Затем Дамер положил голову на грудь Эдвардса и полторы минуты лежал, прислушиваясь к его сердцебиению, а потом, когда Эдвардс сходил в ванную и вернулся, то снова стал собой прежним.
– Он жалел себя, жалел, что потерял работу, и думал, что никому до него нет дела. Я хотел, чтобы он почувствовал, что я не собираюсь уходить, что я его друг.
Еще одна резкая перемена случилась, когда Дамер сказал, что ему придется убить Эдвардса, и тот снова расстегнул рубашку, чтобы мужчина почувствовал себя спокойнее. Мистер Бойл спросил, были ли вызваны данные изменения употреблением алкоголя.
– Нет, – ответил Эдвардс, – это был внутренний настрой, изменение личности. Он начал словно выходить за рамки самого себя.
Едва ли можно представить более яркое описание того, что Фредерик Вертем называл «кататимическим кризисом»[73], а церковники называют одержимостью.
Настал момент, когда Дамер потерял интерес к наручникам, которые свисали с запястья Эдвардса, и погрузился в задумчивость. «Словно меня там совсем не было», – прокомментировал Эдвардс. Он воспользовался шансом, ударил Дамера и сбежал.
– Какое впечатление произвели на вас действия и поведение подсудимого? – спросил Бойл.
– Что он сумасшедший.
Во время перекрестного допроса прокурор стремился дискредитировать имя Эдвардса и тем самым ослабить мощные аргументы в пользу версии психического расстройства, которые он предоставил в своих показаниях. Связав это с появлением на телевидении, юрист попытался предположить, что он придумал свою историю ради финансовой выгоды и склонен преувеличивать важность произошедшего. Его уловки сработали в одном конкретном случае. Эдвардс рассказал, что на двери в квартире Дамера было семь замков. Мистер Макканн, как всегда ко всему готовый, показал фотографию двери, на которой было ясно видно, что замков всего два. Эдвардс покинул место для дачи показаний в нервном и отрешенном состоянии, а затем приступил к пресс-конференции в зале для представителей прессы в сопровождении усердно защищающего его адвоката, положившего ему на плечо свою крупную руку.
Затем Бойл захотел позвонить Роберту Ресслеру, эксперту из отдела поведенческих исследований Федерального бюро расследований, который специализировался на изучении серийных убийц и много писал на эту тему. Опыт Ресслера часто использовали перегруженные работой полицейские, столкнувшиеся с противоречащими друг другу уликами в процессе своей охоты на убийцу, совершившего серию преступлений. Объединив информацию о состоянии тел, методах нападения, местах, времени и частоте убийств и других деталях, Ресслер мог составить психологический портрет человека, которого должна была искать полиция, мог назвать его возраст, описать внешность, характер и даже предположить его профессию. Бойл предложил эксперту составить описание человека, совершившего действия, в которых признался Дамер, в попытке, возможно, тайно продвинуть идею о том, что данный человек не совсем такой, каким кажется.
Мистер Макканн справедливо возражал против заслушивания доказательств подобного рода на том основании, что это будет всего лишь теоретическая информация, не имеющая отношения к делу, а также поставил под сомнение компетентность Ресслера в качестве свидетеля-эксперта. Судья вынес решение в пользу мистера Макканна, поскольку знания Ресслера на суде не требовались.
– Вы не можете оспаривать характер личности обвиняемого, который уже идентифицирован, и вам не требуется обращение к специалисту, который может идентифицировать его, – ответил Макканн, тем самым поставив точку в этом вопросе.
Во время этих обсуждений присяжные отсутствовали, поэтому они так и не узнали, что именно упускают из виду, но их услышали журналисты. Они привели мистера Ресслера в зал для прессы на обязательную пресс-конференцию, несмотря на то что судья отклонил ходатайство адвоката. Никто не указал, что этот человек, по сути, скорее статистик, лишь скрупулезно собирающий факты, чем проницательный знаток человеческих душ.
Суд объявил перерыв на выходные и снова собрался в понедельник, 3 февраля, в 8:30, после того как детектив Мёрфи начал давать показания (в пятницу днем его освободили, так как он должен был явиться в другой суд). Здесь мы впервые услышали, как Дамер объясняет свои же преступления, совершенные в острой фазе: отдельные их фрагменты гособвинитель будет использовать в своей ораторской речи в течение следующих недель; преступления стали результатом «моего собственного извращенного эгоистичного желания самоудовлетворения», – сказал он Мёрфи. Мы также слышали его слова, когда он вспоминал ужасный эпизод – его школьный друг наезжал на собак: «Я никогда не видел такого ужаса на лице животного, как у того щенка породы бигль». Мы слышали панику («отчаянная попытка исправить то, во что я вляпался»), одиночество («они всегда хотели уйти») и сожаление («хотел бы я вернуть время назад»), но при всем этом в словах Дамера отсутствовало искреннее раскаяние. Это признание было исповедью человека, абсолютно лишенного эмоций, человека, брошенного на произвол судьбы.
Задав несколько быстрых и коротких вопросов детективу, Джеральд Бойл получил информацию о том, что никто из умерших не подвергался пыткам и что никто из них не считался жертвой убийства, пока Дамер сам в этом не признался. Перекрестный допрос проводила Кэрол Уайт, спокойная, величественная, отстраненная молодая леди с обманчиво мягким голосом. Она установила, что у детектива Мёрфи не было причин сомневаться в словах Дамера, а затем перешла к темам, в которых он был недостаточно компетентен.
– Был ли мистер Дамер когда-либо оторван от реальности?
– Нет, не был.
– Сложилось ли у вас впечатление, что он может заставить поверить людей в то, во что он хочет?
– Да.
Как ни странно, мистер Бойл не протестовал; расслабленный и ехидный, он производил впечатление человека с тузом в рукаве, который он достанет в удобное для него время. Он был не против вопросов Кэрол Уайт. Только когда она спросила детектива, считает ли он, что поведение Дамера «вышло из-под контроля», Бойл выразил протест.
Затем обвинение сделало явную попытку заручиться поддержкой присяжных. Они составили портреты всех жертв, представленных в обвинительном заключении, и передали их каждому из присяжных по очереди. В английском суде такие действия запрещены, но мистер Бойл, похоже, не возражал, возможно, считая, что судья не поддержит его протест. Данный ход не имел юридической силы, поскольку во время суда не обсуждали личности жертв и не пытались оспаривать тот факт, что они погибли от рук обвиняемого. Единственным возможным объяснением этому было стремление напомнить присяжным, что в результате этого кошмара погибли реальные люди и что, несмотря на попытку сконцентрировать их внимание на нематериальных идеях, они не должны испытывать сочувствие к преступнику. Данное действие было хорошо спланировано и как раз предшествовало речи первого свидетеля мистера Бойла, который собирался говорить об идеях.
Доктор Фред Берлин, занявший место для дачи свидетельских показаний, обладал впечатляющими заслугами. Директор клиники университета Джона Хопкинса для людей, страдающих сексуальными расстройствами, он видел более двух тысяч человек с девиантными сексуальными предпочтениями и вылечил несколько сотен из них. Он работал в знаменитой больнице Модсли в Лондоне и входил в подкомитет, который определял сексуальные расстройства для диагностического руководства DSM – III-R. Не могло быть никаких сомнений в том, что он являлся специалистом в области, которая, скорее всего, прояснила бы состояние Джеффа Дамера. Однако, несмотря на все это, доктор Берлин был скверным свидетелем. Он выглядел неопрятно, его волосы были растрепаны и не причесаны, на груди у него красовался незавязанный должным образом галстук, он был одет в синий свитер ручной вязки с V-образным вырезом и плохо сидящий на нем пиджак. Казалось, он чувствовал бы себя намного счастливее в спортивном костюме. Все это не имело бы значения (что в любом случае глубоко несправедливо и неуместно), если бы данный внешний вид объяснили эксцентричностью и гениальностью профессора. Но помимо всего прочего, доктор Берлин казался легкомысленным, слишком часто хихикал, выглядел чересчур самодовольным, вел себя агрессивно, бормотал так тихо, что понять его можно было с трудом, постоянно чесал бровь и нос и слишком сильно потел. Присяжным могло показаться, что он не только не обладает достаточным авторитетом, но и абсолютно не стабилен в принципе.
Когда мистер Макканн начал задавать вопросы о его образовании, он быстро выяснил, что Берлин не имеет диплома судебного психиатра, а также – что вызывало даже большее беспокойство – он ни разу в своей жизни не давал показаний по делу об убийстве и вопросам уголовной ответственности. Макканн безжалостно дискредитировал его компетенцию, а также репутацию знаменитой клиники Джона Хопкинса. Бойл несколько раз выражал протест, но судья отклонял его, и адвокат возвращался на свое место, бездельничал и наблюдал за допросом с нескрываемым недовольством.
– Я намерен подключиться к допросу, когда сочту нужным, – говорил он.
Со своей стороны, доктор Берлин прекрасно понимал, что его пытаются унизить, и был по понятным причинам весьма возмущен. К сожалению, его недовольство переросло в раздражение.
Поскольку Фред Берлин был дискредитирован еще до того, как начал свою работу, доказательства, которые он собирался представить, должны были оказаться очень убедительными, чтобы завоевать доверие осторожных присяжных. Несколько следующих часов мистер Бойл задавал ему вопросы, которые, по слухам, составил сам Берлин и предоставил адвокату; их следовало зачитать в определенном порядке, чтобы затем в нужной последовательности выстроить свои доводы.
Он начал с объяснения функции двух «составляющих» защиты от безумия – когнитивной и волевой. С точки зрения когнитивного аспекта нужно выяснить, отличает ли ответчик хорошее от плохого, с точки зрения волевого – может ли он управлять своим поведением в соответствии с этими знаниями. Доктор Берлин считал, что «когда он предоставлен самому себе, он не может справиться со своими побуждениями, потому что страдает психическим заболеванием». А как называется данное заболевание? «Парафилия».