-единственный кусок?
— Тот человек, которого ты упоминаешь… По имени Венжар, — попробовал Деян зайти с другого бока. — Думаешь, если ты его найдешь, он отыщет для тебя целителя?
Чародей неопределенно хмыкнул.
— Кто он тебе — друг или враг? — продолжал допытываться Деян.
— Стань он врагом — давно убил бы меня. Останься он другом — мой дом не лежал бы в руинах, а моя родина не превратилась бы в забытое миром захолустье. — Чародей помолчал немного. — Ты никогда не задумывался, почему до вашего края никому нет дела?
— Задумывался. Но причины не знаю.
— Я тоже не знаю. Но готов на что угодно спорить: без Венжара тут не обошлось. Как я — мастер по земле и камню, так Венжар ен’Гарбдад — мастер морочить людям головы. Выдающийся мастер: как-то раз он убедил городской совет Иразмара в том, что солнце восходит на юге. — Чародей слабо улыбнулся. — Думаю, он хорошо постарался, накладывая отводящие сети; только чары со временем ослабли…
— Зачем?
— Сам бы хотел знать. Уничтожить память обо мне, но не тронуть меня самого? Бессмыслица.
— Я не про то. Зачем убеждать кого-то, что солнце восходит на юге?
— А, это! — Чародей усмехнулся. — Ему позарез нужно было сбыть крупную партию мяса, пока оно не протухло. В Иразмаре есть поверье, что особенно хорош тот товар, который «приходит с солнцем», через восточные ворота. Поэтому на въезд с востока всегда очередь из торговцев, досмотра приходится ждать много дней. Венжара время поджимало, так что он заехал с юга и потолковал с советниками.
— Могущественный колдун сам развозил товар и жульничал, как простой купец?
— Что ты: он жульничал гораздо лучше! — Чародей хрипло рассмеялся. — Если крепко держишь в руках торговлю, то можешь вертеть любым правителем как душе угодно. А Венжар так любил свою власть, что не гнушался никакой работы: собственноручно проверял все расчеты, сам сопровождал караваны. Разве что землю сам не пахал и коров не пас. Даже когда добился кресла в императорском совете — все равно совал свой нос во все мелочи: все время ему казалось, что кто-нибудь его дурит или наживается за казенный счет… Во всей Нарьяжской Империи не было другого такого въедливого сановника.
— Нарьяжская Империя — где это? — с любопытством спросил Деян.
— Здесь. — Чародей постучал ладонью по земле. — На карте такого государства больше нет. Ваш священник неплохо образован, но считает Нарьяжский союз кратковременным военным соглашением и путается в датах. Нет больше города Иразмар, нет прежней имперской столицы, Радора. А Нарьяжский хребет теперь пишут как «Выйский». Даже звезды не те, что прежде! Одни погасли, другие зажглись… Однако Венжар по-прежнему на коне.
Деян решительно не знал, что на это можно сказать. Что-то в голосе чародея предостерегало от дальнейших расспросов о цели их пути и о Венжаре ен’Гарбдаде в особенности. Трещал костер; снова расшумелась сова.
— Скверный знак, — мрачно заметил чародей.
— Что он предвещает?
— Он указывает на уже свершившееся. В эту пору разве всегда так дождливо и холодно?
— Нет, — сказал Деян; по правде, он вообще не помнил, чтобы холода хоть когда-нибудь приходили так рано. — Но как это связано с совами?
— Совы чувствуют чары, — объяснил Голем. — Это не обычные дожди: кто-то торопит зиму. Стоит скоро ждать снега.
— Но как… Зачем?!
— Надо думать, чтобы замедлить армию неприятеля.
— Такое возможно?! Изменить вот так вот погоду… — Деян недоверчиво взглянул на чародея.
— Что-то в мире совсем неладное творится. Я видел ваши поля: начало осени сейчас, да?
— Да.
— Сам понимаешь: зима намного раньше срока — большая беда. Мало людям войны — быть в будущем году голоду, — сказал Голем; болезненно скривившись, потер виски. — Круг чародеев не должен был допустить подобного! Но, по-видимому, он тоже переживает не лучшие времена. Если вообще еще существует.
— Преподобный Терош, когда рассказывал о большом мире, не упоминал никаких кругов.
— О большом мире?
— Так мы называем все, что лежит по эту сторону тракта, — объяснил Деян.
— Ясно.
Разговор прервался. Деян развернул одеяло и устроился на куче нарубленного лапника. Подумав, переложил топор под руку, чтоб сразу пустить в ход при необходимости.
— Хочешь верь, хочешь нет, но мне жаль. Что так вышло с твоим старостой и его другом. — Чародей говорил, глядя в пламя. В слабом свете костра кожа на его лице казалась алракцитово-рыжей, что придавало ему вид больной и жуткий.
Деян предпочел промолчать, притворившись спящим.
Но сон все не шел. Небо прояснилось: сквозь густую хвою проглядывали белесые огоньки звезд.
«Сколько лет нужно, чтобы они переменились? — Деян много лет не присматривался к небу, потому не мог вспомнить в точности, как выглядел в его детстве рисунок созвездий. — Чтобы исчезли с карты города и государства, чтобы от прожитой жизни осталась только груда камней?».
Чародей, обхватив себя за плечи, безмолвно смотрел на тлеющие угли.
«Века, тысячелетия? Или же память человеческая не хранит долго ни величия, ни низости, ни ненависти, ни любви? И не нужно многих лет, не нужно колдовства, чтобы все кануло в забвение…»
Деян плотнее закутался в одеяло и перевернулся на бок, спиной к костровищу. От последней мысли защемило в груди. Вспоминать оставшуюся позади Орыжь было мучительно; но забывать он не хотел. Ничего не хотел забывать.
У чародея оказалась с собой карта, взятая им, очевидно, у кого-то из Кенековых дружков: сложенный вшестеро лист вощеной бумаги, истершийся на сгибах и помятый, весь в бурых брызгах. Ветхая карта Тероша Хадема, устаревшая и неподробная, завораживала; эта была куда лучше — но внушала отвращение: Деян, мельком взглянув, поспешил ее вернуть. Она служила не тем целям, не тем людям и насквозь пропахла смертью: такая вещь не могла принадлежать простым солдатам; наверняка Кенек и Хемриз забрали ее у убитого командира или еще у кого-нибудь.
Чародей, разглядывая карту, хмурился и бормотал ругательства: ему она тоже не нравилась, но совсем по другой причине: она служила лишним напоминанием, что прошлое потеряно безвозвратно… Пользы от нее в густом лесу было мало, и, убрав ее при выходе с ночной стоянки, больше он ее не доставал.
Шел Голем строго на север, умело сохраняя нужное направление среди оврагов и бурелома.
Деян ожидал, что, как бы хорошо ни служила приживленная ступня, холод, сырость и скудная еда быстро лишат его последних сил. Долгая дорога по осени считалась делом трудным даже для здоровых и сильных, привычных людей, тогда как себе он казался не крепче гнилой доски. Однако терпеть боли в ногах и отупляющую усталость оказалось на удивление несложно — а больше пока ничего и не досаждало: быть может, как раз потому, что и так привык он к плохому, а ожидал гораздо худшего. Или же та живая часть души, что придавала любому чувству и ощущению непереносимую порой яркость, умерла в тот миг, когда он в последний раз переступил порог дома Догжонов? Или еще раньше — ночью, когда через тот же порог шагнул старый друг Кенек Пабал…
Шагая через лес за чародеем, Деян с благодарностью вспомнил отца, научившего его и братьев определять направление пути в любую погоду и время года: когда-то эта нехитрая наука казалась бессмысленной, но теперь давала надежду благополучно вернуться назад одному, если представится возможность.
Большой мир не радовал; не радовала и ходьба. Умом Деян подмечал бегущие в оврагах ручьи, причудливо сцепленные корни ясеней на осыпающихся склонах, развесистые дубы на прогалинах, необычно тонкие и высокие сосны, но вся эта красота оставляла его равнодушным.
«А ведь когда-то я мечтал здесь пройти. — Деян пнул лежавшую на лосиной тропе шишку, — попинать вот так камни… Столько лет мечтал! Потом и думать забыл, но — глядите-ка — домечтался».
Лес был и похож, и не похож на тот, что окружал Медвежье Спокоище. Чародея окружающий мир интересовал мало, зато Джибанд радовался и любопытствовал за троих. Однажды вызвавшись отвечать на его вопросы, избегать их впредь Деян не стал. От беспрестанных разговоров с непривычки сбивалось дыхание и першило в горле, но кое-какая очевидная польза в них была: рокочущий бас великана отпугивал всех зверей, какие только могли оказаться поблизости. Самого Владыку Мрака — и то бы отпугнул, имей тот привычку прохаживаться по забытым Господом дебрям.