Обе были высоки, стройны и пышногруды, с яркими и броскими чертами лица, тяжелыми пучками волос, заколотыми перламутровыми гребнями по последней моде Келанги. Среди оранжевых жриц не встречалось некрасивых женщин. Каждая из них, в легкой пламенеющей накидке без рукавов, закрепленной на плечах драгоценными заколками, в плетеных сандалиях, завязанных у щиколоток, с браслетами в виде саламандры на запястьях, могла бы остановить взгляд любого мужчины. Женщины, еще неразговорчивые и сонные с утра, отдыхали, поставив на мостовую тяжелую корзину с продуктами для завтрака, которую несли из кладовой в кухню.
— Смотри! — одна из жриц дернула за руку другую. — Это она!
Женщина в черной накидке вышла из дома черных жрецов и направилась через площадь к дверям храма великой богини. Обе жрицы следили за ней немигающими взглядами аспидов до тех пор, пока та не скрылась за углом храма. Они одновременно взглянули друг на друга.
— Даже не оглянулась, — прошипела одна. — Она и замечать нас не хочет!
— Очень ей это нужно! — поддакнула другая. — Старик души в ней не чает.
— Да, ее никогда не пошлют на кухню. Ученица самого старика, как же! — фыркнула первая. — А ведь с ее ростом она никогда не стала бы даже оранжевой жрицей, если бы не старик. Ее давно бы выгнали или отослали на другой алтарь.
— Говорят, он передал ей всю свою силу и все умение, — шепнула вторая жрица, опасливо глядя на угол, за которым скрылась прошедшая мимо женщина.
— Чепуха, сила не передается. Это каждый жрец знает.
— А вдруг передается? Если бы старик со мной занимался столько же, я бы владела магией ничуть не хуже, — жрица вскинула голову с видом, говорившим, что у нее, конечно, все получилось бы гораздо лучше. — Она просто опутала старика, вот и все!
Под стариком имелся в виду Шантор, магистр ордена Саламандры. Он, действительно, был очень стар. Даже пожилые жрецы помнили его таким же, как и сейчас — высоким, белым, худым и никогда не улыбающимся.
Первая жрица, лучше разбиравшаяся в магии, отрицательно покачала головой.
— У нее есть своя сила. Ее время не берет. Она сейчас точно такая же, как и десять лет назад, когда появилась здесь. У нас таким был только Авенар, помнишь? Его тоже время не брало.
— Вот он и умер, когда лечил тяжелого больного, — вторая жрица испуганно покосилась на первую. — Они все так умирают. Нет уж, обойдусь без этой силы!
Первая жрица снисходительно посмотрела на нее.
— Пока она здесь, ты никогда не будешь изображать богиню Мороб на ритуалах. Раньше великую Саламандру представляли оранжевые жрицы, по жребию. А теперь, с тех пор, как ей срезали волосы, кинжал подают только ей.
— Зато она и режет руку для жертвы себе, а не черному жрецу. Жуть! — передернула плечами вторая женщина. — Мой знакомый жрец говорил мне, что богиню должна представлять черная жрица, — сказала она, желая показаться осведомленной. — Сама богиня — она ведь тоже коротковолосая. Они одевали богиней оранжевую жрицу, пока у них не было черных. Ведь мужчина не может изобразить великую Мороб!
— Да она и есть Мороб! — выпалила первая жрица, разозлившись. — В ней нет ничего живого! Когда она режет свою руку для жертвы богине, она ничего не чувствует. Я следила за ее лицом. Она ни с кем не разговаривает, кроме старика, не встречается со жрецами, не наряжается! Самая настоящая богиня смерти!
— Скажи это старику, и ты до конца своих дней будешь мыть пол на кухне, — оглянулась вокруг ее собеседница, почувствовав, что та сказала слишком много. — Идем, солнце осветило уже три купола.
Две женщины, унизив третью и тем самым утвердив свое превосходство над ней, взялись за ручки корзины и понесли свою ношу в кухню. Но черная жрица не притворялась, что не замечает их. Она прошла через площадь, почти беззвучно ступая по камням деревянными подошвами сандалий, и оказалась у расписанной саламандрами двери храма. Ей не понадобилось класть руку на медный круг магического замка и произносить заклинание, как большинству жрецов — короткого взгляда и мыслеприказа хватило, чтобы двустворчатые двери плавно раскрылись.
Внутри было тихо и пусто, малейший звук приобретал силу и четкость, наполняя собой легкое пространство храма. Благодаря двум ярусам узких, длинных окон, застекленных желто-оранжевой мозаикой, залы храма были наполнены радостным золотистым светом. Жрица миновала первый зал, где днем продавались лечебные амулеты, и оказалась в центральном зале. Дальняя часть зала, приподнятая над полом наподобие сцены, подковообразно изгибалась, переходя в узкие панели у стен. Вдоль панелей располагались двери, ведущие в боковые башни храма, где жрецы лечили больных. На каждой двери была картина с символическим изображением болезни, которую лечили за этой дверью. Из зала на площадку вел ряд широких ступеней.
В глубине площадки возвышалась гигантская статуя богини Мороб. Великая Саламандра сидела на круглой подставке, скрестив ноги и приподняв левую руку навстречу посетителям. Другая ее рука лежала на голове саламандры, символа возрождения к жизни, сидящей справа от богини. Одеяние богини состояло из золотого ожерелья-нагрудника, набедренной повязки, длинный конец которой спускался спереди до пола, и покрывающей голову золотой сетки. Выражение лица богини все время неуловимо менялось благодаря игре света и тени, становясь то грозным, то задумчивым, то благосклонным, то печальным.
Жрица прошла по залу и поднялась по ступеням на площадку перед богиней. Она остановилась, сосредотачиваясь, затем подняла взгляд к окнам верхнего яруса, куда проник ослепительно желтый луч утреннего солнца, и расстегнула на плече заколку, удерживающую накидку.
Легкая черная ткань заскользила вниз по хрупкому телу женщины. Под накидкой на жрице была одежда великой богини, если это можно было назвать одеждой. Зрителей не было, поэтому жрица не надела ни нагрудника, ни золотой сетки. В это утро на ней была только набедренная повязка, закрепленная серебряным поясом, с которого, наподобие короткой юбки, свисали цепочки из эфилемовых шариков. Грудь прикрывали две ажурные серебряные чаши с рубинами в центре, удерживающиеся на цепочках, перекинутых через шею и скрещенных сзади. Женщина нагнулась и распустила завязки сандалий, обвитые вокруг узких щиколоток, затем подобрала накидку и сандалии, чтобы отнести с площадки.
Положив одежду у ног богини, жрица вышла в центр площадки и встала спиной к статуе. Лицом к великой Саламандре вставали просящие, а она не собиралась ничего просить. Шантор был хорошим учителем, поэтому она точно знала, что просить богиню бессмысленно. Она сама должна была вызвать в себе силу Мороб, чтобы восстановить доступ к магии алтаря.
Впервые магия Оранжевого алтаря стала недоступной в конце зимы, во время дневной хвалы богине. Прямое использование его энергии оказалось невозможным, хотя амулеты действовали, как и прежде. Жрецы объявили людям, что великая Мороб разгневалась, и закрыли двери храма для посетителей. С этого дня они стали лечить людей только с помощью амулетов Саламандры, одновременно отыскивая способ восстановления алтаря. Шантор склонялся к тому, что на алтарь наложено неизвестное ранее заклинание, и сделал это не кто иной, как Каморра. Как-то вечером, при обсуждении очередной неудачной попытки снять заклинание, жрица предложила:
— Я могу исполнить ритуальный танец перед богиней, чтобы попросить ее милости. Может быть, это поможет.
Все головы повернулись к ней. Выражение «просить милости богини» жрецы употребляли не только в разговорах с больными, но и между собой, по привычке заменяя им слово «лечить». В применении к алтарю оно звучало по меньшей мере нелепо.
— Моя ученица не может сказать такой глупости, Лила, — нахмурился Шантор, поняв ее буквально. — Всем нам известно, что статуя богини не имеет отношения к магии. Это украшение храма, больше ничего.
— Разве у кого-нибудь есть еще предложения? — жрица обвела окружающих взглядом.
— Делай, как хочешь, — недовольно сказал Шантор. — Хуже от этого не будет.
Магистр ордена Саламандры не ожидал, что в его ученице сохранилось народное суеверие, говорившее, что исход болезни зависит от милости великой богини. Лила появилась на алтаре около десяти лет назад. Он хорошо помнил, как увидел ее в первый раз — еще совсем девчонку, маленькую и хрупкую, исхудавшую так, что, казалось, ее тонкая шея не выдерживала тяжести узла темных волос, с огромными темно-синими глазами, чуть запавшими и казавшимися от этого еще больше. Девчонка добилась встречи с ним, магистром ордена, и потребовала, чтобы он уговорил великую Саламандру вернуть из мертвых ее друга, сожженного на костре.
Никогда еще магистр ордена Саламандры не чувствовал себя таким беспомощным. Он знал возможности магии, знал и ее пределы, куда меньшие, чем говорилось в народных легендах, храбро отодвигавших в бесконечность границу возможного и невозможного. Что он мог ответить этой невежественной и суеверной девчонке, которая смотрела на него так, будто бы он был последним, что она видела в жизни? Шантор попытался убедить ее оставить надежду, но девчонка не уходила и не поддавалась ни на какие уговоры. «Какой характер!» — дивился он, с сочувствием глядя на нее. Упорства — качества, совершенно необходимого для мага — в ней было более, чем достаточно. Это навело Шантора на мысль проверить, нет ли у этой малышки магических способностей.
— Ты никак не хочешь понять, что просишь у меня невозможного, — сказал он. — Но мне кажется, что ты тоже можешь овладеть искусством применения магии. Постарайся сделать то, что я попрошу. Если у тебя что-нибудь получится, я сам выучу тебя. Тогда ты сама решишь, мог ли я выполнить твою просьбу.
Она согласилась. Шантор нашел лист бумаги, скомкал и положил перед ней на стол.
— Будь внимательна, дитя мое, — сказал он, усаживая девушку лицом к столу. — Ты должна сильно пожелать, чтобы этот лист бумаги загорелся, и представить себе, как он горит. Соберись и вложи в пожелание всю свою силу, все напряжение, на какое способна. Поняла?