и здоровым, лежит где-то в общей могиле, которую я даже отыскать не смог. Надо думать, ему пришлось немало постараться, чтобы все это устроить… И он не стал утруждать себя тем, чтобы оставить мне хоть какое указание на то, что ему удалось уцелеть: не затем прятался. Потому до вчерашнего вечера я ни мгновения сомневался в его гибели; должен признаться, это обстоятельство скрасило мою жизнь чрезвычайно. Так что я приехал проследить здесь за всем и лично извиниться перед тобой, Эльма. Мне казалось, это будет правильно; но я никак не мог решиться.
— Я был не в себе. И не желал иметь дело с твоим приятелем ен’Гарбдадом, — пробормотал Деян; ему было неловко — но не хотелось ни сознаваться, ни извиняться.
— А со мной еще меньше: не увиливай, — отрезал Голем. — Признаться, вчера я был на тебя очень зол, Деян. Но потом поразмыслил и понял, что у тебя тоже есть веская причина на меня сердиться; и не одна.
Он наконец спрыгнул с камня и подошел; ступал он бесшумно и пружинисто, как кот.
— Так что давай забудем. Здравствуй, Деян. — Голем протянул ему руку. — С возвращением домой.
— Рад, что и ты выжил. — Деян, все еще не вполне опомнившийся, пожал ее. — Но как тебе удалось уцелеть? И кого тогда хоронили с таким шумом? А тебя объявили мертвым…
— Старожский Голем мертв, — сказал чародей. — А я жив. Так лучше всем. Кроме меня; но я был не в том состоянии, чтобы возражать.
Деян поймал его взгляд, как-то нехорошо остекленевший, — и сердце ухнуло в пятки.
— Неужели Джеб?..
— Да. Он сделал вместо меня большую часть того, что должен был сделать я, — нарочито-буднично сказал чародей. — Даже умер.
Деян забористо выругался. Язык не поворачивался попросить обо всем рассказать по порядку, но Голем угадал его желание и продолжил сам:
— Пока я пил и крушил мебель на постоялом дворе, Джеб через своего нового приятеля-барда связался с тремя небесталанными чародеями от моего имени и склонил их на свою сторону: среди молодых давно назревало недовольство бездействием Круга. Один бы я вряд ли смог надолго задержать речной поток, несмотря на «вдовьи слезы»; но Джеб и его союзники нашли меня, когда я прикидывал место для плотины, — и мы объединили усилия. Большие дела в одиночку не делаются: мудрость старинная — скверная, но верная.
— Сумасшедшая Вильма говорила так же, — сказал Деян.
— Последнее, что я помню ясно, — как выпустил тварей повертухи, — продолжил Голем. — Потом меня скрутило; дальше мрак. Я — и все остальные — были уверены, что смерть найдет меня в положенный срок: никто еще не переживал полной порции «вдовьих слез». Но юный потомок старого приятеля и его командир оказали мне услугу.
— Ян Бервен и полковник Ритшоф?
— Они, — кивнул Голем. — Ян боялся моего гнева, но настолько не желал оказаться причастным к моей смерти, что решился вылить часть зелья и разбавил водой; Ритшоф его хитрость заметил — но не стал мешать, опасаясь за жизнь своего гроссмейстера ен’Гарбдада. А я был уже слишком плох, чтобы обнаружить подмену… Джеб вместе с союзниками довел чары до конца и провел под моим именем переговоры: в нынешнее время мало кто знает, как я выглядел, а те, кто знают, помнят и то, что прежде я свободно мог говорить его устами. В обман поначалу поверили все, кроме Венжара, который меньше всего желал раскрытия. Дальше Джебу следовало бы занять мое место: однако он отказался. Я все еще дышал, и он отдал свою жизнь — вернул на место ту искру силы, которую я столетья назад вложил в него, — чтобы продлить мою… Просто рассыпался прахом. Помешать ему никто не мог. Да и не хотел: смерть Старожского Голема позволяла избежать смуты и некоторых неприятных вопросов насчет земельного наследования и места в Круге. Венжар сказал — он просил передать тебе благодарность, Деян. И пожелание жить дальше не стесняясь того, кто ты есть.
— Я буду помнить, — сказал Деян, сглотнув ком в горле.
— После объявления о моей якобы кончине все, кто был в курсе подоплеки событий, ожидали окончательного разрешения проблемы путем уже настоящей моей смерти, — сказал Голем. — Но, представь себе, Венжар не врал, когда говорил, что ждал моего возвращения и надеялся на него. Экая шутка! Понимая, что самому мне не пережить последствий продолжительного смертного сна, он когда-то поручил нескольким чародеям-медикам из числа приближенных к Кругу заняться поиском пути восстановления тела. Они кое-чего добились. Благодаря их усилиям — и щедрому дару Джеба — я жив. Даже не могу пожаловаться здоровье. Все же Венж удивительный человек: умеет преподносить сюрпризы, это у него не отнимешь.
Деян кивнул, хотя гроссмейстер ен’Гарбдад не казался ему таким уж удивительным.
— А что война? — спросил он.
— Статус Медвежьего Спокоища и прилегающих территорий пока остается спорным: пока они находятся под прямым контролем Круга, но в соответствии с намеченным договором, вероятно, вновь отойдут королевству Дарвенскому взамен на право свободного использования речных вод… Но, так или иначе, я заставлю короля Вимила довести восстановление обескровленных земель до конца: за это можешь не беспокоиться.
— Спасибо.
— Пожалуйста. — Голем криво усмехнулся. — И вот я очнулся. И что же? — Он развел руками. — Старый миропорядок триста лет назад разрушен из-за моей прихоти. Кругом лютует зима, бессмысленная бойня остановлена — но слишком поздно: на тысячу верст вокруг землю опустошила «трясучка», продолжают опустошать голод и холода; и к следующему году после вывертов с погодой хорошего урожая ждать не приходится. Джеб умер за меня, ты погиб по моему недосмотру. На счастье Венжара, я узнал про то, как он тебя отпустил и к чему это привело, еще когда был слишком слаб… Никогда я еще так сильно не жалел о том, что выжил, как в те дни. От мысли, что пора закончить это все, меня отвращало лишь то, что я не смел пустить дар Джеба по ветру вместе с его прахом. И еще одно. — Он вытащил из-за пазухи мундира сложенный лист бумаги и протянул Деяну. — Насчет письма Венжар тоже не соврал.
— Думаешь, мне стоит?.. — Деян растерянно взглянул на Голема.
— Да читай, читай вслух, — раздраженно сказал тот. — Ничего там секретного нет. Это последнее письмо моей жены ко мне, — пояснил он Эльме. — Друг сохранил его для меня.
Деян вгляделся в выведенные мелким красивым почерком строки. Вначале шли слова сожаления и благодарности, которые он все же не посчитал возможным зачитывать. Письмо было коротким.
— «Теряюсь, что еще уместно сказать, — прочел Деян вслух начало второго и последнего абзаца. — Милорд Ригич! Желала бы я родиться в иное время и встретиться с Вами иначе: но это не то желание, которому суждено сбыться. Моя жизнь коротка, тогда как Ваша, верю, будет долгой. Быть может, в час, когда Вы откроете глаза, даже кости мои рассыплются в пыль: потому выслушайте мою последнюю к Вам просьбу. Мир, ради благополучия которого Вами и Вашими сподвижниками — к которым, надеюсь, вправе сейчас отнести и себя — было положено столько сил, настигли дурные перемены. Зная Вас, не могу усомниться: из множества охотников поставить произошедшее Вам в вину Вы сами же будете первым. Но прошу Вас: оставьте ненужные и ложные сожаления! Умерьте вашу гордость и прислушайтесь к разуму. Никакие Ваши старания не предотвратили бы катастрофы: Вы лишь стали бы одной из множества ее жертв — напрасных жертв. Каким он будет — тот мир, в котором вы откроете глаза? — не могу знать, но и в нем, без сомнения, найдется применение Вашим талантам; так не отказывайте ему в Вашей любви и защите. Оставьте прошлое пожелтевшим страницам летописей. Живите и будьте счастливы!
С почтением и надеждой,
— Радмила была уверена, что я не оставлю без внимания ее просьбу, — сказал Голем, забирая письмо и пряча за пазуху. — Она не ошиблась: я не смею… Венжар замечательно справляется с политикой без меня, так что я воспользовался возможностью и сделал крюк, чтобы попасть сюда. Но раз дела здесь завершены — по счастью, иным путем, чем я предполагал, — мне пора возвращаться.
— Куда ты теперь? — нерешительно спросил Деян. Ему не хотелось, чтобы все заканчивалось вот так, однако он не знал, что сказать еще. — И что собираешься делать?
— Сначала к барону: буду убеждать его взглянуть на вещи здраво и удовлетвориться теми привилегиями и льготами, что король готов предложить. После будет собрание сначала Малого, а затем Большого Круга, на котором объявят о моем очередном «воскрешении» и утвердят мирный договор. А как покончим со всем этим — видно будет.
— Ясно, — сказал Деян. — Ясно…
— Не знаю, выйдет ли из этого хоть для кого какой-нибудь прок: может, и нет. — Голем пожал плечами. — Но в мире на всех хватит работы: тут Радмила права. Ну, прощай! Береги себя, Деян; и ты, Эльма. Рад был свидеться. Может, не в последний раз.
Он развернулся, чтобы уйти.
— Удачи тебе, — сказал Деян ему в спину.
Чародей пружинистой походкой уходил прочь по тропе; его одинокая фигура в черном мундире среди густых лесных теней уже была едва видна.
— Милорд! — Эльма вдруг сорвалась с места и поспешила его догнать. — Постойте.
— Да? — Он взглянул на нее с удивлением.
— Спасибо вам. За все. — Она обняла его и коснулась губами небритой щеки. — Будьте осторожны, милорд Ригич. Хорошо?
— Ну, девушка, не вгоняй меня в краску! — Голем бережно сжал ее плечи. — И запомни: для тебя я никакой не «милорд».
— Но…
— Эльма, из небезразличных мне людей только жена никогда не обращалась ко мне по имени, — мягко перебил он, — и тем огорчала меня. Не надо следовать ее примеру.
— Как скажете, мил… Рибен, — с запинкой выговорила Эльма.
Деян подошел и, повинуясь порыву, крепко обнял их обоих.
В груди разливалась щемяще-теплая радость — или, может быть, даже счастье; от нее перехватывало дыхание. Теперь, в это мгновение, он наконец-то почувствовал, что все хорошо. Намного лучше, чем можно было представить; лучше, чем раньше.