но не обманул их. Более того, поведение детей никак не способствовало его внутреннему успокоению. Казалось, даже взгляды их говорили, что они видят его обреченность.
Из кухни донесся голос Дороти:
— Это ты, дорогой? Как прошел день?
— Хлопотно, — признался он.
Пройдя на кухню, чтобы поцеловать ее, он конечно же выдал себя. Чуть крепче обнял, чуть дольше удержал в объятиях, словно страшась навсегда лишиться ее.
Она замерла, всматриваясь в его лицо, удивленно поднимая брови:
— Рич, что-то серьезное?
— Что «серьезное»?
— Не знаю, но ты о чем-то думаешь.
— Ничего особенного, — солгал он. — Просто мелкие проблемы на работе. Некоторые из них просто сводят меня с ума. Собственно, за это мне и платят.
— Что ж, ладно, — сказала она с сомнением, — но только ты им не поддавайся. И лучше оставляй их на работе, а не приноси с собой. Дома как раз надо отдыхать от всего этого.
— Знаю. Но от проблем так просто не отмахнуться. Может быть, и есть люди, которые забывают обо всем, едва выйдя из лаборатории, но я не принадлежу к их числу. Даже дома мне требуется час-другой, чтобы прийти в себя.
— Но за сверхурочную работу тебе не платят.
— Но все-таки мне платят немало.
— Ты того стоишь, — решительно заявила она. — Чем лучше мозги, тем выше они оплачиваются.
Он взъерошил ее волосы:
— Они понимают это, родная, но есть множество мозгов получше моих.
— Ерунда! — Она поместила емкость в миксер и щелкнула выключателем. — У тебя просто развивается комплекс неполноценности. Ты меня удивляешь.
— Вовсе нет, — возразил он. — Хороший ум тем и хорош, что готов признать наличие ума более высокоразвитого. Я сам знаю таких на нашем предприятии. Умных людей, Дороти, очень умных. Я часто сожалею, что не могу составить им конкуренцию.
— Пока не можешь, позже сможешь.
— Хочется верить.
Он застыл размышляя. Позже сможешь, — сказала она. Будущее время. Сказанное имело смысл вчера. Но не сегодня. Его будущее уже находится в чужих руках и по частям, по пунктам рано или поздно медленно разойдется...
— Сегодня ты странно тих. Проголодался?
— Не очень.
— Ужин через несколько минут.
— Хорошо, родная. Я как раз умоюсь.
В ванной он разделся до пояса и стал мыться так, словно хотел смыть все черные мысли. В них еше царило смятение, и каждый раз, когда он нагибался над ванной, ему казалось, что мозги его съезжают вниз.
Торопливо вошла Дороти:
— Я забыла тебе сказать, что свежее полотенце висит на... Рич, да ты ушиб руку.
— Да, я знаю.
Забрав у нее полотенце, он вытер лицо и грудь, затем повернул руку так, чтобы оглядеть темный синяк на локте. Слегка побаливало.
— Утром свалился со ступенек у Бранигана. Ударился локтем и хлопнулся затылком.
Она ощупала его голову, приподнимая нежными пальцами волосы.
— Да, шишка изрядная.
— Да я уж чувствую. Дотронуться больно.
— Ох, Рич, ты же мог шею свернуть. Там лестница такая длинная и крутая. Да как же это случилось?
— Я и сам толком не понял. — Он вытерся насухо и потянулся за рубашкой. — Я спускался по этой лестнице точно так же, как делал это уже сотни раз. И вдруг полетел. То ли окупился, то ли поскользнулся. Даже не помню, потерял я сознание или нет. Только вдруг очнулся лежа лицом вниз. Навстречу как раз поднимались два парня. Они увидели, как я навернулся, и успели перехватить меня на полпути. Если бы не они, я думаю, все кончилось бы гораздо серьезнее.
— А потом?
— Должно быть, я все-таки потерял сознание, потому что очнулся сидя на ступеньках, голова кружится, а один из парней склонился надо мной, хлопает меня по щекам и приговаривает: «Мистер, как вы себя чувствуете?» Я поднялся на ноги пошатываясь, поблагодарил его и двинулся дальше. Сама понимаешь, чувствовал я себя довольно глупо.
— Ты показался доктору?
— Нет. Не было особой необходимости. Всего-то — пара синяков. Нельзя же в самом деле мчаться сломя голову к доктору из-за каждого пустякового ушиба!
Слова его ее не убедили, и она продолжала озабоченно всматриваться в его лицо.
— Но послушай, Рич, если ты подвержен внезапным обморокам, то с твоим здоровьем что-то не в порядке и...
— Ничего страшного. Я чувствую себя настолько нормально, что готов свалиться в Великий Каньон и выбраться оттуда невредимым. И нечего переживать из-за такой ерунды. Вон детишки, пока вырастут, зарабатывают их каждый день. — Он начал натягивать рубашку. — Должно быть, я задумался или проявил неосторожность и оступился. Ну или что-нибудь в этом роде. Просто надо внимательно смотреть под ноги. И давай забудем об этом, хорошо?
— И все же я... — Она вдруг испуганно смолкла. — Господи помилуй, у меня что-то подгорает! — И она поспешила в кухню.
Аккуратно повязывая галстук, он внимательно рассматривал свое отражение в зеркале. Вытянутое, аскетическое лицо, тонкие губы, темные глаза, черные брови и волосы. Небольшой белый шрам на левом виске. Чисто выбритый, тридцатилетний, подтянутый, слегка щеголеватый. Скоро ли это описание начнет циркулировать по стране вместе с отпечатками его пальцев? Скоро ли какой-нибудь наемный писака с сигарой во рту получит гонорар за статью, озаглавленную «Таинственный убийца из Купер-Крик» или что-нибудь в этом роде?
Но разве бывают убийцы с такими вот лицами? Задумчивыми и с явным налетом образованности? Впрочем, любое лицо может смотреть в объектив полицейского фотоаппарата, держа перед собой идентификационный номер. Фас и профиль. Вот и все. А уж если до этого ты провел длинную бессонную ночь на интенсивном допросе, то можешь считать себя вполне подходящим кандидатом для камеры смертников.
— Ужин готов.
— Иду! — отозвался он.
На самом деле есть ему не хотелось, но он должен был пройти через процедуру принятия пищи и при этом сыграть свою роль достоверно. Пусть сумятица в мозгу сравнима с тошнотой в желудке. Но если он еще и откажется, то не избежать новых неудобных вопросов. Придется себя заставить.
Приговоренный к смертной казни съел обед из четырех блюд.
Вот умора-то!
Да перед лицом неизбежного конца ни один человек не способен на такое!
На следующее утро, незадолго до девяти часов, он миновал охранников, получив привычные подтверждающие личность кивки от каждого взвода и выдержав обычное томительное ожидание у расположенных друг за другом трех дверей. Теоретически охранники, даже будучи знакомы с ним несколько лет, обязаны были каждый раз проверять его досконально, входил он в помещение или выходил из него. Но правило это несколько смягчили после того, как прямодушный и вспыльчивый Кэйн окончательно вышел из себя, когда его же собственный зять в семнадцатый раз потребовал от него предъявить документы. И теперь охранники кивками пропускали хорошо знакомых и тиграми набрасывались на чужаков.
Оказавшись внутри здания, он повесил пальто и шляпу в металлический шкафчик, надел темно-зеленый лабораторный халат с пронумерованным диском и радиационным индикатором, миновал череду коридоров, прошел мимо внутренних охранников и оказался у двери, выкрашенной в зеленый цвет. Далее, пройдя через длинную лабораторию и ряд больших мастерских, он наконец добрался до стального навеса в самом конце отделения. Это место смахивало видом и размерами на самолетный ангар. Кэйн и Поттер, оба в лабораторных халатах, уже находились тут, постукивая кончиками карандашей по разложенным на скамье чертежам и обсуждая проблемы той штуки, что располагалась посреди ангара.
Стоящий на бетонном полу сверкающий металлический предмет напоминал нечто среднее между огромным автомобильным двигателем и длинноствольным зенитным орудием. И его внешний вид соответствовал сути. Любой более-менее сведущий баллистик после краткого осмотра пришел бы к верному заключению. А у основания устройства рядком стояли небольшие снаряды без реактивных зарядов.
Непосредственно в данный момент ученые как раз достигли стадии, когда остается только грызть ногти и решать проблему уменьшения скорострельности без уменьшения оной. На самом деле проблема не была неразрешимой, как могло бы показаться на первый взгляд. Последнее решение вырисовывалось в виде многоствольной модели, способной стрелять короткими очередями. Но полной ясности в вопросе еще не было.
Кэйн перестал болтать с Поттером, повернулся к Брэнсому и сказал:
— Вот и еще один смятенный гений. К твоему сведению, мы пришли к неизбежному выводу.
— И к какому же? — спросил Брэнсом.
— Или производим футеровку ствола, или создаем снаряды из сплава, лишенного способности к трению, — криво усмехаясь, сообщил Кэйн, — А поскольку ты у нас квалифицированный металлург, то это твоя работа. Так что валяй, займись.
— Да, неплохое решение. Если бы я еще был способен на такую работу.
— Уже добрались до Хильдермана, — вмешался Поттер. — Если его отдел сможет упорядочить эту хлопушку по своему усмотрению, — он махнул рукой в сторону пушки, — то можно просто зашвырнуть груду этого хлама в реку. Снаряды окажутся самодвижущимися, а нам лишь придется создать грандиозный анахронизм с ременной подачей, некую базуку, управляемую радаром.
— А что? Если бы не данный тип взрывателя, то это как раз то, что нам нужно, — сказал Кэйн. — Держу пари, к ней отнеслись бы с громадным уважением. — Он четыре раза обошел орудие, затем пожаловался: — Эта штука представляет собой жертву собственной эффективности. И чем дольше мы над ней работаем, тем мне горше. Ну почему я не стал букмекером? У меня сейчас была бы жизнь, полная удовольствий.
— Она должна быть многоствольной, — заметил Поттер.
— Если только мы признаем наше поражение. А я не собираюсь сдаваться, как и ты. Ни за что. Они не пройдут. Все мои надежды связаны с созданием этой уродины. Это моя жизнь. Это моя любовь. И будь прокляты критики. — Он искал у Брэнсома сентиментальной поддержки. — Неужели бы ты уничтожил дело твоей жизни только из-за того, что оно доставляет тебе хлопоты? — И тут он увидел, как Брэнсом побелел и зашагал прочь, ничего не отвечая. Кэйн посмотрел ему вслед и удивленно повернулся к Поттеру: — А что я такого сказал? У него вдруг сделался такой вид, словно он собирается или убить меня, или выпрыгнуть в окно. Я раньше никогда его таким не видел. Что я такого сказал?