Отправив слугу, маг сел писать письмо матери Фиреллы. Когда он поставил последнюю точку, вернувшийся слуга доложил, что все готово к отъезду.
— Прекрасно, — одобрил Равенор, запечатывая письмо фамильным перстнем. — Это отнесете супруге Норрена. Не сейчас. Ближе к обеду.
Затратив на сборы ровно столько времени, сколько потребовалось для переодевания, Равенор и Фирелла спустились к выходу по парадной лестнице. У ее подножия стояли заседланные лошади, вышколенные, как державшие их слуги. Две из них, завьюченные дорожными мешками, предназначались слугам, другие две, в богатой сбруе, ожидали хозяина и его спутницу. Равенор, не прощаясь, вскочил в седло и первым подъехал к воротам, немедленно распахнувшимся перед ним.
Выехав на улицу, Равенор сразу же пустил коня галопом. Поначалу он оглядывался на следовавшую за ним Фиреллу, затем, убедившись, что девочка хорошо держится в седле, перестал обращать на нее внимание. До обеда было далеко, а они уже скакали вверх по Большому Тионскому тракту, навстречу потоку беженцев, идущему с севера.
XXXVII
Узнав, что уттаков возглавит первый военачальник Берсерена, Ромбар тщательно пересмотрел соотношение сил обеих армий. Теперь, когда были точно известны и численность войск подошедшего с юга Донкара, и печальный итог событий в Келанге, однозначно выяснилось, что положение складывается наихудшим образом для защитников Босхана. Если раньше еще можно было надеяться на тактические просчеты Каморры, присутствие Госсара исключало малейшую надежду на ошибки врага в бою. Укрепления, возведенные на подступах к городу, вряд ли могли остановить врага, вчетверо превосходящего по численности объединенную армию южных городов Келады. Это вынудило Ромбара собрать военный совет, куда были приглашены все, кто принимал участие в руководстве войсками.
Вечером к шатру Норрена стали собираться правители и военачальники. Сюда подъехала и Десса с сыном, которого с малых лет приучала к нелегким обязанностям правителя, и Донкар, а с ним его взрослые сыновья, двое из которых командовали отрядами, и предводитель конницы, посланной правителем Тимая. На совет пришел и сам Норрен, которому лекарь на днях разрешил вставать с постели. Правитель Цитиона держался бодро, хотя его бескровное лицо и запавшие щеки свидетельствовали о недавней горячке. Когда все приглашенные собрались и расселись под навесом, установленным у шатра Норрена, Ромбар поднялся с места и в нескольких словах обрисовал положение.
— Мы уже рассматривали осаду Босхана, как возможный вариант развития войны, — подытожил он сообщение. — Обстоятельства указывают, что это — единственно возможный вариант. Я считаю, что в первую очередь нам следует позаботиться об обеспечении нашей жизни в условиях осады.
— Для чего же мы строили укрепления, Ромбар? — проворчал военачальник Дессы. — Чтобы подарить их уттакам?
— Не беспокойтесь, Вастен, они нам пригодятся, — ответил ему Ромбар. — Мы не отступим в город без боя, но отступление нужно организовать так, чтобы наши потери оказались существенно меньше вражеских. Как это сделать, мы решим, когда увидим расстановку сил Каморры.
— Не случится ли так, что Госсар с армией пройдет мимо Босхана на юг, пока мы отсиживаемся за стенами? — поинтересовался Донкар. — Все наши войска здесь, а южные земли остались без защиты.
— Если это случится, мы догоним врага сзади и нанесем ему гораздо больший урон, чем в открытом бою. Но Госсар, к сожалению, никогда не сделает такой глупости, — взгляд Ромбара остановился на сидевшей поблизости правительнице Босхана. — А вы, Десса, что нам скажете о возможности города принять и содержать наши войска?
— Все подготовлено, — ответила Десса. — Горожане извещены о необходимости разместить воинов, запаса провизии и конского корма хватит недели на три… при имеющейся численности войск.
— Хорошо. В войсках есть собственные запасы, да и численность… При бережном расходовании месяца полтора мы продержимся, — вслух прикинул Ромбар. — С завтрашнего дня нужно начать размещение войск в городе, а также переправить туда военные припасы и имущество. Когда разведка известит о приближении уттаков, мы расставим войска по укреплениям.
Никто не оспаривал предложение Ромбара. В последующем обсуждении говорилось только о том, как лучше и быстрее выполнить намеченное. Совет закончился поздно вечером, а наутро весь военный лагерь зашевелился. Ручейки людей и повозок, нагруженных войсковым имуществом, потекли к городским воротам. За один день равнина между Босханом и восточным берегом Тиона опустела, лишь вытоптанная трава напоминала о стоявших здесь войсках. Приняв в себя армию, город закрылся на ночь и уснул, охраняемый стражей у ворот и на стенных башнях.
Спустя два дня в Босхан один за другим стали возвращаться разведчики, высланные навстречу вражеской армии. Из донесений выяснилось, что через сутки первые отряды уттаков появятся у городских стен. Дикари, возглавляемые Госсаром, двигались вдоль восточного берега Тиона, а не западного, как ожидалось, поэтому береговые укрепления оказались ненужными, а северная линия — слишком слабой, чтобы задержать огромное войско. По призыву Дессы горожане с лопатами вышли углублять ров перед насыпью северной линии, а вечером лучники и пешие воины заняли свои позиции вдоль насыпи, где и заночевали, выставив дозорных.
Во второй половине следующего дня стража заметила приближающиеся отряды уттаков. Серая шевелящаяся масса текла вдоль берега, щетинясь каменными секирами, среди которых кое-где поблескивали и бронзовые, захваченные в Келанге. Дикари встали лагерем на расстоянии десяти полетов стрелы от линии укреплений, заполнив долину реки от берега до самых Ционских скал.
Вечером Норрен и Ромбар выехали на укрепления и поднялись на насыпь, чтобы поближе увидеть врага. По всей долине горели костры, затягивая окрестности сизым дымом, торчали сотни шалашей, придававших ей сходство со сжатым, но не убранным полем. На пригорке у самого берега реки возвышался белый шатер с черно-желтым гербом рода Лотварна, окруженный группой походных палаток.
Двое мужчин поначалу стояли молча. Каждый рассматривал открывшуюся картину, обдумывал увиденное, делал прикидки и выводы.
— Их численность втрое больше нашей, Ромбар, — нарушил молчание Норрен.
— Думаю, они стоят и за излучиной, — отозвался тот. — Для нас важно, что расстояние между скалами и берегом не позволит им атаковать одновременно.
— Странно, что они не пошли западным берегом. На этом берегу им нечего есть.
— Госсар предвидел трудности с переправой. С той стороны Тиона мало леса для плотов. Кроме того, я слышал от Вальборна, что голодные уттаки злее дерутся. Наверное, и Госсар это знает.
Норрен вновь перевел взгляд на долину, усеянную уттаками.
— Даже сейчас, когда уттаки здесь, я не могу поверить, что они способны подчиняться чьим-то приказам, выполнять чью-то чужую волю, — сказал он. — Если это магия, как ты утверждаешь, Ромбар, как она действует?
— Как? — переспросил его Ромбар. — Давай вспомним, почему люди бывают рады исполнять чужую волю. Корыстные мотивы отбросим, не все определяется только ими. Представь себе, что уличный нищий надел твою одежду, Норрен.
— Представил, — улыбка, прозвучавшая в голосе Норрена, дополнила его ответ.
— Нам с тобой он смешон, — подтвердил Ромбар. — Но сам он слишком убог, чтобы понять это. Он любуется собой в зеркало и видит, что стал и красив, и велик, почти правитель. Так?
— Может быть.
— А теперь представь себе, как некая личность, слишком мелкая, слабая и невзрачная, чтобы иметь свои цели и свою волю, воодушевляется чужими целями и исполняет чужую волю. Ты, наверное, видел это и сам?
— Видел. Положение такое.
— А для чего ей это нужно? Приняв в себя чужую идею, эта личность кажется себе и незаурядной, и значительной. Бывает, что и время сменилось, и творец забыт, а она все шумит, суетится…
— Но причем тут уттаки, Ромбар?
— Без магии они слишком примитивны даже для того, чтобы воодушевляться чьими-то чужими целями. Зачем им послезавтрашний день, когда есть сегодняшний?! Их головы пусты, но магия Каморры заполняет эту пустоту. Она помогает им подняться до уровня, пригодного для возвеличивания себя путем участия в чужих замыслах, особенно таких, где есть захват и грабеж. Уттаки — это идеальные исполнители, живущие волей своего вождя. В каждом уттаке благодаря магии есть частичка воли Каморры, его жажды власти, неудовлетворенного честолюбия. Они — его меч, его пальцы до тех пор, пока действует магия.
— Ты говорил мне в Цитионе, Ромбар, что эту магию можно уничтожить, — вспомнил Норрен. — Ты знаешь, как это сделать?
— Конкретно — нет. Мы с Альмареном предполагали, что это можно сделать с помощью камней Трех Братьев. Сейчас он ушел на Керн за Красным камнем, а я, как видишь, здесь.
— От него не было никаких известий?
— Нет. Дорого бы я дал, чтобы узнать, как у него дела. — Ромбар нахмурился и устремил взгляд на север, за горизонт, туда, где оставил своего молодого друга. — Знаешь, что меня беспокоит, Норрен — все разведчики утверждают, что Госсар ведет уттаков один, без Каморры. Боюсь, этот босханец всерьез занялся поиском камней.
— Думается мне, что нам не следует слишком уж рассчитывать на твоего приятеля, — высказался Норрен. — Мы с тобой — воины, враг — перед нами. Что мы можем сделать, чтобы получить преимущество? Как предугадать действия врага и помешать ему?
— На месте Госсара я бы не вступил в бой сразу, — подхватил мысль Ромбар. — Я выждал бы несколько дней, пока защитники не устанут сидеть на укреплениях и не ослабят бдительность.
— Ромбар! — неожиданно сказал Норрен. — Разве нам что-нибудь мешает начать бой, когда это нам удобнее?
Ромбар быстро повернулся к нему.
— А ведь ты прав, Норрен. Чего Госсар никак не ожидает, так это того, что мы начнем бой первыми. В этом бою мы не победим, но у нас другая цель. Нам нужно нанести врагу как можно больший урон и отступить в город.