Исторически сложилось так, что по эмоциональным причинам рассмотрение подсудимого с этой точки зрения – сложное действие для присяжных, и часто они приходили к довольно странным выводам. На суде над шестидесятипятилетним Альбертом Фишем в 1935 году присяжные услышали неопровержимые доказательства психического расстройства, в том числе о его привычке есть собственные экскременты и протыкать свою мошонку иглами, которые он оставлял там ржаветь. Он убил маленькую девочку, приготовил из нее тушеное мясо и съел его. Защитник утверждал, что мужчина безумен, но присяжные не согласились с этим и признали его виновным без права смягчения наказания. Его казнили в 1936 году. Ричарда Чейза, мужчину из Сакраменто, который смешивал в блендере внутренности и ел желудки собак и свиней еще до того, как начал нападать на людей, признали (что вызывает тревогу) вменяемым два назначенных судом психиатра; присяжные были счастливы объявить такого монстра виновным в убийстве первой степени, вместо того чтобы признать, что он – один из самых сумасшедших людей, когда-либо появлявшихся в зале суда.
Бывают случаи, когда человек непременно испытывает сочувствие к присяжным, которых просят оценить чьи-то жуткие действия. Двадцатишестилетний житель Лондона по имени Джон Боуден убил Дональда Райана в 1982 году, ударив его по голове мачете, затем бросил его, все еще находящегося без сознания, в ванну с кипящей водой; затем отнес в спальню и начал отрезать ему руки и ноги электрическим ножом, пока тот еще был жив. Фотографические доказательства оказались настолько отталкивающими, что, когда четырем присяжным стало плохо, суд пришлось отложить. В таких обстоятельствах неудивительно, что они не хотят прибегать к «оправданиям» психиатров.
Существует дополнительная опасность, которую присяжные обязательно должны иметь в виду: обвиняемый может успешно заявить о своей невменяемости под каким-либо предлогом. Это чуть не произошло в случае с так называемым «Душителем с холмов» Кеннетом Бьянки, который на протяжении нескольких месяцев убеждал психиатров в том, что он сумасшедший. В конце концов его признали сумасшедшим, но в последнюю минуту поняли, что он мошенник. Вынося приговор, судья Джордж прокомментировал его так: «Мистер Бьянки инсценировал потерю памяти; придумал, что находится под гипнозом; он притворялся, что в его сознании живут несколько разных личностей. Данные действия мистера Бьянки вызвали путаницу и привели к задержке в разбирательстве. На это мистера Бьянки сподвигли и невольно помогли большинство психиатров, которые наивно попались на крючок, леску и грузило его историй, таким образом ему практически удалось запутать систему уголовного правосудия»[65].
В конечном итоге общество должно полагаться на здравый смысл присяжных, которые являются окончательными арбитрами и решают, какой вердикт следует вынести. При этом они могут игнорировать указания и советы судьи в своем рвении явить обычное и неискушенное правосудие. Однако в этом таится еще одна опасность, поскольку самый простой и наиболее убедительный аргумент в пользу здравого смысла звучит так: res ipsa loquitur («вещи говорят сами за себя»), смысл которого в том, что человек, совершающий отвратительные поступки, скорее всего, является сумасшедшим, иначе он бы их не совершал. Но данное утверждение является псевдологичным, и оно ошибочно, поскольку вывод уже содержится в самом посыле. По такой логике, которая движется вверх-вниз, словно американские горки, осудить преступника за убийство было бы практически невозможно. Как осторожно выразился Джек Левин, «то, что является ненормальным, не одно и то же с тем, что вызывает отвращение»[66].
Также присяжные имеют право вынести смешанный вердикт, который представляет особый интерес в связи с делом Дамера. В Гамильтоне, штат Огайо, Джеймсу Рупперу предъявили обвинение в одиннадцати убийствах. Его признали виновным в убийствах при отягчающих обстоятельствах в связи со смертью его матери и брата, но не признали виновным в смерти остальных девяти человек: его невестки, племянниц и племянников, так как решили, что он сумасшедший. Все эти люди погибли, когда он выстрелил в них. Объясняется данное решение тем, что Рупперт сошел с ума после двух первых убийств. Читатель достаточно узнал о преступлениях Джеффа Дамера и об их головокружительной эскалации в июне и июле 1991 года, чтобы суметь по достоинству оценить такой неоднозначный вердикт. Ожидалось, что, поскольку развитие его психического заболевания можно было проследить доказательно, его признают виновным по первым десяти или двенадцати пунктам обвинения и посчитают, что он безумен, когда будут рассматривать остальные пункты. Рупперт совершил все преступления в один и тот же день (пасхальное воскресенье 1975 года), тогда как Дамер совершал убийства в течение нескольких лет, и данный период времени предполагает гораздо более убедительные аргументы в пользу версии о нарастающем безумии.
Присяжным по делу Дамера следовало дать рабочее объяснение некоторых определений хотя бы для того, чтобы они понимали, какие из них в данном случае нужно отбросить, но в этой ситуации они получили слишком мало посторонней помощи. Никто не объяснил истинное значение слова «психопат», хотя понимание важности этого понятия имело решающее значение в процессе их размышлений о том, что может означать выражение «сознание, которое находится в нездоровом состоянии». Первое определение данного термина дал сэр Дэвид Хендерсон, профессор психиатрии Эдинбургского университета, в своей работе «Психопатические состояния» (1957), оно обсуждалось Королевской комиссией по смертной казни, доклад которой привел к принятию закона об убийстве 1957 года в Англии. В книге «Убийство ради компании» я избегал этого слова, так как мне казалось, что его можно применить к любому преступнику, мотивы которого непонятны другим людям, и описывал сам поступок, а не состояние, в котором находился убийца. Никто не может распознать психопата до того, как он совершил психопатический акт, что подразумевает нелепое утверждение: человек не является психопатом, пока его состояние не требует выражения. Королевская комиссия приняла во внимание видимую «нормальность» психопата, специально исключив данное состояние из своего понимания психического заболевания. Аномалия, проявляющаяся только в результате неоднократного преступного или антиобщественного поведения, не считается психическим заболеванием. В отчете сказано, что психопатия – это статическая аномалия: «психопат отличается от нормального человека только количественно или разницей в степени, но не качественно; и диагноз психопатической личности не влечет за собой объяснения причин этой аномалии». Другими словами, выявлять психопата только по его действиям – значит заблуждаться догмой res ipsa loquitur.
Никто не выдвинул предположение о том, что Дамер был психопатом, предположительно потому, что даже если бы с ним согласились, это бы не изменило волновавших всех проблем, проблем, которые требовалось решить в соответствии с законом штата Висконсин (к нему мы еще вернемся позже). Но Королевская комиссия несправедливо поддержала другое утверждение, не объясняя своей ошибки или первоначальной цели присяжным (сам судья явно не понимал подобных различий).
Также никто не предположил, что Дамер был антисоциальной личностью и, если воспользоваться не слишком уместным словом, пришедшим на смену понятию «психопат», был социопатом. Социопат существует где-то на периферии общества, частью которого он должен быть, он подчиняется личному кодексу, который не имеет ничего общего с кодексом остальной части общества, у него не развито чувство вины, он обладает слабой терпимостью к событиям, расстраивающим его, и живет только ради удовлетворения своих желаний и потребностей, чего бы это ни стоило другим. Другими словами, у него нет совести. Такое определение могло подходить Дамеру, который сам говорил полиции о том, что его преступления явились результатом искаженного стремления к самоудовлетворению, и окружной прокурор был близок к тому, чтобы этим воспользоваться. Однако защита избегала данного утверждения, поскольку, опять же, профессионалы понимали социопатию как расстройство личности, а не психическое заболевание; психическое заболевание допускает использование понятие безумия в качестве защиты, а расстройство личности – нет.
Но что же тогда может стать верной линией защиты в случае, если преступник безумен? С библейских времен общество неохотно признавало, что человек заслуживает порицания, если он не способен отличить хорошее от плохого. Этот принцип наконец-то получил законодательную силу благодаря так называемому правилу Макнотена 1843 года, которое стало важнейшей вехой в истории юридического определения безумия. Дэниел Макнотен был оправдан в убийстве секретаря премьер-министра, так как сошел с ума (он страдал от заблуждения, будто все, начиная от папы римского и остальные, ниже по статусу, пытаются его убить). Общественность была возмущена[67], за этим последовали ожесточенные дебаты в Парламенте, в результате которых палата лордов попросила судей раз и навсегда дать определение понятию «безумие». Отныне главный судья, лорд Тиндал, был обязан соблюдать правило Макнотена, согласно которому преступник не несет ответственности за свои действия, если он по причине психического заболевания либо не понимает их характера и последствий, либо не знает, что поступает плохо. С тех пор каждое постановление представляло собой вариации на данную тему; определение сохраняло в себе двойственный аспект, хотя его формулировка и нюансы, на которые было направлено особое внимание, изменились. Свод законов Англии содержал в себе правило Макнотена до 1957 года, и оно до сих пор является единственным критерием определения безумия в шестнадцати штатах Америки.
В соответствии с этим определением Джеффри Дамер, вероятно, не отвечал бы требованиям, согласно которым его могли считать безумным, поскольку он понимал природу и особенности своих поступков, а также знал, что это неправильно. Но, возможно, «знание» недостаточно описывает когнитивный процесс, так как эмоциональное понимание должно являться его неотъемлемой частью. В 1954 году в некоторых штатах приняли новый «стандарт» безумия, который сформулировал судья Дэвид Базелон из округа Колумбия. Известное как «правило Дарема» (названное в честь сумасшедшего преступника по имени Монти Дарем), оно гласило, что человек может отличить хорошее от плохого, но либо испытывает недостаток в эмоциональной оценке того, что он сделал неправильно, либо не способен контролировать свое поведение, поскольку противоправное действие, которое он совершил, является «результатом психического заболевания или умственного дефекта». По обоим пунктам Дамера вполне можно квалифицировать как сумасшедшего; его эмоци