Шатер внутри оказался заставлен полудюжиной столов с разложенными на них телами; лекари и помощники суетились вокруг. Привязанный к ближайшему столу детина рвался и стонал, разрывая зубами кляп, пока лекарь в кожаном фартуке прочищал огромную рану у него на боку.
Деяна передернуло; если бы он не помнил, что с ним когда-то проделывала старая Вильма, то вполне мог бы принять все происходящее за пытки.
— Ивэр-абан, вы приказывали… я привел, — нерешительно сказал Хансек. Шатер и происходящее на столе вызывали у солдата почтительный страх.
Но лекарь, занятый раной, даже не взглянул в их сторону.
— Вы приказывали привести этого человека к вам, Ивэр-абан! — повторил Хансек громче.
— Я слышал тебя. — Лекарь выпрямился и обернулся к ним.
Деян подивился — насколько тот огромен. Он был все же не настолько высок, как Джибанд, но почти на полголовы выше Деяна и очень широк в плечах. В его смуглом угрюмом лице с крупными правильными чертами было что-то бычье: низко надвинутый на лоб колпак, удерживавший волосы, вполне мог бы скрывать рога.
Но, конечно, скрывалось под ним нечто более обыденное и более отвратительное.
Деян криво усмехнулся. Марагару с его ростом и статью куда больше бы подошло быть воином, нежели врачевателем, и оттого, быть может, запачканный кровью кожаный фартук наводил на мысли о работе мясника, а не о лечении.
— Отведи его в мою палатку, Хансек, — приказал Марагар. Голос у него был низкий и грубый, с хрипотцой, но говорил он по-дарвенски намного четче, чем Харрана. — Я скоро приду.
Выходя, Деян нарочно выронил костыль и оглянулся, чтобы лучше рассмотреть лекаря, но Марагар уже снова склонился над распластанным на столе человеком; тот, наконец, затих — потерял сознание или умер.
Нужная палатка оказалась всего в двух десятках шагов: такая же серая, как и дарвенские офицерские укрытия, размером она была меньше большинства из них. Марагар, очевидно, занимал ее один и мало заботился об удобстве; внутри размещался маленький столик, табурет и лежанка. Деян попытался рассмотреть лежащие на столик книги, но Хансек грубо усадил его на табурет:
— Нечего тут глазеть! Не твоего ума дело.
— Не моего, — согласился Деян. Сесть было большим облегчением: он чувствовал себя так, будто шел без продыху три дня кряду. Обрубок, спасибо лекарям, почти не болел, но от снадобий голова была как ватой набита; он по-прежнему словно наблюдал за всем со стороны. Мысль о том, что Марагар, возможно, вскоре покончит с ним — и смерть эта не будет легкой — не трогала его. Никогда прежде он не чувствовал такого равнодушия к жизни, как теперь.
— Какой Самому в тебе интерес? А? — спросил Хансек уже более миролюбиво: ему скучно было стоять просто так.
— Знать не знаю, — соврал Деян.
Наверняка он не знал — но догадывался.
Облокотившись на стол, Деян упер голову в ладони и, должно быть, задремал ненадолго, потому как следующим, что он услышал, был хрипловатый голос лекаря:
— Вольно, Хансек. Возвращайся в охранение. Я позову, если будешь нужен.
— Как прикажете, Ивэр-абан, — отозвался Хансек.
Хлопнул полог палатки.
Деян открыл глаза и посмотрел на Марагара. Без окровавленного фартука и колпака хавбагский лекарь выглядел уже не так устрашающе; не более устрашающе, чем любой головорез. Уродливый шрам на лбу притягивал взгляд.
Лекарь заметил интерес:
— Тебя оскорбляет ваш амблигон на лице еретика-иноверца? — спросил он, тронув пальцем шрам.
Деян растерялся от такого предположения:
— Нет, конечно, — выпалил он. — Просто… Я знаю, что это. Встречал того, кто сделал это с вами. Он…
— Не надо! — Лекарь предостерегающе поднял руку. — Что бы ты ни хотел сказать — не надо. Присутствие Берама Шантруна в моей жизни и так достаточно заметно. — Он закрыл ладонью шрам. — Поэтому больше я ничего не желаю знать о Бераме Шантруне.
— Но разве не за этим вы здесь? — растерянно спросил Деян.
— Когда-то был за этим. А потом понял, что в моей жизни и без того слишком много Берама Шантрума. — Хавбагский лекарь усмехнулся, но как-то криво, на одну сторону лица. В этот миг он стал неуловимо похож на Голема, хотя невозможно было представить двух более различных внешне людей. — Ты понимаешь, почему я велел тебя привести?
— Из-за моей «раны»?
— И поэтому тоже; но не только. Меня здесь называют Марагаром: по-вашему это значит «Меченный судьбой». Тебе — если не будешь осмотрителен — в будущем тоже не избежать подобного прозвища. — Лекарь подался вперед и прежде, чем Деян отпрянул, ухватил его за предплечье: из-под задравшегося рукава рубахи стал виден на запястье ясный след пятерни. — Ослу — и то было понятно, что это не обычный ожог. Если не думать, конечно, что какой-нибудь ваш «бес» выбрался из преисподней и осалил тебя раскаленной латной рукавицей… Как это случилось?
Деян выдернул руку.
— Нечаянно, — коротко ответил он, разглядывая лекаря. Ему хотелось понять, что тому известно и чего тот добивается, но догадаться об этом было не проще, чем станцевать на одной ноге. — Так что вы хотите? Боюсь, я не тот, за кого вы меня принимаете.
— А за кого я тебя принимаю? — с любопытством спросил Марагар.
— Вам лучше знать.
Марагар, чуть заметно усмехнувшись, сунул руку куда-то под стол и вытащил небольшой серебристый предмет.
— Перво-наперво я хотел бы вернуть тебе кое-что. — Он выложил предмет на стол и подтолкнул к Деяну. — И услышать, что это значит. Ни один род, отпрыски которого состоят в Малом Круге Алракьера, не имеет такого герба.
Деян взял фляжку, о которой успел совершенно забыть; на ощупь она была холодной и тяжелой — внутри плескались остатки браги капитана Альбута.
— Это шутка, — сказал Деян. — Подарок на память.
— Как твое имя?
— Вам оно ничего не скажет.
Марагар неодобрительно покачал головой:
— Так мы с тобой ни к чему не придем… Хорошо. — Он навалился на стол, упершись в него локтями и опустив подбородок на сцепленные ладони — Раз ты не настроен говорить — начну я: хочется надеяться, это прояснит ситуацию… Два дня назад неизвестный чародей применил на поле боя необычные и поразительно мощные чары: таким образом он силой вынудил барона Бергича прекратить преследование отступавшей королевской армии. Затем этот неизвестный использовал именную печать Старожского Голема, три столетия как считавшегося умершим, — Марагар пристально взглянул на Деяна, — и потребовал перемирия до — представь себе! — первого за полтора века созыва Большого Круга чародеев Алракьера для наведения порядка. Как член Малого Круга князь Старожский когда-то имел такое право, и чародеи в войсках подчинились выдвинутому от его имени требованию прекратить бой. Не могу сказать, что послужило тому главной причиной — громкое имя, впечатляющее могущество или то, что всем хотелось передышки… На моей родине имя Старожского Голема — имя Хранителя: все отряды хавбагов опустили штыки и отступили от переправы. Трое членов Малого Круга, присутствовавшие поблизости — и среди них гроссмейстер ен’Гарбдад, — вынуждены были поддержать его требования, чтобы не потерять лицо. Поэтому теперь Бергича и ен’Гарбдада разделяет река: идут переговоры о переговорах. А в войсках множатся слухи о том, что же на самом деле произошло на берегу… Со дня сражения неизвестного никто не видел: кое-кто считает даже, что он умер. Другие — что его не было вовсе, а все случившееся — хитрый трюк гроссмейстера ен’Гарбдада; третьи дрожат от страха, а четвертые — и среди них некоторые мои единоверцы — ежечасно возносят ему хвалу: ведь он, Абсхар Дамар, воплотил в реальность их молитвы. — Взгляд Марагара сделался еще более суровым, чем прежде. — В спешке форсируя реку и преследуя дарвенцев на другом берегу — без поддержки орудий, без достаточного количества припасов, — погибли бы тысячи наших людей, и втрое большее число умерло бы от ран и болезней. Притом, что безжалостное уничтожение разбитой и готовой капитулировать дарвенской армии ни один порядочный хроникер не назвал бы подвигом… Скоропалительное решение Бергича продолжить наступление с самого начала было ошибочным. Кем бы ни был неизвестный чародей — самозванцем или князем, простым смертным или Хранителем, — он не допустил бессмысленной бойни, и я благодарен ему за это. Если он самозванец, то вряд ли перемирие продлится долго, но и короткая передышка здесь нам на руку: сейчас у нас на исходе даже нити — нечем штопать раны; а через день-другой, обещали, подойдет обоз.
Суровость во взгляде Марагара сменилась снисходительной задумчивостью: так смотрел, случалось, старик Киан, разъясняя молодым правильные ухватки.
— Нам платят щедро: но дело не в золоте. Пока одни убивают — другие лечат: так уж заведено, — сказал он после короткого молчания. — Мы здесь хотим делать наше дело хорошо, даже если усилия часто напрасны; все же, несмотря ни на что, мы здесь хотим сохранять жизни, насколько это в наших силах… Тебе кажется это странным?
Хавбагский лекарь источал вокруг себя странное спокойствие; оно совсем не вязалось с его изрезанным лбом и угрожающим видом.
Деян пожал плечами:
— Вся жизнь состоит из нелепиц.
— Когда взбесилась река и загорелись знаки в небе, я был уверен — старик-гроссмейстер сумел-таки извернуться и подготовить Бергичу сюрприз, — сказал Марагар. — Но затем меня позвали взглянуть на дарвенского солдата с необычной раной: это оказался ты… И мне пришлось переменить мнение насчет случившегося у реки. А теперь я хочу узнать все, что известно тебе. Каков из себя Абсхар Даммар; что движет им, почему он вернулся? Почему сейчас? Намерен ли он обратиться к армиям? К моему народу? Многие ждут его слов.
— Напрасно, — сказал Деян. Он не чувствовал страха, как когда-то в Орыжи: ему было все равно, что сделает лекарь, узнав правду. — Твой народ заблуждается: Голем — никакой не Хранитель и не бог. Он не воскресал — потому как и не умирал по-настоящему, а вроде как крепко спал — и теперь проснулся. Но этот «сон» отнял у него много здоровья и сил. И чтобы остановить реку, ему пришлось использовать зелье, которое вы называете «вдовьими слезами»… Он был обычным человеком. А теперь стал обычным мертвецом.