Оскар за спиной Майи одобрительно хмыкает, выражая согласие с приведенной аргументацией.
– Так что же ты хочешь в обмен на этих троих? – спрашивает мужчина в вязаном кардигане.
– Дополнительное направление в открытой кредитной линии. Сумму и целевое назначение я назову.
– Как будто бы у тебя есть открытая кредитная линия, – покачивает головой тот, кого Давид называет даймё. – Можно подумать, она есть хоть у кого-то в радиусе километра – за вычетом одного человека, конечно. – Он снова бросает взгляд на Майю, а Оскар позади издает негромкий смешок.
Вот в этот самый момент Майе и становится дурно.
Она вдруг ясно понимает, что мужчина в бордовом кардигане не собирается помогать. Даже не понимает – она видит это так же четко, как одновременно видит и его самого. Это похоже на очередное ее наваждение, вроде тех страшных картинок, которые начались в детстве с падения в пруд и донимали ее после этого несколько лет, а потом прошли, а потом вернулись снова, и буквально несколько часов назад она вспомнила, после чего они вернулись.
Сейчас немножко иначе. Сейчас Майя видит одновременно и реальное, и иллюзорное (хотя оно ровно такое же настоящее, как и то, другое, и разница только в том, какая реальность появилась раньше, потому что первичное Майин мозг оценивает как истинное). Она видит, как человек, которого называют даймё, делает шаг к столу, почти вальяжно выдвигает ящик, достает оттуда компактное оружие с коротким стволом и направляет на Давида. Причем целит даже не в голову, а куда-то в живот, как будто ему лень поднимать так высоко и потом еще держать на весу руку. В этот же момент Майя чувствует, как к ее собственному затылку прижимается что-то, что не может не быть оружием Оскара.
Одновременно с этим ничего подобного не происходит. В «реальной» реальности (той, что появилась раньше; той, что непрерывно связана с реальностью поездки сюда и предыдущими реальностями по причинно-следственной цепочке) мужчина в кардигане молча потирает подбородок и мысленно оценивает предложение Давида. Либо делает вид.
Господь всемогущий, чтоб меня, думает Майя. Да так ведь и крышей потечь недолго.
Я должна что-то сделать, думает Майя, а то та, вторая, реальность стопроцентно станет первой, вот нутром чую, так и будет.
– Не надо, – хрипло произносит она.
Даймё медленно поворачивает голову и смотрит на нее как на заговорившую лопату. Давид остается внешне невозмутимым, но Майя чувствует изменение в окружающем его поле и понимает, что он приготовился.
– Прошу, развейте свою мысль, – учтиво предлагает даймё. – А то как-то ни хера, простите, не ясно, что вы имели в виду.
Майя вдыхает поглубже и переставляет левую ногу поудобнее. Она уже знает, что это было зря. Необъяснимо, но почему-то само то, что она вообще заговорила, уже склонило чашу весов – и не в их с Давидом пользу.
– За что вы злы на него? – спрашивает она, просто чтобы продолжать говорить. – На Давида. Что он вам сделал?
Мужчина в бордовом кардигане поднимает брови:
– Я вовсе не зол на него, милочка. Просто, боюсь, он неверно оценил природу наших взаимоотношений. Те, кто мне служит, вправе рассчитывать на определенные милости с моей стороны. Но я не торгую со своими слугами – тем более с бывшими. Предположить обратное означает проявить неуважение. А я не люблю неуважения.
Майя и рада бы воспользоваться сейчас каким-нибудь тайным языком знаков, чтобы предупредить Давида, но приходится работать с тем, что есть. Поэтому она просто произносит вслух:
– Он будет давить на тебя, угрожая мне, пока ты не отдашь ему тех троих задаром. Тогда от меня он избавится, а тебя хорошенько помучает – отрежет нос либо что-то другое, он еще не решил, – и потом предложит на выбор либо вернуться к нему, либо тоже умереть.
Майя понимает, что никто в здравом уме не станет реагировать на подобный бредопоток нервной женщины, а значит, им конец.
Проходит секунда – долгий-долгий стоп-кадр, – после чего Давид резко уходит вбок и назад, оказываясь по левую руку от Оскара, что тому категорически неудобно, и отбивает в сторону руку, в которой уже зажат пистолет. Ствол пролетает по кабинету и грохает о толстое оконное стекло (без вреда для последнего), но Майя не следит за этим – позади начинается какая-то возня, а она тем временем бросается вперед, чтобы преградить даймё путь к столу.
Расстояние для ног ее длины довольно большое, но ей все же удается блокировать мужчине в бордовом кардигане дорогу к ящику с оружием. Беда в том, что ящик его не интересует. Даймё спокойно опускает руку в карман своей вязаной кофты и достает короткоствольную малышку оттуда прежде, чем Майя успевает ему помешать. И ствол он на этот раз держит высоко – направленным прямо на ее переносицу.
По ходу, права была ворона Марк, опустошенно думает Майя. Альтернативных вариантов – миллион.
И нет чтобы хоть один сложился в твою пользу.
– Ваша альтернатива заинтересовала нас по некоторым причинам, – объяснял паладин, с грехом пополам продвигаясь по улице.
Шел он тоже не как нормальный человек: то и дело пускался вприпрыжку, подскакивал на одной ножке, а то вдруг вставал столбом и таращил глаза на какое-нибудь граффити на стене. Это здорово затрудняло бы маневрирование среди других прохожих, будь на тротуаре еще хоть одна живая душа. Но улица пустовала. Даже каров на проезжей части не наблюдалось, город словно вымер.
– Но по-настоящему интересно стало тогда, когда у вас тут произошло кое-что нетипичное. Очень редкое. – Пал уставился себе под ноги, изучая скомканную обертку от протеинового батончика. – Тот человек, смерть которого ты расследуешь, хотел учиться. Он понимал, как мало вы знаете, как много можете узнать.
– Вот ведь какой хороший песик, – буркнул себе под нос Марк, закладывая руки в карманы.
Паладин, безмятежно улыбаясь, бросил на него взгляд через плечо.
– Он хотел научиться тому, чем ты зарабатываешь себе на хлеб. И немало преуспел.
Марк застыл с поднятой ногой. Это кое-что объясняло. И многое – очень уж многое – меняло.
– Язепс Старков был ретривером?
– Ты же понимаешь, что, когда что-то могут все, для этого не нужно такого специального красивого слова? – бодро поинтересовался пал, ступая на пешеходный переход, и с ходу принялся выдумывать: – Ходивер. Спатель. Или – о! Испражнивер. – Последняя собственная выдумка так его развеселила, что Марк незамедлительно вновь ощутил, как горячий гнев поднимается в горле. – Ну-у, что ты так бесишься? Фундаментально ошибочная мыслительная привычка – воспринимать себя как нечто исключительное. Как фигуру с переднего плана, в свете прожектора, тогда как ты – просто массовка.
Паладин воспроизвел эти слова – Марковы собственные слова, – поразительно похожим каркающим голосом, в точности скопировав интонацию. Именно это Марк сказал Майе. Ярость в горле начала побулькивать, закипая.
– У него было сильное сознание, тренированное. Наши с ним несколько раз общались – кто-то из тех, первых, которые горели идеей принести вам благо. Не будь он таким старым и уже почти мертвым, у него могло бы неплохо получаться. Ты куда лучше, конечно. Настолько же лучше, насколько лучше тебя могла бы стать эта девушка Майя, которую ты тоже знаешь.
Остановившись на проезжей части, прямо посреди перекрестка, паладин с видимым удовлетворением оценивал эффект, произведенный его словами. Эффект, надо сказать, был значительным.
– Значит, и Майя умеет… – еще не до конца уложив все это в голове, начал Марк.
– Не умеет, – поправил пал. – Она же не занималась с мастером Хуаном. Но может. Все люди могут – посмотри хоть на нас. Но она может особенно много.
– У нее что, способности, как у паладинов? – Дело становилось чем дальше в лес, тем хуже.
– А на что, по-твоему, способны паладины? – с искренним интересом ответил вопросом на вопрос квази-Йорам, обхватывая подбородок большим и указательным пальцами. – Это интересно. Вот у твоей – назовем это гильдией – в правилах создавать вокруг себя преувеличенный ореол могущества. Как будто вы знаете все-все вообще. – Пал доверительно наклонился к Марку. – И, должен тебе сказать, мои тоже этим грешат. Пусть и по другим причинам.
– По каким причинам? – тупо спросил Марк.
– Ну кто иначе нас послушал бы? Вы же стали бы сопротивляться – ну стали бы ведь? А так сказано паладинами: бросайте оружие, иначе огненный Апокалипсис – а паладины-то ведь знают будущее, оперируют вероятностями, тра-та-та – и вы слушаетесь. Вот ведь какие хорошие песики, да?
Неожиданно пала очень заинтересовало что-то в небе. Сделав вид, что Марка здесь нет, он запрокинул голову и раскинул руки в стороны, пытаясь балансировать на одной ноге.
Марк заторможенно посмотрел в оба конца пустой улицы. Потом в оба конца другой.
– А вы не знаете? – подумав, уточнил он. – Будущего.
– Будущего нет, сам говорил.
– И не оперируете вероятностями?
– Не-а.
Марк подумал еще.
– То есть на самом деле вам неизвестно, стабильна наша альтернатива или нет? И вы не в курсе, что улучшает жизнеспособность текущей версии, а что портит?
– Не в курсе, – преувеличенно торжественно сознался паладин, опуская голову и прикладывая руку к сердцу.
– А как же ваша собственная…
– Насчет нее тоже не знаем. – Пал ухмыльнулся. – Поэтому мы такие веселые. Ну, знаешь, спешим посмеяться над всем…
Сжав виски ладонями, Марк был бы рад теперь уже перестать думать, но мысли сами собой затопляли голову со скоростью лавины, бурлили внутри черепа, закручивались в маленькие злые торнадо.
– Зачем тогда вся эта хрень? – медленно произнес он. – Разоружение… Запрет на космос… Духовное развитие, господи, помилуй, – зачем?!
– Я же сказал: первые очень хотели улучшить вам тут все, – тоном вселенского терпения проговорил паладин. – Что, духовное развитие – плохо, по-твоему? А в космосе вам делать было нечего. Вы бы не успели. Сделали бы планету непригодной для жизни раньше. А сейчас – только посмотри, каких мы осознанных пользователей вырастили. Вот взять тебя: уж на что наплеватель – есть такое слово? – а мусор ведь сортируешь.