Красивое место. Низкий горизонт закрывали серо-голубые руины средневековой часовни: три щербатые стены (четвёртая, дальняя, практически полностью обвалилась), через узкие стрельчатые окна проглядывало небо, тонкий пояс орнамента почернел от времени, местами и вовсе отвалился, обнажив фрагменты изъеденного солёным воздухом кирпича. Уже не осталось и следов от массивного фундамента – его поглотила земля, укрыв бурьяном; широкие ступени обвалились и поросли травой, а остатки кровли валялись тут же, заботливо прикрытые сеткой от растаскивания и разворовывания на сувениры.
Объект культурного наследия.
Её обдало холодком, будто октябрьский сквозняк дотянулся – за тёмной оградой часовни виднелись нестройные ряды покосившихся надгробий. Рядом с некоторыми из них светлели полупрозрачные блики. Лера нахмурилась: тысячи глаз ежегодно любуются фото, и только некоторые могут увидеть на нём неясные силуэты, настороженные, когда-то живые, лица.
Толчок в спину.
Лера резко обернулась: никого. Холодок вдоль позвоночника подсказывал – не показалось.
– Кто здесь? – она вглядывалась в сонный полумрак между деревьев.
Глухо ухнуло в голове:
– Назар. К тебе пришёл.
Голос тихий, едва различимый, словно доносившийся с Северного полюса.
– Зачем? – её собственный голос прозвучал требовательно и спокойно.
В густой тени проявился полупрозрачный силуэт. Пожилой мужчина, на вид глубоко за восемьдесят, если не больше, в светлой рубашке, застёгнутой на все пуговицы. Ворот жёсткий – жилистой рукой он то и дело поправлял горловину, пытаясь ослабить. Высокий лоб, прямой светлый взгляд, пронзительный и немного настороженный, седая окладистая борода.
Ошибки быть не могло – это тот самый старик, что приходил в грозовых вспышках.
Лерка сделала шаг назад. От острого чувства тошноты, сковавшего ноги страха, перехватило дыхание.
– Что вам надо-то от меня? – пискнула она, шарахаясь к ларьку экскурсионного бюро.
– Максим, – донеслось до неё. – Помоги…
Девушка отпрянула на миг, замерла. В голове мелькали, не успевая фиксироваться мысли.
– Эй, девушка, вы экскурсию покупать будете? А то я на перерыв закрываюсь, – из полукруглого окна киоска выглянуло всклокоченное и отёкшее от жары лицо.
Лерка резко повернулась и помчалась в сторону дома тёти Азалии.
– Сумасшедшая! – услышала вслед.
Уже подбегая к заброшенным трамвайным путям, Лера поняла – что-то случилось: ворота широко распахнуты, старенькая «четвёрка» отогнана вглубь двора, почти на роскошные клумбы.
У ворот скорбно жалась Ритка, с красными, зарёванными глазами.
– Что с Максиком?
– Откуда ты знаешь? – Ритка удивлённо моргнула. – Их «скорая» в больницу забрала. Минут пять, как уехали. И Гаша тоже с ними.
– Так что случилось-то?
Рита повернула к ней несчастное, заплаканное лицо:
– Ему плохо стало. Резко побледнел и упал. Я думала – балуется, смеяться начала. Тетя как раз на работу уходила, увидела, – Ритка виновато всхлипнула. – Говорят, шансов мало… Оказывается, острая сердечная недостаточность у него.
Девушка обняла ее, вглядываясь в темноту.
Вернулись с моря постояльцы, затянули песни, загомонили ребятишки, Ритка, сгорбившись, задремала на веранде. Ни Гаши, ни тёти Азалии не было видно до позднего вечера.
– Да когда уже! – в сердцах бросила Лера.
Калитка протяжно скрипнула, пропуская внутрь ссутулившуюся фигурку в белом джинсовом комбинезоне.
– Гаша! Наконец-то! – бросилась к ней Лера.
Родственница кивнула, медленно опустилась на крыльцо, устало вытянула ноги.
– Максику плохо совсем, состояние критическое, – безжизненно и обречённо прошептала она, у Лерки сжалось сердце. – Операцию надо делать. Сейчас он в реанимации. Завтра будут перевозить в Краснодар. Здесь такое не умеют.
Лера опустилась рядом, осторожно взяла за руку.
– Врач сказал, уже сейчас решить вопрос с курсом реабилитации, лекарства частично по квоте, но не все. Если всё пройдёт хорошо, Максимка поправится.
Лера натянуто улыбнулась:
– Ну, вот видишь, всё хорошо, значит, будет!
Гаша посмотрела на нее затравленно:
– На реабилитацию надо много денег. Это же санатории специальные, тренажёры, физио… Масса всего. Что-то, конечно, бесплатно. Но не всё. Маме с ним придётся ехать, жить в Краснодаре, потом в Новосибирск. На что там жить? Как? Даже, если дом продать, столько не наберём: он ещё лет пятнадцать в ипотеке. Если только чудом.
И она отвернулась.
– «Чудом», говоришь, – автоматически повторила Лера, приглядываясь к зарослям дикого винограда около летнего домика. Там, она это точно знала, настойчиво мелькала знакомая сутулая фигура. – Ну, пойдём, узнаем, что там за чудо припасено.
Она резко встала и направилась в сторону летнего домика, в котором они с ребятами жили. Гаша закатила глаза, но последовала за ней.
В полумраке небольшой комнаты, около старого комода, заполненного давно забытым хламом, парила фигура всё того же деда, назвавшегося Назаром, в руке он держал сложенный вшестеро лист бумаги. Посмотрев внимательно на Леру, указал на деревянные плахи под ним.
– Ты чего, Лер? – в затылок горячо дышала Гаша.
– А что, дом этот старый?
– Ну, да. Дедушка его в семьдесят втором строил, ещё бабушка жива была.
Лера толкнула комод. Тяжёлый. Ещё, наверное, дореволюционный.
– Помоги.
Она уперлась в стену, пытаясь отодвинуть раритетную мебель.
– Да ты чего?!
– Ты будешь помогать или нет?! – крикнула ей Лерка.
Вдвоём, пыхтя и чертыхаясь, они едва сдвинули комод в сторону на несколько сантиметров.
На окрашенном красным полу остались царапины и четыре кружка застарелой краски – последний ремонт делали, не отодвигая комод. Лерка легонько постучала по плахам: никаких изменений. Интересно, что хотел показать старик?
– Ты меня пугаешь, – прошептала Гаша, отдуваясь и невольно вспомнив, что родственница, вроде как болела чем-то, с головой у неё не всё в порядке, вроде как. – У тебя сейчас взгляд, как у тёток из программы про экстрасенсов, когда они человека в багажнике машины ищут…
Лерка хмыкнула, но промолчала. Её внимание привлек плинтус: более короткий, чем остальные, его явно вынимали после окрашивания, причем, не однократно. Края повреждены, на них отчетливо заметны сбои и порезы от ножа или зубила, которыми его отковыривали.
– Нож принеси с кухни, – прошептала, дотрагиваясь мелких щепок.
Гаша сунула под нос кухонный тесак, с любопытством присела рядом:
– Взламывать будешь? Мама все равно дом сносить хотела, так что без разницы.
Лерка подковырнула плоскую деревянную плаху. Старое, ссохшееся дерево поддавалось с трудом, крошилось под лезвием. Цепляя его то с одного конца, то с другого, разворачивая нож, девушка методично расширяла щель. Гаша, округлив глаза, наблюдала за ее стараниями. Наконец, протяжно скрипнув и разломившись наискосок, плинтус оторвался.
Между стеной и полом чернела глубокая щель.
Гаша наклонилась, заглянула внутрь.
– Да уж, дом, и вправду, сносить надо, таки трещины…
Лерка потянулась за сумкой, достала телефон. Включив фонарик, посветила внутрь. Синий луч уперся в глухую стену.
– Странно, – протянула задумчиво.
– Что странно? А что ты там ожидала увидеть?
Лерка посмотрела на Гашу:
– Дед, высокий такой, с окладистой бородой. Глаза светлые, ясные. Знаешь такого?
Гаша пожала плечами:
– Ну, на деда моего похоже.
– Вот он на это место показывал. Видно, там что-то важное хранится.
Родственница смотрела на нее исподлобья, улыбалась недоверчиво.
– Твоя мама сказала, что у тебя не все в порядке с головой, но я не думала, что до такой степени, – пробормотала. – Дед умер два года назад.
– Тогда откуда я знаю, что его звали Назар, как он выглядел – знаю?
– Мама упомянула где-нибудь…
– И что похоронили вы его в светлой рубашке, новой, воротник ему жмет, потому что мал?
Гаша насторожилась.
– Откуда я знала, что здесь, за комодом, тайник его? – Лерка засунула руку вглубь щели, чуть левее того места, где крепилась оторванная плаха. Рука нащупала твердый предмет в мягкой тряпице. Девушка аккуратно потянула за ее край и вытащила наружу пыльный сверток бурого цвета.
Гаша ахнула.
Лерка, положив сверток между ними, подцепила ногтями плотно завязанный узел, отдернула тряпку: перед ними оказалась потемневшая от времени жестяная коробка.
– Откуда? – прошептала Гаша.
– Открывай. Это дед Назар для вас прятал, на черный день. Видимо, он наступил.
Гаша дрожащими пальцами приподняла крышку: несколько плотно затянутых свертков. Девушки развернули один из них – по старой газетной вырезке рассыпались золотые червонцы. Лерка присмотрелась к надписи: «Александр III».
– Царские червонцы? Откуда? – она посмотрела на родственницу.
Та только неуверенно пожала плечами:
– Мама рассказывала, дед вроде как из графьев был. Бабушка, говорит, их с братьями от голода спасла, продав серёжку с изумрудом. Я не верила никогда – откуда у нас такая…
– А что в остальных свертках?
Плотная коричневая бумага подалась легко, открыв девчонкам сокровища: старинное колье с аметистами, длинную серьгу с деформированным ушком и крупным, закрепленным лапами ящера, изумрудом.
Глава 13. Ахерон
4
не знает брода
– Стой! – они бежали по бесконечному лабиринту: зеркала в тяжелых рамах, высокий сводчатый потолок и сквозняк, запах сырости и прогнившей плоти.
На счет последнего все было более-менее ясно – тошнотворно-сладкую вонь источало тонконогое существо. Оно волокло их, неистово вырывающихся, по каменным плитам. Они видели там, за белеющим еще в темноте просветом, побледневшее лицо Сониной матери, ее потускневший взгляд и оседающую фигуру. Соня кричала до хрипоты, задыхаясь от бессилия. Пока существо, тащившее их, не свернуло. Тогда крошечный квадратик света исчез. Как и надежда.