Деян поморщился. Бард — или не просто бард? Выржек определенно ему не нравился; но для Джибанда это вряд ли стало бы аргументом. Потому приходилось надеяться, что повзрослевший и набравшийся опыта великан сам сумеет не вляпаться в неприятности.
Капитан вдруг подался вперед:
— Вопрос за вопрос, а, Деян?
Деян кивнул, невольно чуть отодвинувшись в сторону. Что-то в голосе Альбута заставило его насторожиться.
— Марима болтает, ты вчера с ней назвался Хемризом.
— Марима… — как завороженный, повторил за Альбутом Деян. Мгновением позже он сообразил, что Марима, должно быть, настоящее имя «Цветы»; но остальное яснее не стало.
Капитан ждал.
— Ну да, было такое, — растерянно сказал Деян. — А что?
— Почему?
— Первое, что в голову пришло.
Капитан ждал.
— Я встречал в прошлом человека с таким прозвищем, — добавил Деян. «А еще у меня его нога», — но этого Альбуту знать точно не следовало. Хотя вряд ли бы он поверил.
— Что же это был за человек? — с деланным безразличием спросил капитан.
— Дрянь был человек. — Деян прямо взглянул Альбуту в глаза, рассудив, что, чем бы ни был вызван капитанский интерес, врать мало смысла. — Дезертир и убийца. Встреча, на мое счастье, у нас получилась короткая. Но запоминающаяся. Он с приятелями пришел с оружием в руках в дом, где я жил. Грабить, насиловать и убивать.
— И?..
«Почему же тогда ты до сих пор жив?» — читалось в капитанских глазах.
— Думаю, в конце концов Хемриз убил бы и меня, и мою подругу, даже и того парня, что привел его к нам. Но вернулся Рибен и пальцами проткнул ему череп. — Эту подробность Деян посчитал не лишней — на случай, если капитан задумывает выкинуть какую-нибудь глупость.
Но тот долго молчал о чем-то одному ему известном, а затем откинулся назад, заметно расслабившись.
— Понятно. Видно, так Господь рассудил, — с неожиданной хрипотцой в голосе сказал он. Прокашлялся, отхлебнул вина. — Какая жизнь, такой и конец. Повезло тебе, что твой чародей не лыком шит. Хемриз был парень лихой: замучились бы старухи ваши мертвых хоронить.
— Повезло, — признал Деян. — Только с чего ты взял, что мы об одном человеке говорим? Мало ли, кого еще люди так же прозвали.
Даже в маленькой Орыжи одно время жило сразу трое «Косых», а уж в «большом мире» мире тезок наверняка сыскалось бы пруд пруди, тогда как встретить среди огромного множества людей кого-то, кто знал бы того, кого знал ты, было невероятно и потому почти невозможно — так казалось Деяну.
Но капитан покачал головой, отметая возражения:
— Погоняло иноземное, так просто не придумаешь. Знали Хемриза здесь многие, а слыхали о нем — еще больше, и до тебя не сыскалось еще дурака себе его имечко присваивать, — сказал капитан без усмешки. Какое-то странное, горькое умиротворение теперь чувствовалось в выражении его лица. — Впрочем…
В десятке фраз он описал въевшуюся в память Деяна внешность покойника с поразительной точностью, упустив разве что дыры во лбу — что было простительно: ведь у живого Хемриза их не было.
— Ты прав, точно он, — признал Деян, подумав, что «большой мир» на поверку оказался не таким уж и большим.
— Да уж, новость… — Капитан махнул рукой, подзывая Мариму-«Цвету», и задумчиво посмотрел на Деяна. — Раз он у вас резню учинил, тебе за помин души выпить предлагать не буду. Но скажи… По-людски тело похоронили или волкам бросили?
— За оградой закопали, но священник наш, добрый человек, отходную за всех прочитал. Хотя родне наших покойников это не больно-то понравилось, — сказал Деян.
«И мне тоже: пока Терош соблюдал обряд, вся Орыжь на меня таращилась и на труп этот одноногий со лбом пробитым…»
— Не пойми неправильно: я его не оправдываю. — Капитан щедро плеснул себе из принесенной Цветой бутылки и удержал девушку за локоть. — Давай со мной, Марима. Чтоб по обычаю, не одному. Тут весточка прилетела: Берама Горбатая нашла, — пояснил он в ответ на ее удивленный взгляд.
— А-а, — протянула она. — Ну давай. — Она кивнула капитану, но садиться не стала, а оглянулась на дверь, ведущую на кухню. — Погоди чуть: доделаю дело и вернусь.
— Я тебя понимаю, — сказал Деян, когда она ушла. «Кенек Пабал был моим другом», — крутилось в голове. — Сожалеть о смерти… по-настоящему Хемриза Берамом звали?
— Берамом Шантрумом.
— Сожалеть мне не с руки: я, уж прости, рад его смерти. Но выпить с вами по обычаю, раз так положено, — почему бы и нет? — закончил Деян, удивляясь сам себе. Почему-то он не чувствовал сейчас ненависти к мертвому убийце: злость отгорела, страх забылся. Осталось только щекочущее чувство какой-то неясной связи, родства, вчера толкнувшее его назваться тем же прозвищем, а сегодня его рукой подтолкнувшее к капитану Альбуту кружку.
Капитана он понимал хорошо, куда лучше, чем хотел.
«Если бы я тогда решился… если бы Голем тогда убил и Кена, что бы сейчас было?» — эта мысль по ночам часто возвращалась к нему и зудела, как клоповый укус, не давая заснуть. На душе было бы спокойнее, но…
«Ты так же ворочался бы по ночам, сожалея уже не о бездействии, но об убийстве», — подумал Деян.
— Твой Хемриз вернулся не один, капитан, — сказал он. — Его привел наш земляк, которого я прежде звал другом. На него ни у кого из нас рука не поднялась: посадили под замок, но оставили жить… Вот я все думаю — зря или нет?
Капитан пожевал губу.
— Я бы сказал, зря. Опрометчиво. Но раз он, — капитан указал взглядом на лестницу наверх, в комнаты, где спал одурманенный лекарствами Харраны чародей, — вам разрешил, то, наверное, ничего страшного.
«Надо же!» — Деян недоверчиво покачал головой. В словах капитана звучало совершенно искреннее почтение к Голему. Это было полезно для дела, но немного пугало.
Деян пододвинулся на скамье, освобождая место вовремя вернувшейся Мариме-«Цвете». Хотя бы к ней у него никаких вопросов не было. Как не было больше и влечения: после ночи осталась лишь легкая приязнь, как к неблизкой, но доброй знакомой; и она вела себя с ним так же — по-видимому, чувствуя то же самое.
Похожим образом она держалась и с капитаном, хотя их знакомство явно было намного более давним.
— Берам умер, значит… Ну, земля ему пухом. — Она отхлебнула крепкой и очень горькой выпивки, закашлялась. — Тяжелый он был человек. Раз, помню, чуть с пьяных глаз шею мне не свернул: то ли злость на весь свет разобрала, то ли померещилось ему чего. А другой раз головорезы заезжие меня на улице зажали — так он мимо шел, увидел и встрял, двоих уложил и третьего покалечил, меня, считай, спас. И даже погулять тут в благодарность на дармовщину отказался. Тяжелый был человек, лихой: пусть грехи ему простятся, добро зачтется. — Она хлебнула еще и посмотрела на Альбута. — Что ж за дрянное пойло, прости Господи! Берамово любимое, да? И как только вы его хлестали постоянно!
Капитан хмыкнул.
— Молодые были и бедные. А Берам хорошее пойло от плохого всегда отличал по тому, как скоро оно валит его с ног: быстро — значит, хорошее!
Марима ответила непристойной шуткой; Альбут стал рассказывать, как Берам-«Хемриз» давным-давно в какой-то военной заварушке освободился сам из плена и вывел десятерых товарищей; потом снова заговорила Марима. Она то и дело искоса поглядывала на Деяна, по-видимому, гадая, какое отношение он имеет к покойному Бераму и к тому, как тот покойным стал. Но ни о чем не спрашивала.
Деян вытянул под столом ногу, которая после дневной ходьбы все еще ныла, и осторожно пригубил настойку: дрянь в самом деле была редкостная, даже мерзче давешнего чародейского пойла.
Слушать о том, что подонок и убийца когда-то кого-то спас, кому-то помог, было странно. Мариме вспомнить о Бераме-«Хемризе» что-то хорошее стоило недюжинных усилий — но то, что рассказывала, она не выдумывала, и припомнить побольше она старалась искренне: Берам был для нее плохим человеком — но человеком, а не волком, явившимся резать овец… И, к счастью для тех овец, попавшийся на зуб — на три пальца — к захожему шатуну, которому достало благородства за овец вступиться.
«Пес его поймет, колдуна чудного. — Деян подумал о Големе и поежился, снова со стыдом вспомнив свою недавнюю ярость. С самой Орыжи чародей прощал ему много такого, за что люди вроде Берама убили бы, не задумываясь, кого угодно, хоть родного брата. — Надо будет с ним объясниться. Извиниться как-то, что ли».
Странные поминки продолжались. Марима-«Цвета» отошла пошептаться со вставшим за стойку Лэшем, но вскоре снова вернулась за стол. От крепкой настойки Альбут заметно захмелел:
— А ведь по правде дрянь одна все это, Марима. Дрянь, дерьмо собачье! — заявил он вдруг. — И пойло это, и забегаловка ваша, уж прости, и город этот — выгребная яма.
— Да уж не поспоришь, — со смешком отозвалась девушка. Деяну вспомнилось, с какой ненавистью говорила она о городе ночью. — Ну, будет, Ранко: не расходись, ты пьян.
— И мы сами не лучше: дрянь, черви, — с горечью продолжал он, не слушая. — Потому в срани такой и живем: Господь справедлив, воздает по заслугам. И за глупость, и за сговор с еретиками — вдвойне; их же руками вам отсыплет. Зря ты своего дурня, — он бросил короткий взгляд на стойку, где стоял Лэшворт, — не убедила уехать, помяни мое слово: зря.
— Видно будет, — пожала плечами она. — Ты вон тут сидишь, а Берам бежал. И где теперь Берам? Срезали под корешок: только запашок и остался, — переиначила она какую-то местную поговорку, чем заставила капитана заскрежетать зубами.
В разговоре наступила долгая неуютная пауза. Деян подумал, что лучшей возможности разузнать что-нибудь не представится; но по-простому, в лоб, спросить капитана: «Кем он тебе приходился?» — показалось неловко, да и тот ни разу прямо не обмолвился, что был хорошо знаком с покойным.
— Ранко, а почему «Хемриз»? — вместо этого спросил Деян. — Я слышал, это вроде как «резчик». Чудное для солдата прозвище.
Две пары глаз тотчас уставились на него; Цвета посмотрела осуждающе и тотчас отвернулась к Альбуту. А тот…