Потребность в самооценке возникает после секса, и обычно ее труднее удовлетворить. В случае Джеффа Дамера он едва сумел продвинуться вперед от самых элементарных потребностей и жил «на автомате», работал, пытаясь получить достаточно денег, которых хватит до следующего дня, когда он снова пойдет на работу. Он не знал, каково это – получить сексуальное и эмоциональное удовлетворение, а чувство гордости за свои достижения и в принципе было ему незнакомо. Так или иначе, ему хотелось сделать нечто, что мог бы одобрить его отец и благодаря чему он перестал бы чувствовать, что подвел его из-за своей никчемности, но он и подумать об этом не смел, пока неудовлетворенными оставались его низменные желания. Из этого следует, что он оказался совершенно неспособным стать достойным человеком, но в то же время знал, что это качество похвально. Ему бы жилось легче, если бы он был глупым. Так или иначе, неуверенность в себе стала для Джеффа бесконечным источником разочарований.
Именно поэтому он был крайне недоволен тем, что доктор Розен требовала от него доверия, и часто отказывался сотрудничать, тем самым демонстрируя свое неприятие терапии (спустя четыре года этот факт будет неоднократно подтвержден в суде). Записи доктора Розен показывают картину тяжелого пациента – угрюмого, молчаливого, но находящегося в тревожном состоянии. Она заметила, что он крайне неохотно говорил о себе, его ответы становились все более и более односложными по мере продолжения сеанса. Когда они встретились в следующий раз, он также был все время «молчаливым» и постоянно жаловался на долгую дорогу до офиса; как ни странно, она не до конца поняла, что означала эта раздражительность, которая являлась замаскированным способом получить одобрение за то, что он вообще приехал. Она сказала, что, если бы у него была машина, таких проблем бы не возникло, но он не хотел ее слушать; после этого все оставшееся время он упорно молчал. Сопротивлялся он и любым попыткам заговорить о его семье.
На следующем сеансе Джефф был недоволен тем, что ему приходится оплачивать сеансы самостоятельно. Почему он должен это делать, если их назначил суд, а сам он посещать их не хочет? Несомненно, суд и должен за них платить. Затем он снова впал в уныние, что навело доктора Розен на жалобное размышление: «Разговаривать с ним – все равно что вырывать зубы». Она предложила ему самостоятельно выбрать тему для беседы, но он отказался. Он явно хотел, чтобы она сдалась в своих попытках его разговорить. Доктор Розен заметила, что Джефф легко выходит из себя, и, чтобы контролировать свой гнев, ему постоянно приходится держать себя в руках. Она описывала его так: «Чувствительный человек, который постоянно с трудом пытается себя контролировать». Постепенно Джефф все-таки начал немного рассказывать о своем прошлом, и благодаря этому доктор Розен узнала, как сильно его травмировал развод родителей. Конечно, она не знала всей правды – как тесно развод был связан с убийством Стивена Хикса; реакция Дамера на упоминание о разводе родителей часто совпадала с его скрытой реакцией на упоминание о Стивене, чья судьба оказалась тесно связана с этим событием.
Доктор Розен пыталась поговорить о неприличном инциденте, из-за которого Джефф и оказался у нее в кабинете, но он очень рассердился, обвинив ее в сговоре с правовой системой. «Когда он злится, он, можно сказать, теряется в своих параноидальных убеждениях, – писала она, добавляя при этом, – которые кажутся ему истинными». Однако, помимо всего прочего, она несколько раз замечала, что он всегда красиво, чисто и аккуратно одет, что на подсознательном уровне вполне могло сигнализировать о том, что он пытался ей угодить. Неудивительно, что прежде всего она отметила его отказ обсуждать какие-либо вопросы и личные темы. Она не видела от него никакой отдачи, и терапия становилась все более и более бессмысленной. Доктор Розен задавалась вопросом, почему он продолжал держаться за такую низкоквалифицированную должность на шоколадной фабрике, тогда как его интеллект был явно выше среднего и он мог запросто приложить усилия и найти что-то получше. Но раздражение, которое она испытывала из-за его заразительной угрюмости, помешало ей в поисках ответа без его участия.
Именно тогда Дамер начал вести себя определенным образом, что также стало позже предметом обсуждения на суде об убийствах. В соответствии с постановлением суда он записывался на прием, но в течение всех пятидесяти минут сеанса отказывался говорить, отворачиваясь от психотерапевта на стуле. «Он продолжает приходить, но я не знаю почему», – писала доктор Розен. Ее явно раздражала его способность избегать контакта. Однако во время сеанса, который был перед Рождеством, он заговорил с ней о подарках, которые купил для своей бабушки, а затем снова замолчал, когда доктор Розен попыталась выяснить отношения. Он ответил, что лучше проведет время в тюрьме, чем на сеансе психотерапии, и особенно с ней! Обсуждать свои проблемы с алкоголем он также отказался.
Сеансы подошли к концу, не принеся каких-либо весомых результатов. Если и можно было сделать какой-то вывод, то всего лишь о том, что пациент считает интроспекцию[32] настолько опасной, что готов пойти на все, только чтобы ее избежать. Оставалось неясным, почему он так боялся откровенных разговоров.
Помимо психотерапии Дамера также отправили на психологическое обследование на факультет клинической психологии университета в Висконсине – первое из нескольких обследований, которые предстояло пройти за то недолгое время, которое ему осталось провести на свободе. С клиницистом Кэти Боуз он был более открытым, чем с психотерапевтом, хоть и откровенно лгал ей: например, рассказывал, что в старшей школе встречался с девушкой, что в Германии спал с проститутками и что с тех пор продолжал регулярно прибегать к их услугам. Во время разговора об отце он дал ему оценку, но не говорил о своих чувствах к нему – о них оставалось только догадываться. Дамер рассказал, что отец всегда был слишком занят и не мог проводить с ним много времени и что он был до такой степени деспотичным, что постоянно стремился властвовать над другими людьми. Он редко поддерживал связь с семьей, потому что не любит писать письма и потому что ему вообще «не о чем рассказывать». Клиницисту было очевидно, что у Дамера нет друзей, хобби или каких-то интересов. Она заметила, что он крайне нетерпелив, потому что постоянно шаркает ногами и стучит пальцами по столу; и только постоянный запас сигарет помогает ему сдерживать раздражение.
Тесты, которые он прошел, показали, что он явно с трудом справляется с расстраивающими его ситуациями и что ему сложно концентрировать внимание. Несмотря на это, «исключительная способность к использованию речи и абстракций» указывала на то, что потенциально он намного способнее и умнее, чем предполагает созданный им образ. Дамер был замкнутым и закрытым. На вопросы теста, который был разработан для понимания базовых эмоций человека, он отвечал «крайне медленно» и «чрезвычайно немногословно»: ограничения были связаны с тем, что он боялся итоговых результатов. Он злился, когда с ним начинали обсуждать поступок, из-за которого его направили в клинику. «Он испытывает раздражение, когда ему говорят, что делать; его легко расстроить или обидеть». Самым интересным стало странное упоминание о его фантазиях: «Его личные цели в этом мире – то, чего он хочет достичь, – не соответствуют реальности».
Сейчас несколько странным кажется то, что терапевтические сеансы с доктором Розен как раз охватили период, когда Дамер больше не смог продолжать борьбу с самим собой. Одна из таких встреч состоялась 16 ноября 1987 года. А через четыре дня Джеффри Дамер встретил Стивена Туоми.
Стивен приехал из Онтонагана, маленького городка в штате Мичиган, и работал в семейном ресторане Шустеров на Ист-Уэллс-стрит, расположенном сразу за спортивным клубом в Милуоки. Это было скромное заведение, в котором подавали гамбургеры и хот-доги, в Англии его бы называли кафе для рабочих, а в США – закусочной. В 1987 году это место называлось «Ресторан Джорджа Уэбба», и в сентябре того года Стивен устроился туда поваром, работая в третью смену, с десяти вечера до шести утра. В заявлении о приеме на работу на вопрос, как долго он планирует работать в этом месте, он написал: «Сколько угодно». 21 ноября у него был выходной, и он пошел в бар на 2-й Южной улице.
Когда заведения закрывались, возле клуба «219» на тротуаре толпились мужчины, договариваясь о свиданиях или просто собираясь ехать домой. Среди них был и Джефф Дамер. Он заметил рыжеволосого Стивена – ему было двадцать пять лет, но выглядел он молодым и обаятельным, – и заговорил с ним. У Стивена не оказалось планов, он никуда не спешил, поэтому охотно принял предложение Джеффа отправиться с ним в номер в отеле «Амбассадор». На самом деле, скорее всего, он был впечатлен сильным, мужественным видом Дамера, а также его непринужденностью, поэтому уговаривать его не пришлось. Если бы Стивен знал, какого мнения придерживаются о Дамере и доктор Розен, и сотрудники факультета клинической психологии университета в Висконсине, он бы ни за что никуда с ним не поехал, и не важно, как сильно тот ему приглянулся.
Кэти Боуз завершила свой отчет ошеломляющим прогнозом. Дамер, по ее словам, мог превратиться в психопатического извращенца, социопата с шизоидными наклонностями. «Его девиантное поведение обязательно продолжится в какой-либо форме, а возможно, даже усугубится… Без постороннего вмешательства, призванного оказать помощь, его защитная реакция, скорее всего, примет болезненную форму. В дальнейшем он может приобрести тягу к злоупотреблению психоактивными веществами с возможным последующим усугублением мазохизма или садистских тенденций в поведении».
Прогноз Эвелин Розен был намного обширнее и, следовательно, еще тревожнее. В своих записях она подчеркнула: «Нет сомнений в том, что в настоящее время он страдает шизоидным расстройством личности и может проявлять выраженные параноидальные наклонности. ОН ОПРЕДЕЛЕННО ОПАСЕН!»