А теперь послушайте Джеффри Дамера: «Меня полностью захватило мое собственное принуждение. Не знаю, как еще это объяснить. Оно не принесло мне полного удовлетворения, так что я подумал, что, возможно, еще одно [убийство] удовлетворит меня. Может, так и произойдет, и цифры начали расти и расти, и в итоге, как вы видите, все вышло из-под контроля. Я дошел до того, что потерял из-за этого работу». Парадокс в том, что Дамер пытался контролировать свой мир и людей, которые там оказались, но в конце концов этот мир сам стал его контролировать. Ненасытная жажда убийства постоянно таилась в его глубинах. Затем эта жажда вышла из-под контроля и вырвалась на свободу, «сорвалась с якоря, начала властвовать над человеком, который прежде мог хоть как-то ею управлять, и продолжила убивать его самого, как всадник в бессилии убивает сбежавшую от него лошадь»[56]. В таких обстоятельствах говорить о свободе воли – абсурд. С тем же успехом можно попробовать упасть вверх.
В случае Дамера мы наблюдали рождение этого монстра внутри, видели, как он постепенно отравлял его психику, были свидетелями зарождающейся попытки сдержать его и отчаянной внутренней борьбы с ним после убийства Стивена Хикса в 1978 году. Стоит обратить пристальное внимание на то, что девятилетний промежуток между первым и вторым убийством является крайне необычным. В других подобных случаях, когда убийца преодолел сопротивление начального этапа, возникает непреодолимая потребность повторения, и последующие убийства быстро следуют одно за другим. Сам факт того, что Джеффри Дамер сдерживал потребность убивать в течение девяти лет, свидетельствует о том, как сильно он старался контролировать себя, абсолютно не стремясь быть управляемым. После смерти Стивена Туоми, которую он не планировал и не помнит, эта борьба прекратилась. Он сам говорит, что мораль пошатнулась, что он отказался от попыток сопротивления, что он сдался монстру. Ему было легче продолжать, чем начать все заново. Как и Макбет, он «в кровь / Так далеко зашел, что повернуть / Уже не легче, чем продолжить путь»[57].
Это понятие контроля настолько скользкое, что его тонкости могут сбить с толку. Хоть убийца в данном смысле – жертва своего хозяина, он неосознанно вступает с ним в сговор, поскольку в некоторых случаях убийство является личным предохранительным клапаном, который может предотвратить нечто «худшее», например, полный психический распад личности. «Общество видит тех, кто уничтожен, а не скрытую фигуру того, кто таким образом защищен… Этическая цель убийцы индивидуальна, она очень личная и остается невидимой как для окружающих, так и для него самого»[58]. В своих внутренних переживаниях убийца должен принести в жертву других, чтобы спасти себя, и таким образом идея контроля из пассивной переходит в активную. Джеффри Дамер боялся находиться под контролем таинственной безымянной силы, которую не понимал. Его ответом стал контроль своих жертв, другими словами, захват инициативы. Мы снова и снова слушали, как он говорит, что больше всего в своей «никчемной» жизни хотел хоть что-то контролировать, и только когда он оставался наедине со своей добычей, он испытывал ощущение «победы». Это еще один парадокс: способом противостоять невыносимой беспомощности, которую он ощущал при подчинении, стало навязывание этой же беспомощности своим жертвам. Это прямой перенос, своего рода возмездие.
В случае психопата из Британии Патрика Маккея доктор Джеймс Стюарт сказал: «Патрик может испытывать возбуждение от осознания того, что кто-то находится в его власти, и… в подобной ситуации он, вероятнее всего, больше не может себя сдерживать»[59]. В данном контексте важно отметить, что удушение как способ убийства предлагает более заманчивую возможность контроля, чем любой другой, поскольку жертва полностью находится под властью той степени давления, которую собирается оказать убийца. На подобный метод убийства может потребоваться пять минут, но это время можно увеличить за счет уменьшения давления и постепенного восстановления жертвы. В таких обстоятельствах убийца полностью контролирует жизнь и смерть – он может подарить своей жертве жизнь, но также может и отправить ее в загробный мир. Именно это сделал Деннис Нильсен с Карлом Стоттором, которого он чуть не убил, а затем помиловал, оставив Стоттора в замешательстве относительно того, был ли он его палачом или спасителем. Дамер, похоже, проявил аналогичную власть в случае с Луи Пине. Хоть он и продолжал последовательно признаваться в том, что его целью был контроль, он никогда не говорил, что ему нравился сам акт убийства и тот образ, который отложился в нашем сознании – любовник душит своего партнера, который находится без сознания, прежде чем заключить его в объятия. Однако он не упомянул, что одна из жертв потеряла сознание не полностью и ее пришлось усмирить, что все-таки может указывать на получение удовольствия от процесса медленного удушения, которое он никак не желал признавать. Только сам Дамер знает правду.
Также неуместным будет напоминание, насколько глубоко в нашей истории укоренилось представление о том, что любимого человека нужно контролировать и подчинять. Краффт-Эбинг упоминал, что в доисторические времена первое совокупление пары являлось прямой наградой после погони и победы (как это до сих пор происходит у остальных животных), и по сей день в карикатурах встречается грубое изображение пещерного человека, который бьет свою подругу дубинкой и тащит к себе в логово. В современном христианском браке сохранились отголоски этой древней традиции, когда жених-хищник подхватывает на руки свое «завоевание» и уносит в свои владения.
Краффт-Эбингу мы обязаны за объяснение еще одного явления: существует следствие между дефлорацией девственницы и разрезанием ее плоти убийцей, который совершает преступление на сексуальной почве, между пронзающими и разрывающими действиями. Можно также предположить, что даже в самых «традиционных» занятиях любовью со стороны мужчины присутствует желание не просто наслаждаться чувственными удовольствиями, но вонзаться в женщину настолько глубоко, насколько это возможно; этот акт имитирует действие некоторых гомосексуалистов, которое они называют «фистинг»: во время него рука глубоко вдавливается в прямую кишку партнера. Этими рассуждениями я пытаюсь подчеркнуть, что мрачные отклонения такого человека, как Дамер, по своему характеру не так уж сильно отличаются от поведения, которое характеризует каждого человека – от нормального до чрезвычайно эксцентричного. Действия Дамера, какими бы отвратительными они ни были, ставят его в область человеческого опыта, а борьба с контролирующим его принуждением только усиливает аналогичные обстоятельства, с которыми сталкиваются многие из нас и которые не считаются опасными.
Требует некоторого объяснения тот факт, что фантазии, присутствующие в сознании большинства людей (включая самые причудливые из них), в случае Дамера стали опасными. Ясно, что его эмоции и психика не достигли зрелости ожидаемым образом; их развитие остановило то или иное событие, которое приобрело катастрофическую важность. Данное событие, скорее всего, произошло в то время, когда он был очень маленьким, когда мать и младенец еще являлись одним целым, союзниками в борьбе против целого мира, а значимость ребенка была тотальной. Как показала Мелани Кляйн, младенец проходит фазу, когда его душевный покой еще чрезвычайно хрупок, и любая перенесенная потеря переживается им крайне остро и, вероятно, будет отражаться на его жизни еще очень долго. Можем ли мы понять, какую серьезную потерю пережил маленький Джеффри Дамер?
Я считаю, что его жизнь изменили две операции по удалению грыжи в возрасте четырех лет. Хорошо задокументирован тот факт, что дети в возрасте от четырех до шести лет значительно больше страдают от хирургического вмешательства, чем их более старшие братья и сестры, так как их понимание того, что происходит, и возможного влияния данного действия на их тело крайне ограничено. Ребенок стремится к независимости, к возможности существовать самостоятельно без постороннего вмешательства матери, он наслаждается своими первыми неуверенными шагами на пути к самостоятельному контролю над своей судьбой; есть вещи, которые он может делать по собственному желанию и которые приводят к нужному ему результату. Что же тогда происходит в больнице, в том месте, где он никогда раньше не был и куда не хочет ехать? Его автономия, находящаяся в эмбриональной стадии, внезапно разрушается грубым вторжением; его резко лишают зачатков способностей к принятию решений, и он становится объектом в незнакомых руках. Подрывается его способность сохранять над собой контроль, она игнорируется или, возможно, даже уничтожается. Он переживает «потерю контроля, автономии и компетентности»[60]. И он не понимает почему.
А без понимания он будет недоумевать и начнет домысливать, придумывать. Его способность справляться с эмоциональными реакциями на травму и угрозу все еще очень хрупкая, его понимание данной ситуации, понимание своего тела, как оно работает и что можно с ним сделать, крайне мало. «Его знания собственной физиологии и анатомии скудны и смешаны со странными предположениями о внутренней области его тела»[61]. Джеффри Дамер начал представлять внутренние части человеческого тела именно после операции по удалению грыжи и после вторжения в его собственный организм. Атмосфера больницы не может не испугать, поскольку она как минимум ему не знакома. Добавьте к этому беспокойство родителей, уколы, которые ему делают незнакомые люди, ощущение, что вот-вот произойдет что-то ужасное, неизвестное и непонятное, а также императив, что перед лицом всего этого он должен быть пассивным и уступчивым, – в такой ситуации ребенок безусловно будет подавлен. «У него сформировались фантазии о том, что случилось, намного преувеличивающие реальные факты», – пишет ученый-педиатр, убежденный, что «травма продолжит прогрессировать и сделает его абсолютно отличным от всех остальных людей в мире». Эти наблюдения с особой точностью описывают случай Джеффри Дамера. Есть также третье наблюдение, которое немного пугает своим пророческим значением: «Он может отреагировать на страх таким образом, что начнет в игровой форме проводить операцию на другом ребенке»