— Как мне отсюда выйти?! — спросил Скампада, наклоняясь к жрецу.
— Я провожу тебя, когда залечу рану, — чуть шевеля губами, ответил жрец. — Наберись терпения.
— Мне немедленно нужно в гостиницу! — занервничал Скампада. — У меня там деньги, вещи… я останусь нищим, если все пропадет!
— Если я умру, ты не выйдешь отсюда, — прошептал жрец. — Замки открываются только магией. Не мешай мне лечить рану.
Новость о замках подземного хода прояснила Скампаде его положение. Без помощи жреца он не мог выйти даже из этой комнаты. Оставалось сидеть и ждать, и думать о том, успеют ли дикари добраться до «Синих скал» раньше него и утащить годами нажитое имущество. Скампада перевел взгляд со жреца на себя и увидел, что его лучший костюм испачкан кровью. Это доконало сына первого министра. Страдальчески сморщившись, он опустился на скамью.
Скампада долго сидел, мрачно глядя перед собой и подперев голову руками. Проклятые уттаки, проклятый Каморра! Сын первого министра содрогнулся, представив, что эта нечисть, пригретая босханским честолюбцем, расползется по острову. И где, как, какую жизнь придется ему влачить без коня, без денег, без вещей, в одном-единственном запачканном кровью костюме! Скампада призывал все свое самообладание, чтобы не сорваться и не броситься с кулаками на дверь. Со стола доносилось дыхание жреца, не подававшего других признаков жизни. Вдруг входная дверь открылась, и в комнату вошел еще один черный жрец, помоложе. Живой и невредимый, к радости Скампады.
— Освен?! — шагнул он к лежащему на столе жрецу, не заметив Скампаду. — Ты жив? Ранен?!
— Цивинга… — узнал вошедшего раненый.
— Сейчас я вылечу тебя. — Цивинга протянул руки над раной, с его пальцев заструились оранжевые лучи. — Я вижу, ты уже остановил кровотечение.
— Да, — ответил Освен. — Рана свежая, ее несложно закрыть. Оставь меня, я справлюсь сам. Здесь есть человек, который спас меня, — он указал взглядом на Скампаду, сидевшего у стены. — Проводи его, куда он просит, и помоги ему.
Скампада заметил, что Цивинга смотрит на него, и поспешно вскочил.
— Куда тебе нужно? — спросил Цивинга.
— «Синие скалы». Там все мое имущество.
— Идем! — Цивинга шагнул к двери.
— Один момент! — Скампада указал на пятна крови на своей одежде. — Начните вашу помощь вот с этого!
— Ты ранен? — забеспокоился жрец.
— Нет. Но это мой лучший костюм, — нервно пояснил Скампада.
Цивинга посмотрел на него, как на сумасшедшего, но, увидев выражение лица Скампады, хмыкнул и смягчился. Он протянул руку к пятнам, сделал несколько движений пальцами — и костюм Скампады восстановил прежнюю чистоту. Сын первого министра облегченно вздохнул.
— Вот теперь — идем, — сказал он. — И поскорее!
Цивинга вышел из комнаты и быстрыми шагами пошел по лабиринту ходов, выбирая нужные повороты. Обрадованный Скампада торопился за ним. Вскоре путаница ходов закончилась, жрец повел Скампаду по длинному, поднимающемуся вверх коридору.
— Этот путь ведет в скалы, — пояснил на ходу Цивинга. — Выход недалеко от гостиницы «Синие скалы». Гостиница на самом краю деревни — уттаки, возможно, и не добрались до нее.
Когда они вышли наверх, там давно стемнело. Жрец уверенно пробирался между скалами при свете полной луны, и вскоре Скампада увидел впереди крышу знакомой ему гостиницы. Здание казалось покинутым, вокруг никого не было.
— Люди ушли, — догадался жрец, — но уттаков, кажется, еще не было. Идем, я помогу тебе.
Они пошли в конюшню, где отыскали коня Скампады.
— Беги за вещами, — сказал Цивинга, взяв у Скампады седло и уздечку.
Скампада побежал в свою комнату укладывать мешки.
Впервые в жизни он хватал вещи с полок и вешалок и засовывал их, как попало, не задумываясь над тем, что они могут испачкаться или помяться. Когда сын первого министра появился с мешками на гостиничном дворе, Цивинга поспешно шагнул к нему с оседланным конем.
— Скорее через задние ворота! — сказал он. — Сюда бежит какая-то шайка!
Они протиснулись в заднюю калитку, поднялись повыше в скалы и притаились, наблюдая за бегущими. Десятка три уттаков гнались за молодым парнем, в котором Скампада узнал Шемму. Лоанец пронесся мимо и исчез в скалах, а за ним и вся толпа.
— Подождем здесь, — шепнул Цивинга. — Уттаки не любят скал, они скоро вернутся.
Пока он помогал Скампаде застегивать мешки и завьючивать коня, уттаки один за другим вернулись в деревню. Шеммы с ними не было. Поравнявшись с гостиницей, дикари налетели на нее и в полной мере утешили себя за неудачную погоню.
— Едва успели, — заметил Цивинга, глядя на буйствующих в гостинице уттаков.
— Едва успели, — подтвердил Скампада. Сегодня ему повезло дважды.
— Идем, я покажу, где можно заночевать. — Цивинга повел Скампаду через скалы до небольшой ровной поляны. — Здесь тебе ничего не грозит — уттаки не ходят в скалы. Чтобы попасть в Келангу, объезжай деревню с юга, по лесу. А мне пора возвращаться.
— Спасибо, друг! — сердечно поблагодарил жреца Скампада. — Ты сделал для меня все, что мог, и даже больше.
— Пустяки. Это недорогая цена за жизнь Освена, — сказал Цивинга и исчез в темноте.
Рано утром, в серых сумерках, Боварран выехал на север. Цокот копыт одинокого всадника, гулко раздававшийся в утренней тишине, окончательно привел в чувство маленькую магиню, лежавшую в полузабытьи на крыше храма. Удар молнии отбросил ее в щель между главным и боковыми куполами храма, где она и пробыла без сознания весь вечер и всю ночь. Магиня зашевелилась, прислушиваясь к стуку конских копыт, еще не понимая, где она находится. Все ее тело болело от ушибов, острая черепица впивалась в ребра и щеку. Воспоминание о случившемся всплыло в ее памяти, заставив застонать сквозь зубы.
Лила выбралась из щели и осмотрелась. Увидев, что внизу нет ни души, она стала осторожно спускаться по скользким от росы камням стыка стены центрального зала и боковой башни. Страха она не чувствовала — после пережитого у нее все онемело внутри. Может быть, поэтому магиня вскоре благополучно достигла земли. Не отдавая себе отчета в действиях, она сняла золотую сетку, нагрудник и взялась за лиф, но тут вспомнила, что ей нечего надеть вместо этих серебряных чашек. Тела убитых подсказали ей простое решение. Лила подошла к трупу деревенского подростка с проломленной головой, сняла с него обувь и верхнюю одежду, взяла валяющуюся рядом шляпу и сумку.
Вернувшись в свой угол, она открыла сумку, чтобы спрятать туда одежду Мороб. В сумке оказались нехитрые крестьянские пожитки — нож в чехле, огниво, трут и еще что-то, завернутое в чистую тряпицу. Лила развернула тряпицу и увидела полкраюхи хлеба и небольшой кусочек сала. При виде заботливо приготовленного ужина, так и оставшегося несъеденным, в ней будто бы рухнул барьер, сдерживавший плач, который не вызвала ни картина резни, ни гибель учителя. Слезы ручьем хлынули по ее лицу, размывая черную и оранжевую краску. Так, вздрагивая и задыхаясь от беззвучных рыданий, она переоделась в крестьянскую одежду, опустилась на колени и прислонилась лбом к холодной стене. Когда слезы кончились и к магине вернулась способность рассуждать, она поняла, что нужно немедленно уходить отсюда. И немедленно умыться, потому что растаявшая краска немилосердно ела глаза.
Лила вспомнила о ручье, текущем в овражке к северу от храма, и пошла к воротам. Человеческая фигура, появившаяся из-за угла, заставила ее вздрогнуть от неожиданности. В следующее мгновение магиня увидела, что перед ней не уттак, а деревенский паренек, может быть, ровесник тому, чью одежду она надела на себя. Белокурые волосы, чистое белое лицо, ясный взгляд светло-серых глаз, спокойный и без выражения… «Какой странный взгляд», — подумалось магине.
Подросток заметил ее и шагнул к ней. Лила представила себе, как она выглядит — с расплывшимися по лицу черно-оранжевыми потеками — и впилась взглядом в подростка, ожидая его изумления. Но его лицо не дрогнуло, и это поразило ее больше всего. Паренек глядел на нее все тем же ясным, ничего не выражающим взглядом. «Он в шоке после вчерашнего, — догадалась магиня. — Нужно увести его отсюда». Она взяла парня за руку, чувствуя, что с ним бесполезно разговаривать, и потащила за собой. Он послушно пошел за ней.
Оказавшись у ручья, Лила умылась и напилась холодной воды, затем рассмотрела внимательнее своего спутника. Тот неподвижно стоял рядом, глядя, как она плещется в воде.
— Хочешь пить? — показала она на воду. Парень, будто бы по приказу, наклонился и начал пить из пригоршни. Его внешность была характерна для лоанских жителей, поэтому Лила спросила.
— Ты из Лоана?
Парень посмотрел на нее и ничего не ответил.
«У него помутился рассудок, — мелькнуло в голове у Лилы. — Я его вылечу, но сначала нужно уйти подальше».
Она повела его за собой в скалы, куда, как было известно, никогда не ходили уттаки. Там Лила присела на большой плоский камень и усадила лоанца рядом.
— Как тебя зовут? — спросила она.
Парень молчал.
— Как тебя зовут? — уже настойчивее повторила магиня.
На лице парня отразилось какое-то движение, будто бы он что-то пытался вспомнить. Потом его губы зашевелились.
— Я… не знаю, — ответил он, с трудом выговаривая слова.
Лила озадаченно замолчала.
— Я… есть… хочу, — вновь зашевелил губами лоанец.
Лила порылась в сумке и отдала ему хлеб и сало. Пока он ел, магиня лихорадочно размышляла, что такое могло стрястись с его рассудком. Позабыть свое имя, почти все слова, едва-едва владеть человеческой речью… это, конечно, не простой шок.
Когда лоанец поел, Лила начала исследовать его голову известными ей приемами. Вскоре ей удалось установить, что он не ранен, но, по-видимому, подвергся сильному магическому воздействию.
«Почему? — задумалась она. — Кто h зачем обрушил такую силу на эту бедную, ничем не выдающуюся крестьянскую голову? Зачем понадобилось полностью лишать его рассудка и памяти?» Движимая состраданием и любопытством, магиня попыталась восстановить его рассудок, надеясь, что изменения в мозгу паренька не были необратимыми.