жно; все, что смогу. Обещаю. Только не торопи… Не дави на меня, ладно?
— Спасибо, мастер, — громко сказал Джибанд, повернувшись, и от его неловкого движения затрещало что-то в стене. — Я тоже стараюсь тебя понять, мастер.
Чародей достал тряпицу, заменявшую ему платок, и промокнул лоб.
— Спасибо и тебе… Ты всегда был великодушен. Твой дух и силен, и крепок — под стать этому телу, и насколько смутны твои телесные чувства — настолько же смутно для тебя зло… Особенно когда это зло — я. Ты не должен выполнять мои приказы, Джеб, не должен следовать за мной, когда не хочешь. Ты сам по себе, ты свободен. И ты не должен больше звать меня мастером.
Деян бросил взгляд на оконцеа: наконец-то забрезжил рассвет. Огонь потух, и камни очага начали уже остывать; в хижине стало прохладно.
— Я не знаю, что есть зло. Но ты — мой мастер, — сказал Джибанд.
— Был когда-то; но это не важно. Теперь…
— Простите, что прерываю, господа: утро на дворе, — поспешил вмешаться Деян, пока чародей не ввязался в очередной тяжелый и бесполезный спор. — Я послушал бы еще, но пора заканчивать, Рибен. Ты пока не выглядишь достаточно здоровым, чтобы бередить себе душу сутками напролет.
— Мне…
— Тебе, тебе. — Деян не дал ему договорить. — Не ты ли недавно говорил, что твои самыи малые ошибки неизменно приводят к большим бедам? Зачем тогда торопишься совершить еще одну? Господь свидетель, я охотно выслушал бы тебя до конца, но лучше уж я дослушаю потом, чем если ты опять свалишься… Приводить тебя в чувство — та еще работенка, знаешь ли. Второй раз может и не получиться.
— Но ведь… Да, я понимаю. Ты прав. Наверное. — Чародей вздохнул. Голос его разом как-то выцвел. — Ты прав: хватит на сегодня. Еще будет время.
— Будет, конечно.
Деян, встав сам, подал чародею руку и, только когда тот на миг замешкался, понял, что сделал это, не задумываясь; впервые он предложил помощь, не дожидаясь просьбы, не перебарывая нежелание и внутреннее отвращение.
На лбу чародея блестела испарина, но ладонь оказалась сухой и холодной. Деян чувствовал потребность что-то сказать, однако не мог найти подходящих слов.
— Долгий день был, — подвел черту Джибанд. — Отдохни, мастер. Ты устал. Я вижу.
Чародей не спорил с очевидным, но и не слушал добрых советов. Внутреннее напряжение крепко держало его, вынуждая говорить и двигаться.
— Кстати, Деян. Когда Джеб принес мешок с тушкой, я глазам не поверил. — Едва коснувшись головой лавки, Голем снова сел, указывая на серые перья на полу — все, что осталось от птицы. — Как ты умудрился поймать санху?
— Она замерзла в снегопад, и мне оставалось только стряхнуть ее с ветки, — сказал Деян. — Впервые вижу такую. Даже сомневался, годна ли одна в пищу.
— Странно: прежде их было много, и жили они тут повсюду… И доставляли немало неприятностей. Хотя сами они при правильной готовке вкусны и дорого ценятся, но — присмотрись к их клюву.
— В следующий раз — обязательно, — равнодушно сказал Деян, которого неизвестные птицы интересовали мало: съедобны — и ладно.
— В мое время санху в шутку называли «удачей птицелова». Поймать ее — к прибыли, но в девяти случаях из десяти она рвет сети, и только ее и видели. Упорхнула вместе со всем уловом: вот тебе и «удача»! А тут, значит, замерзла и сама упала в руки… Забавно. — Чародей вновь лег, заложив руки за голову. — Забавно: к чему бы это…
Вскоре он уже спал.
«Что сегодня кажется удачей, то завтра — беда. Или наоборот. Или ни так, ни эдак: не в везении же вся суть… Есть следствие у всякого поступка, но и причина важна. Хотя — кому? Кто мертв, тому все равно», — думал Деян часом позже, объясняя азы ловчего искусства Джибанду и ставя ловушки прямо за хижиной. В голове творился полный беспорядок.
— Ты правда ничего не помнишь, Джибанд? — спросил Деян перед тем, как вернуться в хижину. — О прошлом.
— Правда. — Великан опустил взгляд на свои руки. — Тело помнит, как ходить, как бить, как рубить. Но как учился — не помню. Даже мастера не помню. Знаю только, что он — это он. Я старался вспомнить, но не могу… Это нельзя, наверное.
— Я почему-то всегда думал, что память — она в теле, — сказал Деян после неловкого молчания. — А душа, дух — как искра, чтоб фитиль в лампе поджечь. Ошибался, выходит.
Про себя он подумал, что странно и даже невозможно духу жить и оставаться в мире, пребывая при том в разрыве с телом, пусть даже и частичном, — потому что-то тут, быть может, напутано: чародей или сам не все знает, или зачем-то темнит с разъяснениями.
Но, как оказалось, ничего такого не было: возможность воочию наблюдать бестелесных духов представилась Деяну совсем скоро — спустя десять дней, когда Голем заявил, что пришло время избавиться от повертухи.
Еще накануне намерения разбираться с мертвой ведьмой у чародея не было, но к вечеру поднялся ветер и спал мороз, а в ночь грянула оттепель; к полудню следующего дня под ярким солнцем половина снега стаяла, напитав водой ручей, землю, старые бревна хижины и все подряд. «Это очень кстати, — сказал Голем. — Пора покончить с тварью».
— Ты уверен, что нужно так торопиться? — осторожно поинтересовался Деян, больше беспокоившийся о том, не подтопит ли хижину, чем о повертухе. Джибанд, которому та не могла навредить, выучился охотиться и исправно приносил дичь, потому голод не грозил, а чародей достаточно здоровым еще не выглядел. — Лучше бы еще подождать. По-моему.
— Я уверен, что смогу сделать все, что нужно, и не уверен, что у меня будет лучшая возможность. — Голем прошелся по хижине. — Вернутся ли ко мне силы или время возьмет свое и я рассыплюсь прахом — одним Небесам известно; а вода в нашем деле — хорошее подспорье. Мне до смерти надоело, что эта тварь таращится на нас и держит взаперти! Пора ей не покой. Не бойся. Повертуха, мертвая к тому же — не того полета птица, чтоб ее бояться.
— Да я не боюсь, — сказал Деян, малость покривив душой. — Но что мне делать, если…
— Никаких «если»: все будет в порядке, — перебил Голем. — Она и вполовину не столь опасна, как тебе кажется, поверь на слово.
— Мастера сложно переубедить, когда он что-то решил, — заметил Джибанд.
— Да уж, — буркнул Деян. Чародею явно не терпелось попробовать свои силы; оставалось надеяться, он знает, что делает.
Вышло и впрямь не страшно; скорее, красиво. И быстро.
Голем, разрисовывавая кровью факел и хозяйские костяные бусы, начал было разъяснять смысл тех символов, что изображал, однако Деян отказался слушать:
— Не пытайся учить меня своим колдовским штучкам: сколько раз повторять — не знаю и знать не желаю! — Он вышел из хижины, хлопнув дверью, и стал ждать снаружи.
В журчании ручейков талой воды можно было разобрать бормотание потревоженной приготовлениями повертухи, то манящее, то угрожающее, то подобное родным голосам. Не прислушиваться к нему было не так уж и просто.
Не то чтоб Деяну в самом деле не хотелось знать, что и зачем собирается делать чародей, — но суеверный страх не позволял дать волю любопытству. Казалось почему-то, что если он начнет вникать в чародейское мастерство — или, тем паче, выучится у Голема чему-нибудь эдакому, — тогда «большой мир» непременно затянет его, возьмет в оборот, не даст вернуться домой. Жизнь в Орыжи и чародейство были, казалось, несовместимы настолько, насколько может быть несовместимо одно с другим. Потому он старался ничего о чарах не спрашивать и не слушать. Получалось не всегда, поскольку чародей это его нежелание понимать и брать в расчет отказывался — но чаще получалось, чем нет.
Вскоре Голем вышел с разожженным факелом в одной руке и расписанными бусами — в другой. Джибанд следовал за ним с выражением беспечного любопытства на изуродованном лице. Он по-прежнему не допускал мысли, что с «мастером» может случиться что-то плохое — или умело притворялся.
— Мне уйти или остаться? — спросил Деян.
— Как хочешь. — Голем лукаво улыбнулся и, не дав времени на раздумья, поднес бусы к пламени.
От костей тотчас повалил исииня-черный едкий дым. Голем быстро произнес заклятье и швырнул их в ручеек талой воды, бегущий промеж не стаявших до конца сугробов. Нить лопнула в воздухе, кости с хлюпаньем, точно горох, упали в воду, а в брызгах вспыхнула вдруг яркая радуга. Дым, густой и черный, клубился вокруг.
— Иди! Сюда! — негромко, но властно приказал Голем. — Слуги твои ждут тебя. Иди!
Движение началось со всех сторон. В клубах дыма и пара вырисовывались полупрозрачные силуэты животных. Призрачный медведь стоял, глядя в землю, где змея вилась у его лап; радужные волчьи глаза следили за темной фигурой, мечущейся в отдалении между деревьев. В той смутно угадывалась женщина средних лет; она приближалась странными широкими полукругами, оттягивая конец, не замечая того, как лес позади нее наполняется радужными бликами.
Волки набросились на нее все разом.
Нечеловеческий крик разрезал воздух и сразу же оборвался….
Удивительные твари замерли на миг, оборотив взоры к хижине. Один вышел на полкорпуса вперед: Голем швырнул ему факел. Волк, подскочив, ухватил его по-собачьи за древко, развернулся — и вся стая помчались прочь, рассеиваясь клочьями дыма и мелкими брызгами.
— Легче всего убить духа другим духам.
Деян не сразу понял, что Голем обращается к нему. Больше на поляне, кроме них двоих и Джибанда, никого и не осталось. Все исчезло, только кости лежали в воде, и еще пахло дымом.
— Многие из них жаждали мести, — продолжил чародей. — Не всякий зверь добровольно пойдет в услужение повертухе: не в волчьей природе служить.
— Так это были духи… всамделишные духи? — выдохнул Деян. — И это все… все закончилось уже?
Голем, усмехнувшись, стал собирать бусины-кости в черную тряпицу.
— В союзе воды и огня любой дух способен обрести на краткое время плоть. Повертуха — иное дело, тут ее чары важны … А нам оттепель пришлась очень кстати. Иначе пришлось бы повозиться. Хотя конец был бы тем же самым.