Он коротко тряхнул головой:
– Поговорим.
– Тогда прошу. – Керамбит сделал приглашающий жест, вышел из-за стойки и повел их в гипнокомнатку.
Нет. Не туда. С чего бы? Повел их к двери в конце коридора за стойкой, за которой Марк доселе еще не бывал. И это было совершенно не безопасно, идти за ним следом, это с учетом-то всего, но Марк уже очень устал и только надеялся, что Бубен и Арнис будут смотреть в оба, что прикроют Инту в случае чего. Картинка в голове опять подернулась пеленой.
Он шагнул за дверь следом за Керамбитом.
Бездомна – пожалуй, верное определение. И это не так плохо, дорогая моя, совсем не так-то плохо. Весь мой вид бездомен, если подумать. А если еще раз подумать – и твой. Но ничего, жить можно.
Майя рассеянно потягивает какао из кружки. Интересно, как там ворона Марк. Все ли с ним в порядке, не утонул ли он, в самом деле. Хорошо бы нет. Она к нему как-то даже привязалась.
О, я умоляю. Они не тонут.
Нет, серьезно.
Да все в порядке с ним будет, не переживай. Так или иначе.
Хорошо. А то ей показалось в какой-то момент, что их альтернативы… Как-то проросли друг в друга, что ли. Словно пересекаются в некоторых точках. Так можно сказать? Ну, или информация в них дублируется. Скопировалась из одной в другую. Если такое бывает. Хотя, видимо, на этом свете бывает все что угодно.
В точку.
И поэтому, видимо, ей не стоит горевать о…
Не стоит.
Майя осторожно шарит внутри себя. Горе. Печаль. Вина. Никуда не делись.
Ладно, что поделаешь – пусть лежат.
Какао заканчивается, и Майя искренне надеется, что эта, вобла льняная, заплатила, когда делала заказ. Матерь божья, ведь придется еще как-то к ней привыкать. Или не придется? Она, вообще, сотворила ее каким-то образом, что ли? Или заняла готовую – отжала чье-то чужое тело? Следует ли ей испытывать еще больше вины? Или уже хватит?
Столько вопросов.
Майя отодвигает пустую кружку и встает. Немного неуверенно снимает со спинки соседнего стула толстую длинную куртку. Тщательно застегивает молнию и липучки. На ногах у нее оказываются весьма высокотехнологичного вида ботинки с толстой-претолстой рифленой подметкой. Штаны тоже не на распродаже куплены. Странным образом эта одежда – рабочая, добротная, имеющая явно выраженное предназначение – отчего-то вселяет в нее уверенность. Женщины.
Она идет к выходу.
На половине пути к двери с колокольчиком Майя вздрагивает и замирает. За столиком у двери сидит Давид.
Напротив Давида – девушка, незнакомая, раскрасневшаяся в помещении: они весело болтают о чем-то, и девчонка хохочет, трет глаза. Официант как раз подходит к ним с двумя дымящимися плошками, вкусно пахнущими солянкой, и Давид поворачивается к нему, и Майя видит, что это не он. Просто похож. Но не он.
Это оказался кабинет – всего лишь кабинет владельца заведения, ничего сверхъестественного, – разве что огромные ростовые окна вместо двух из четырех стен. За окнами мощно воцарялась внезапная ослепительная голубизна, и Марк невольно задумался, когда он в последний раз видел утро, столь красивое и не похожее само на себя в этом городе. По движению руки в его руке он почувствовал, как Инта затаила дыхание, завороженная видом залива десятками этажей ниже. Кто-то – вестимо, аккуратист Бубен – зайдя внутрь, закрыл за собой дверь, и в кабинете стало почти тихо.
Примечательно то, что стола здесь не было – лишь диван, несколько кресел и столик для напитков. Керамбит сделал пару шагов к окну и несколько секунд смотрел наружу, а потом развернулся и легко, почти радостно произнес:
– Ну что, брат Марк, настал миг обличительной речи? Давай, не стесняйся. Твой звездный час.
Как звездный час это совсем не ощущалось. Скорее как последние метры очень, очень долгого и утомительного похода по каким-нибудь забытым богом горным тропам – Марк никогда не понимал таких чудачеств. И его заметно начинала подводить концентрация.
– После того, как Старкова убили, ты рассказал мне, что обо мне расспрашивают, – начал он, надеясь, что сейчас потянет за правильную нить, нащупает верный тон. – И намекнул, что в этом замешан Холодный, что он рассказал обо мне кому-то. Два эти факта… годятся по отдельности, но не одновременно. Китин наводил обо мне справки. Но ему незачем было идти в какой-то бар, чтобы расспросить обо мне Холодного – тот и так был у него под рукой. Холодный говорил обо мне Ольге, подталкивал ее к мысли обратиться ко мне, чтобы впутать меня в это дело – но тогда расспросы в твоем или любом другом баре тут ни при чем…
Марк остановился и безотчетным движением потер лоб. Кожа была влажная и стылая. Все-таки рановато он выписался.
– Истинно так, – подтвердил Керамбит. – И ты мог бы гораздо раньше обратить на это внимание.
– Наверное, я и обратил, – признал Марк, – просто осознал не сразу.
Он внезапно встревожился – а ну как Бубен и Старков заскучают, отвлекутся, может, даже усядутся в кресла, – и обернулся. Нет, оба слишком тертые калачи – стоят, подобравшись, смотрят и слушают. Пока молчат. И Инта молчит, что прямо-таки чудо чудное. Прелесть. Она – прелесть, славная такая. Так, стоп, о чем он сейчас думал?
– Это все, брат мой? – словно поймав его на потере контроля, осведомился Керамбит.
Марк снова повернулся к нему. Постарался удерживать внимание в точке, куда направляет взгляд.
– У меня в квартире было полно прослушивающих устройств, – не очень уверенно продолжил он. – Холодному такое было без надобности: такое могло понадобиться только не-ретриверу. А ты… – Марку снова пришлось сосредоточиться, его нет-нет да сбивало с мысли. – Ты неглектик. А бар получил в наследство. Но неглектики не принимают наследования материальных благ точно так же, как и наследования информации, ведь так?
Что-то здесь было не то, суть была вовсе не в этом.
– Ох ты ж, святые угодники… – протянул Керамбит. – Ну получил я сперва этот бар, а потом уже обратился. Ты, брат, что-то несерьезно совсем к работе подходишь. Нездоровится, что ли?
– Ага, голова побаливает, – согласился Марк. – К перемене погоды. Может, ты сам вскроешься, а?
Это ведь и правда не важно, откуда он знает. Хотя интересно. Кто-то что-то сказал ему? Йорам? Или он сам случайно наткнулся, когда шарил по инфосреде – ему, конечно, никогда и в голову не приходило работать по Керамбиту, но, может, случайно, мимоходом? Когда оборудовал свою песочницу? Когда летал к Майе?
Но Марк знает – почему-то совершенно определенно знает, – что это он. Керамбит. Это с самого начала был он.
Только вот зачем же он это? Вопрос о религии столько времени зудел у Марка в голове… Ему-то казалось, что его беспокоит Старков. Из-за нее, из-за веры? Потому что неглектики считают, что брать чужую информацию – нехорошо? Потому что нам, типа, еще лишком рано пользоваться тем, что нашел Язепс?
– Ох, Марк… – Владелец бара покачал головой, а стоящая с Марком плечом к плечу Инта с тревогой подняла к нему лицо, и только тогда Марк догадался, что, похоже, уже какое-то время думает вслух. – Да мне, на хер, до балды религия, если честно. Она есть лишь частное проявление общего принципа. Я же, блин, сам ее для вас придумал, неглектику эту. Чтобы вам, полуумкам, понятнее было.
Марк чувствовал непонимание Бубна, настороженность Инты, чувствовал, как напрягся Старков. И еще почувствовал, что самого его мутит.
Часть современных религиозных систем уходили корнями в мохнатое прошлое. Другие стали гибридным новоделом. По слухам, к некоторым из них приложили руку (и сакральное знание, ага) палы. Не считает же Керамбит – на всю голову отбитый истерик и психопат, – себя…
Истерик и психопат, умело ведущий процветающий бизнес. В самом дорогом здании города. С самой сливочной клиентурой. Какой сдержанный, расчетливый, прозорливый истерик.
Марк уставился на невысокую худую фигуру, на тонкие нелепые усики, на кричащую цепь на шее и гротескных размеров отложной воротник полосатой сорочки. Камуфляж? Да нет же, слишком… искренне?
– Тебя когда-нибудь покидали, брат Марк? – печально, размеренно проговорил Керамбит, и это прозвучало бы почти трогательно, если бы не нежные ростки безумия, впервые проклюнувшиеся в его тоне. – Ведь и тебя оставили, да? Уж я знаю. Влад говорил мне. Он заходил сюда, вроде как ради гипно, но на деле ради меня. Не ради нынешнего меня, конечно, но ради другого – хотя и того меня он так не любил, как этого, вашего с ним общего. Но любил все-таки.
…Гости таки в конце концов заскучали.
– Он отъехавший, да? – Арнис повернулся к Марку. – Привел нас послушать психа, Самро?
…И через мгновение валялся бы на полу с ножом в груди – если бы не молниеносная реакция. Благодаря ей Арнис Старков остался на ногах – с ножом в плече.
– Да ты совсем охренел! – взвизгнула Инта, кидаясь к отцу (выглядело так, будто она к нему и обращается), а Бубен тут же занял место между ними и Керамбитом.
Тот грустно поглядел на Марка и продолжил:
– Потом ты все помнишь, – что делал и что говорил, – хотя понимаешь, что это был не ты… Но все же и ты присутствовал. В том моменте. Ты оставил свой отпечаток. Тоже немного наложился на него, а не только он на тебя. Даже слегка его изменил. У меня есть еще, так что ты, братец, стой-ка лучше где стоишь.
Марк не сразу сообразил, что последняя фраза адресована, скорее всего, все-таки не ему, а Бубну. Арнис извлек лезвие и, зажав плечо, скривился. Кажется, урон был не критическим.
– Они, наши гости, не сразу замечают, что тоже меняются, – доверительно сообщил Марку Керамбит. – А когда замечают – ссутся. И валят. – Владелец бара фамильярно ухмыльнулся. – Этот ваш с Владом наставник – он же в итоге свалил, да? Во-от. А ты остаешься один на один – даже не с собой, а с… переменами.
Марк смотрел на него застывшим взглядом. Он внезапно понял несколько вещей.
Во-первых, Йорам поправил его, когда он обвинил его в помощи обеим сторонам. «Не совсем, но – конечно». Марк тогда подумал, что это какая-то очередная дебильная игра в слова, но нет, в виду имелось другое. Речь шла не только о разных сторонах, но и о разных паладинах. Забрав его с собой своим фокусом, Йорам упоминал о тех своих соплеменниках, которые были первыми, которые намеревались нести добро. Почему-то Марк не заострил на этом внимание, но… Чем-то же занимались в их альтернативе другие палы?