Скоро Бабкин вернулся. Указал направление и пропустил начальника с гостем вперед, что было вежливо и к тому же предусмотрительно. Хороший человек Поярков, но при данной ситуации встречаться с ним не хотелось.
Гуденье прекратилось как-то сразу. В наступившей тишине загремел голос рассерженного конструктора:
— Ни одного грамма! Только через мой труп! Когда на ишака кладут один мешок, он везет. Когда два — тоже везет. Положили третий — ишак оборачивается и посылает хозяина к чорту.
Кто-то пытался убедить Пояркова:
— Но в процентном отношении…
— Никаких процентов! Мы уже сняли аппаратуру чичагинского института. Да вы знаете Чичагина? Это — директор, от своего не отступится. Душу вынет. Но все же пришлось ему согласиться с решением техсовета.
Вячеслав Акимович вздохнул. Обстановка, мягко выражаясь, неподходящая. К этому мнению должен был присоединиться и Дерябин. Что же касается техника Бабкина, то он держался иного мнения. Все равно, когда говорить с конструктором. Ни сегодня, ни завтра Поярков не согласится на установку каких бы то ни было аппаратов, коли утром выбросил из кабины аккумуляторную батарею, тайно подключенную Бабкиным на всякий случай и для «абсолютной надежности».
В металлической трубе раскатисто гремел голос Пояркова:
— Да что вы меня мытарите? Назначайте любую комиссию! А я умываю руки! Нельзя работать, когда каждый за горло берет…
Бабкин чувствовал себя как внутри рупора огромного громкоговорителя. Звуки теснились, ударялись о гладкую стену и ощутимым, словно ветер, потоком мчались по трубе.
— Ни грамма! Ни грамма! — Голос оглушительно звенел, как металл, даже стены трубы боязливо вздрагивали.
Борис Захарович обернулся и, заметив, что настроение гостя явно понизилось, беспечно усмехнулся:
— Эх, если бы этот страх да к ночи… Ничего, он парень отходчивый.
Наконец возле одного из двигателей Пичуев увидел Пояркова. Из-за спины Дерябина, шедшего впереди, трудно было рассмотреть лицо конструктора, которого так жаждал встретить еще один представитель еще одного исследовательского института. Пичуев понимал, что эта встреча пока не обещает ничего хорошего, а потому замедлил шаги и стал наблюдать издали. Дерябин должен был подготовить почву.
Пичуев появился из темноты, и Борис Захарович представил его Пояркову.
При упоминании о телевидении лицо конструктора болезненно передернулось.
— Успокойтесь! — Борис Захарович похлопал его по плечу. — Миллионы будущих телезрителей претендуют всего лишь на сто килограммов.
Поярков нетерпеливо застучал ногой по звенящему полу:
— Может быть, они вам подсказали, какую аппаратуру снять? Не обойдутся ли они без метеоприборов вашей лаборатории? Тогда — пожалуйста! Мне все равно.
— Шутки в сторону! — Дерябин вынул из кармана блокнот. — Я шел сюда с готовыми расчетами.
По коридору бежал человек. Под ногами упруго вздрагивал и звенел металл.
— Товарищ Поярков! — гулко, как из железной бочки, послышался голос. — От-клик-ни-тесь!..
Бабкин поспешил ответить за него.
В блестящей трубе запрыгала чья-то тень.
— Вот… начальник… просил, — запыхавшись, говорил щупленький паренек, протягивая записку конструктору.
Поярков несколько раз перечитал краткое послание начальника метеоинститута, вскинул вверх упрямые брови.
— Приказано предельно облегчить нагрузку лаборатории, — сообщил он. — Снять все возможное и невозможное. Освободить ячейки для аппаратов Набатникова. Перед отъездом он просил что-то проверить. Дело срочное, важное. Испытания послезавтра. Сейчас приглашаемся на совещание.
Пичуев растерянно взглянул на Бориса Захаровича. Все рухнуло. Миллионы будущих телезрителей, о которых мечтали инженеры, пусть набираются терпения. До них еще не дошла очередь.
…Удрученный ехал Пичуев в своей «победе» по Ленинградскому шоссе. Быстрая езда успокаивала инженера, отвлекала от неприятных мыслей, и после трудового дня домой он возвращался свежим, «как огурчик», — так говорила мать Вячеслава Акимовича, встречая его на пороге квартиры. Сегодня она не могла этого сказать. Сын выглядел усталым, озабоченным, рассеянно поцеловал ее в лоб и прошел в кабинет.
Машинально развязывая галстук и переодеваясь в домашний костюм, инженер думал о сегодняшней неудаче. Разговоры с Поярковым, затем с директором метеоинститута ни к чему не привели. Вячеслав Акимович вместе с Дерябиным помчались в министерство. Там выслушали внимательно, вежливо, но после консультации в техсовете все же согласились отложить испытания телевизионных устройств. Если бы раньше сообщили насчет этих возможностей и запланировали испытания, то, конечно, и результат был бы другой. А сейчас надо вооружиться терпением. Вероятно, месяца через три, после дополнительных исследований, требуемых Набатниковым, после проверки аппаратуры некоторых других институтов — они давно ждут своей очереди, — можно возвратиться и к вопросу о телевидении.
«К тому же я не понимаю причин этой спешки, — заключил свою речь уважаемый представитель главка. — Чем вызвана подобная скоропалительность? Не думаю, что она будет содействовать высокому качеству испытаний. Поставим их в план будущего года».
Конечно, Пичуев соглашался с этим — серьезные испытания готовятся месяцами, а не днями. Но он был настолько взволнован, что любое промедление казалось ему смерти подобно. Кстати, тут примешивалось и личное. Вячеслав Акимович хотел просить директора института изменить план лаборатории, которой он руководил. Работа по цветному телевидению на большом экране скоро будет закончена. Нельзя ли предусмотреть в плане новое задание — по увеличению дальности? Этим Пичуев займется с удовольствием. Еще бы! Самое главное направление! Но эта работа только тогда займет подобающее ей место в плане, когда пройдут предварительные испытания аппаратуры на летающем диске.
Не мог Вячеслав Акимович найти аргументы, чтобы доказать необходимость срочных испытаний. Не мог он выдвинуть и еще один довод, о котором много думал за последние дни. С точки зрения научной и практической инженера интересовал путешествующий передатчик, потерянный студентами. Нельзя ли его принять на большой высоте? Конечно, Пичуев не предполагал подниматься в кабине летающего диска на высоту в двести километров. Современные устройства позволяют управлять приемниками на расстоянии. Принятые в диске сигналы телевидения — скажем, с «Альтаира» — возвратятся на Землю через маленький передатчик. Вячеслав Акимович отлично представлял себе эту систему и видел ее, как на чертеже. Надя будет сидеть возле телевизора, ловить передачу с диска. На экране появится не туманное изображение Земли с высоты ионосферного полета, а другая картинка, из которой можно узнать, что делается перед объективом «Альтаира». Расчеты показывали, что если приемник поставить в диск, прием «Альтаира» будет вполне возможен.
Суховат был Пичуев, но доброжелателен и, конечно, хотел помочь студентам. Жалко будет, если труды их пропадут даром и аппарат затеряется где-нибудь на складах. А это вполне возможно — кому же придет в голову, что такое хитрое устройство принадлежит студенческому научному обществу одного из московских институтов? Да не только труды пропадут, пропадет и плод незаурядной смекалки молодого коллектива.
Надо бы поскорее найти «Альтаир», но, как ни странно, Пичуеву хотелось, чтобы «передающая движущаяся точка» нашлась не сразу и, если возможно, прочертила свой путь от Москвы до Каспия. Интересы науки превыше всего. Мощность «Альтаира» известна, остальные данные тоже, поэтому, принимая его на многокилометровой высоте, можно проверить все, что интересовало Вячеслава Акимовича как с точки зрения теории, так и практического развития новой системы «настоящего дальновидения».
Он решительно тряхнул головой, как бы желая отбросить все эти думы, что волновали его последние дни, и прошел в столовую, к телевизору. Аппарат был новой, совершенной конструкции, мог принимать разные волны и поставлен в квартире Пичуева для контрольного приема. Инженер щелкнул выключателем. На экране нехотя расплылось светлое пятно, послышалась музыка.
Передавался киножурнал. Показывали самый крупный в мире землесосный снаряд, похожий на комфортабельный теплоход с одноместными и двухместными каютами. Потом диктор рассказывал о линии электропередачи через Волгу. На экране были видны гигантские цепочки изоляторов, решетчатые стальные мачты. На одной из них, как дятел, сидел молодой верхолаз. Он закончил работу и снимал рукавицы. Засовывая их за пояс, парень весело улыбнулся зрителям, и по лицу Вячеслава Акимовича невольно пробежала ответная улыбка.
Торопливо, не в силах поспеть за стремительным многообразием нашей жизни, кинокадры показывали события последних дней. На юге началась уборка урожая. На одном из заводов появился талантливый изобретатель. Выведен новый сорт хлопка. Найдена древняя рукопись. Молодой спортсмен поставил мировой рекорд в беге на среднюю дистанцию…
В искусстве кино Пичуев больше всего любил хронику. За десять минут он мог проехать в разные места Советской страны, побывать за рубежом и хоть одним глазком взглянуть на то, что делается в мире. Поэтому ему казалась особенно близкой исследовательская работа в области телевизионного репортажа, которой занималась соседняя лаборатория, правда, пока еще робко. Пичуев считал, что у этой новой техники больше возможностей, чем у кино. Хроника передается сразу же, отпадает процесс обработки и размножения пленки. Но дальность, дальность! Вот основная преграда!
Вячеслав Акимович вышел на балкон, оплетенный бобами.
Цвели настурции и табак.
Москва сияла огнями. Внизу мигали фары машин. Они то появлялись, то исчезали за поворотом. На противоположной стороне улицы высился многоэтажный дом. Двери балконов были открыты. Люди стояли, облокотившись на перила, любуясь привычной, но всегда волнующей и новой картиной вечерней столицы.
Пичуев поднял голову и среди бледных созвездий увидел кольцо, рубиновых огней. Огненное ожерелье плыло в черном небе. Это диск отправился в ночной полет.