— Наследие Влада? — Голем взял флягу.
— Да.
— Погодите: я перелью.
— Не надо! — Бервен отступил к двери с такой поспешностью, будто Голем собирался его ударить. — Оставьте себе. Так будет правильно. Дед и отец сделали из нее последний глоток, а я… У меня все равно никогда не хватит мужества. Я поклоняюсь богу, в которого не верю, служу правителю, которого не могу уважать. Я не достоин этой вещи. Не достоин своего имени!
— Не ваша вина, что так вышло, Ян; но в том, что вы продолжаете жить так, как живете, вам некого винить, кроме себя. — Голем, наконец, удостоил молодого чародея того, чтоб повернуться к нему. — И вам не на кого надеяться, кроме как на себя. Влад Бервен, которого я знал, не родился настоящим мастером: он им стал. Нашел в себе силы, потому как видел перед собой цель. А вы?
— Я ищу ее, милорд. — Бервен опустил взгляд. — Прощайте.
Он вышел, но тут же вернулся.
— Я сожалею, что мой учитель был груб с вами… Прошу, милорд, не судите его строго: мастер Варк совсем не такой человек, каким кажется.
— Пусть его судит Господь, в которого он так истово верит. — Голем криво усмехнулся. — Как вышло, что чародеи теперь служат сладкоречивым проповедникам? Так только в Дарвенском королевстве? Или повсюду?
— Не везде, но много где… Мастер Варк говорит, что в смутные времена лишь Церковь проявляла должную заботу о простых людях; за это ей и почет, — ответил Бервен.
— А вы как думаете?
— Не могу знать. Но иногда мне кажется, — Бервен слабо усмехнулся, и его мягкие черты приобрели выражение недоброе и хитрое, — что Святые Отцы оказались ловчее других, только и всего. Прощайте, милорд, прощайте, господин Джеб… И вы, господин. Пусть сопутствует вам удача!
Деян на миг растерялся, поняв, что последний вежливый кивок адресовался ему, и не сразу сообразил ответить тем же.
— И вам всего наилучшего, Ян, — сказал Джибанд, с укоризной взглянув на Голема, — но тот молчал.
— Прощайте, — повторил Бервен.
И наконец ушел.
— Зря ты был так нелюбезен с ним, мастер, — сказал Джибанд. — Он же оказал тебе услугу.
— Может, и зря, — равнодушно согласился Голем. Епископ со свитой уже выезжали со двора, и больше ему не было до них никакого дела.
Глава втораяНочь
В наступившей тишине Деян принялся вновь ходить по комнате. Колдовская сфера с флягой висела над расстеленной на столе картой, как луна над землей; левый угол карты весь пропитался светло-красным соком, выплеснувшимся из кувшина от неловкого движения мальчишки-прислужника, когда тот убирал посуду.
«Если Господь есть… Если Он не всесилен, но справедлив, — быть может, Он смотрит на дела наши с таким же выражением лица», — подумал Деян, украдкой наблюдая за Големом. На душе было муторно.
Чародей прошептал несколько слов, и сфера погасла. Фляга, упав, загремела о столешницу.
Взяв ее и ту, что принес Бервен, он осторожно отвинтил крышки и перелил зелье — к досаде Деяна, не пролив ни капли, хотя движения его были очень неловки; в дрожании пальцев угадывалась что-то большее, чем просто душевное смятение; быть может, вернувшиеся от сильных переживаний последствия пережитой в детстве болезни.
— Мне все это не нравится, мастер, — сказал Джибанд.
Голем не удостоил его ответом, если вообще услышал. Поставив две фляги рядом, он молча разглядывал их. Теперь Деян видел, что они отличались лишь состоянием и гербом: та, что принес Бервен, кое-где почернела от времени; ее украшали скрещенные мечи и стоящий на двух ногах волк с короной на голове. Там, где короткая шея соединяла голову и туловище зверя, тянулась глубокая царапина.
«Дурной знак, — подумал Деян. — Неудивительно…»
Голем все так же молча разглядывал фляжки.
Деян пододвинул кресло и сел рядом. Слова не шли на язык, но нужно было что-то делать.
— Рибен, я обычный человек, и каков мой век… Но и я кое-что могу понять, — решившись, заговорил он. — «Ничего не исправить», — так ты думаешь, я вижу; да ты, наверное, давно так думаешь. Ты хотел бы переменить историю, если б мог. Не только из-за себя: ты чувствуешь себя виноватым перед всеми нами здесь. Только нам этой перемены не надо! Ведь для нас, живущих ныне, то, за что ты себя грызешь, случилось очень, очень давно, и вовсе не с нами… Что для тебя — несбывшееся, то для нас — несбыточное.
Голем молчал, Джибанд стоял, застыв, как неживой, и Деян вспомнил первый вечер в лесной хижине; тогда так же лило и грохало, и такая же душная тишина повисала между раскатами грома. Приглушенные звуки из общего зала только делали ее гуще.
— Это наше прошлое. Может, неприглядное, несчастливое, но нам, живущим ныне, другого не дано, — продолжил он. — Нищета, темнота? Да. Сложись все иначе, Медвежье Спокоище могло быть богатым краем, Орыжь имела бы, скажем, хорошую дорогу к городу. Но тогда дед уехал бы, отец не встретился бы с матерью. И я не родился бы на свет. Пусть я прожил несчастливую, никчемную жизнь, — я бы не хотел не быть вовсе; такого в здравом уме никто не захочет! Да, прошлого не изменить, как бы порой ни хотелось, — и хвала небесам, что так. Без толку сожалеть о том, что давно случилось. Я знаю по себе. Вильма твердила мне — «не сожалей», и отец говорил, пока жив был, и мать… Но полдюжины лет каждый день я сожалел о том, что пошел тогда к скале, и винил себя за неловкость. А потом… Потом я понял, что если продолжу распыляться на плач и сожаления, если буду виниться перед братьями за свою бестолковость, а не помогать им, — нам придется совсем туго. После этого я запретил себе думать, что было бы, если бы я не был таким неуклюжим дурнем. И дышать стало проще. Намного. Хотя и вспоминалось порой, не буду врать. И снилось, и наяву мерещилось, особенно когда пересел к Догжонам на шею… — Деян вздохнул. — Извини, я, наверное, ерунду болтаю. Не мне тебя учить. Но все-таки…
Что «все-таки», он и сам не знал.
— Ты сказал мне как-то, еще до снегопадов: «Надеюсь, мертвым будет легче с твоих оправданий», — тихо произнес Голем, не глядя на него. — Хорошо бы. Но не будет.
— Да. Но твои мертвые мертвы уже три столетья, — сказал Деян, мысленно снова костеря себя за слишком острый язык. — Чем беспокоиться о прошлых ошибках, побеспокойся лучше о том, чтоб не наделать новых. Хочешь переменить настоящее — так и делай что-нибудь в настоящем… А прошлое — оставь. Забыть — не забудешь, но оставь, не трогай.
— Ты все верно говоришь. Но я не могу, Деян. — Голем, облокотившись на стол, спрятал лицо в ладонях. — Кто-то должен за все это ответить. Я, Венжар, каждый чародей Круга, кто дожил до сегодняшнего дня. По мере нашей вины и ответственности.
— Ответить перед кем, Рибен? Людям не нужно этого судилища, а Господу и подавно: он вообще на нас плевал.
— Венжару и прочим придется ответить передо мной. — Голос Голема из-под сжатых ладоней звучал глухо. — И с себя спрошу сам — раз больше некому.
— Это ты можешь, конечно, сделать. Но зачем, кому от того будет лучше?
Чародей не ответил. Деян тоже больше не знал, что сказать. Молча он сидел рядом, чувствуя все возрастающую неловкость и думая о том, что иногда лучше быть простым человеком, чем могущественным колдуном; и даже намного чаще, чем «иногда».
Вбежали и выбежали, забрав оставшуюся посуду, мальчишки. Следом зашел хозяин; вид у него отчего-то был испуганный.
— Комнаты будут готовы через полчаса. Велеть вам что-нибудь подать, господа?
— А ты как думаешь? — Голем выпрямился. Он, казалось, полностью овладел собой; только дрожь пальцев и тьма, клубившаяся в глубине его глаз, свидетельствовали о том, что это лишь видимость. — Неси то же самое, что епископу и его людям. И побольше вина! Немедленно. Видят Небеса, для тебя же будет лучше, если оно окажется неразбавленным!
— Разумеет, милорд. — Хозяин поклонился и вышел, прикрыв дверь.
— Зря ты так груб с этими людьми, мастер, — снова сказал Джибанд с укоризной. — Они и так терпят из-за нас убытки.
— Ничего, потерпят! — отмахнулся Голем. — Этот господин безо всякого стыда наживается на путниках столько лет, сколько себя помнит; я таких хитрецов чую за версту. — Он попытался улыбнуться, отчего одна половина его рта протянулась к уху, тогда как другая осталась почти неподвижной. — Оставь скорбный вид, Деян! Первая настоящая еда и выпивка за столько дней пути — это ли не хорошо?
— Ну, наверное, неплохо, — осторожно сказал Деян, пытаясь понять перемену в настроении чародея.
— Тогда постарайся получить удовольствие. Никто не знает, когда снова доведется сидеть в тепле и есть вволю. Только сначала последнее на сегодня дело…
Деян отпрянул, когда чародей вдруг резко наклонился к нему и схватил за плечо, но тело от ключицы до ступни в тот же миг пронзили тысячи раскаленных гвоздей. Боль длилось всего несколько мгновений, но была столь чудовищна, что крик застрял в горле. В глазах потемнело. Когда она схлынула, не осталось ничего; даже его самого не осталось.
— Все, уже все. — Голем по-прежнему удерживал его в кресле, не давая свалиться. — Скоро пройдет. Извини, что не предупредил, но если бы ты стал сопротивляться, было бы сложнее.
— Что… это?.. — прошептал Деян, немного отдышавшись. Во рту было солоно от крови, но чувства постепенно возвращались к нему.
— Я чуть обновил связующие чары в твоей лодыжке, — сказал Голем. — Один раз человек с мощным потоком хинры, вроде тебя, может это выдержать.
— Не стоило…
— Не стоило! — передразнил Голем. — Ты хромаешь со вчерашнего дня. Думал, не замечу?
— Нет, — солгал Деян.
— Ты специально старался держаться позади, чтоб не попадаться мне на глаза. — Голем наконец отпустил его и сам откинулся в кресле. — Да уж, Деян! Я плохо разбираюсь в людях: вся моя жизнь тому свидетельство. Но ты слишком молод и прямодушен, чтобы меня обманывать. Так что скажи честно: зачем это ребяческое притворство? Я тебе настолько противен, что лучше терпеть, пока удар не хватит? Лучше остаться на костылях вдали от дома, чем лишний раз попросить меня о чем-то?!