[49]. Другими словами, очень важно, в каком душевном состоянии находится мальчик – радостном или тревожном, – он просто исследует свое тело или проявляет излишнее любопытство, испытав первый оргазм: эти ассоциации могут остаться с ним на всю жизнь.
Ничто из этого не означает, что каждая мать, принимавшая слишком много таблеток, вырастит некрофила или что каждый ребенок, который интересуется скелетами, захочет превратить в него живого человека. Симбиоз всего этого, столкновение данных явлений и их сила, оказывает феноменальное влияние на личность. Каждого явления по отдельности было бы до смешного недостаточно для такого катастрофического исхода, как в случае Джеффри Дамера. Но факт остается фактом: в детстве и подростковом возрасте, в характеристиках личности и среди интересующих его предметов имеется крайне мало свидетельств, что этот человек является биофилом, что он стремится познать удовольствие и красоту жизни, двигаться вперед и вверх по спирали к приключениям. В его случае это были нисходящие, обращенные внутрь, удушающие спирали Страны Бесконечности.
В мировой литературе существует не так уж много примеров некрофильного поведения, если не считать особенно витиеватые и неправдоподобные отрывки из де Сада и Бодлера. Однако малоизвестная история К. М. Эдди[50] сильно совпадает по содержанию с историей развития некрофилии Дамера. Рассказчик так описывает свое детство:
Мое раннее детство представляло собой только долгую, прозаичную и однообразную апатию. Строго аскетичный, бледный, безжизненный, низкорослый, склонный к длительным периодам болезненной угрюмости, я подвергался остракизму со стороны нормальных, здоровых молодых людей моего возраста… Если бы я жил в каком-нибудь большом городе, где гораздо больше возможностей наладить с кем-то дружеское общение, я, возможно, сумел бы преодолеть эту раннюю склонность к затворничеству… В жизни мне не хватало мотивации. Мне казалось, что я нахожусь во власти чего-то, что притупляет мои чувства, задерживает мое развитие, замедляет мою деятельность и заставляет меня испытывать необъяснимую неудовлетворенность.
Первый труп, который он увидел, был телом его дедушки; данный момент он описывает словами «тот знаменательный час», после которого его жизнь изменилась навсегда. «Зловещее негативное влияние, которое, казалось, исходило от самого трупа, привлекало меня своей магнетической притягательностью. Словно все мое существо заражалось какой-то экстатической возбуждающей силой, и я почувствовал, как мое тело выпрямляется без сознательного на то волеизъявления». Рассказчик становится убийцей, его безумие усиливается, и убийства следуют одно за другим; он находится под властью принуждения, связанного с постоянным поиском и повторением того жуткого возбуждения, которое появляется, только если рядом труп. «Еще я знал, что благодаря какому-то странному сатанинскому проклятию моя жизнь зависит от мертвых, как от ее движущей силы; особенность моего существования заключалась в том, что я реагировал только на присутствие какого-то отвратительного мертвого дерьма»[51].
Да, это художественная литература, в которой к тому же много преувеличений, но, возможно, она более информативна, чем большинство фактических свидетельств о тех, кого сегодня называют «серийными убийцами». Джеффри Дамер сам мог написать слова, которые я процитировал выше, или как минимум признать, что они достоверны. Погружения в некрофилию можно достичь только за счет истинного и полного осознания того, из-за чего на самом деле человек совершает подобные поступки и почему он отчаянно пытается подавить остаточные эмоции. Дамер готовился к деяниям с помощью выпивки. Алкоголь требовался ему, чтобы набраться смелости в баре, он же помогал ему напоить партнера таблетками, в больших количествах алкоголь устранял запрет на убийство и усиливал желание сохранить части тела, но еще больше алкоголя требовалось, чтобы справиться с расчленением. Однако выпивка не могла справиться со всем в одиночку. Дамер тайно прошел гораздо более длительную подготовку, поскольку внутри него постоянно происходила борьба между, как он сам считал, дегенеративной личностью и вопросами морали. Какое-то время, до 1987 года, он пытался побороть это чувство, чтобы изменить свою жизнь и освободиться от поглощающей его любви к смерти. Но борьба прекратилась; теперь все его усилия были направлены на утоление горьких аппетитов темной стороны его личности.
«Разрушение плотин, сдерживаемых чувством стыда, отвращения и вопросами морали, которое должно произойти при становлении некрофилии, – писал А. А. Брилл, – требует бо́льшего психического труда, чем при формировании любых других извращений»[52]. Плотина Дамера, сдерживаемая чувством стыда, прорвалась после убийства Стивена Туоми, и впоследствии ее затопил поток болезненных фантазий. Со смертью его четырнадцатой жертвы это наводнение сменилось маниакальным безумием и кумулятивно смехотворными экспериментами. Он думал, что найдет способ удержать кого-то, не убивая его. Одним из тех, кого он хотел оставить у себя, был мальчик по имени Конерак.
В пятницу, 24 мая, в день смерти Тони Хьюза, Конерак подрался с другим мальчиком в школе Пуласки. Это был мелкий школьный конфликт по какому-то несущественному поводу, но подобные схватки, связанные с получением особого статуса, часто играют важную роль в жизни подростков, и ходили слухи о том, что драка возобновится в тот же вечер в парке Митчелл Доумз. Этого так и не произошло – Конерак был дружелюбным, энергичным юношей, и врагов у него не было. Следующим вечером, в субботу, 25 мая, он вместе с друзьями из Лаоса пошел на вечеринку в Кристал-Пэлас. В десять утра воскресенья он принял душ, а затем отправился в центр города. Это был последний раз, когда его видел брат. Брата звали Сомсак; ведь Конерак Синтасомфон станет вторым из этой семьи эмигрантов, попавшим в руки Джеффри Дамера: Сомсак был тем мальчиком, который подвергся сексуальному насилию в 1988 году.
В то воскресенье Дамер оставил тело Тони Хьюза на полу своей спальни и пошел в торговый центр на Гранд-авеню, чтобы пообедать в «Шпионском саду». После этого он примерно до пяти часов слонялся без дела, разглядывая витрины, и, по-видимому, не собирался искать себе партнера; обычно он в такое время суток не гулял, и, кроме того, он был трезв. Через главный вход он вышел на Висконсин-авеню и собирался перейти дорогу, чтобы успеть на автобус до дома, когда вдруг увидел Конерака в джинсовых шортах и черных теннисных туфлях. Под властью порыва Дамер остановил его и спросил, не хочет ли тот заработать пятьдесят долларов, позируя для фотографий. Поначалу Конерак был против («Он хмыкнул и слегка смутился», – вспоминал Дамер), но в итоге согласился пойти домой к этому человеку. Возникает вопрос, вспомнил ли он, что при аналогичных обстоятельствах произошло с его братом три года назад; но если парень так поступил, воспоминание о случившемся его не остановило. Вместе они сели в автобус.
В квартире Дамер сделал две фотографии, на которых Конерак позирует в нижнем белье, на одной из них он стоит, а на другой лежит. Затем Дамер приготовил напиток, в который подмешал таблетки, и Конерак потерял сознание на несколько часов, в течение которых его ласкали и занимались с ним оральным сексом, а затем Дамер, обнимая его, на некоторое время заснул. Именно во время этого долгого воскресного вечера он приступил к своему последнему и самому жестокому эксперименту, который он уже безуспешно пытался провести на двух предыдущих жертвах и который он будет проводить и дальше, пока его не поймают. Обнаружив, что труп доставляет удовольствие лишь на короткое время и что он все же хочет владеть живым человеком, а остаться с ним на его условиях никто не согласится, он пришел к мысли, что хочет попробовать лишить человека собственной воли хирургически, чтобы держать его в «овощном» состоянии, лишенном независимого мышления. «Я больше не хотел убивать людей, не хотел, чтобы от них оставался только череп», – пояснял он.
С этой целью, когда Конерак находился глубоко без сознания, он взял дрель и просверлил узкую дырочку в черепе сверху, на расстоянии примерно в три четверти от макушки до лба. Он намеревался достичь лобных долей, но лишь приблизительно представлял их местоположение. Затем с помощью шприца для маринования, который он купил в магазине кухонной утвари, он ввел соляную кислоту в мозг, вставив иглу внутрь на пять сантиметров. Дамер был крайне смущен, когда рассказывал о данном аспекте своих преступлений.
– Это будет звучать плохо, – говорил он, – но… Я должен об этом рассказывать?.. Пока он спал, я взял дрель…
В этот момент совесть Дамера немного дрогнула, так как в то время плотины стыда пока что не были окончательно разрушены. Мы еще будем рассказывать об этой попытке создания «зомби», когда начнется рассмотрение дела в суде.
Очень поздно ночью, примерно в половине второго, в понедельник Дамер оставил голого и спящего Конерака в гостиной, а сам пошел в местный бар выпить пива. Его не было примерно полчаса, он почти допил второй стакан, но решил вернуться домой и посмотреть, что происходит с его пленником.
Тем временем Конерак проснулся и выбрался из квартиры. Джонни Ластер ехал по улице вместе со своей девушкой, которая сидела рядом с ним, они были крайне поражены, когда увидели, как прямо перед ними перешел дорогу обнаженный молодой человек, а затем привалился к дереву. Он выглядел так, словно был пьян. Неизвестный чернокожий мужчина помог ему и пошел дальше. После этого на помощь Конераку пришли две, а затем и три чернокожие девушки. Их звали Тина Спайви, Николь Чайлдресс и Сандра Смит. Конерак не мог говорить и был явно дезориентирован. Он все время держался руками за голову, садился на бордюр, затем снова вставал и шатался. Девушки подумали, что он принимал наркотики. Они также упоминали, что видели кровь на его яичках, лобковых волосах и возле заднего прохода, но ни одно из этих наблюдений не подтвердилось. Они уверяли, что не заметили кровь у него на голове. У Конерака была пышная шевелюра, волосы свисали почти до плеч и скрывали повреждения головы. Можно предположить, что, просверлив череп, преступник тем самым вызвал сильный отток крови, но узкое отверстие не могло привести к такому эффекту и остаться абсо