«Но, что если, это не прекратится никогда? – Лерка вспомнила разрастающийся морозный узор на стене. – Что, если это убьет маму? Так же, как убило Соньку, Дашу, Ромку и Агафью?». Стольких людей она уже потеряла. Ради чего? Ради того, чтобы продолжать терять?
Она приближалась к дому Сони Афанасьевой. Январское небо сурово смотрела на нее из-за тяжелых лохматых туч. Холодное солнце светило неохотно, лишь изредка бросая косые лучи на макушки обледенелых берез.
Поднимался ветер.
Не останавливаясь на детской площадке, миновав застывших у соседнего подъезда пенсионерок, неторопливо обсуждавших дороговизну на лекарства и «пустой» хлеб, она вошла в подъезд.
Несколько шагов по лестнице, и она уже стоит перед обитой темным дермантином Сонькиной дверью. И слышит за ней громкую музыку и грохот.
Неуверенно помявшись, она нажала на квадратик звонка.
Музыку приглушили, топот за дверью, и в следующее мгновение та распахнулась, выпуская на лестничную площадку розовощекого брюнета лет двадцати пяти, с голым торсом, в измазанных белой краской шортах. Лерка заглянула за его спину и осела: вывороченные проёмы, вычищенные до бетона полы и стены, уже покрытые свежим слоем черновой штукатурки, запах краски, клея. В Сонькиной квартире велся капитальный ремонт.
– Вам кого, девушка? – хохотнул парень.
– Это квартира Афанасьевых? – промямлила Лерка, мысленно ругая себя за нелепый вопрос.
Парень пожал плечами и почесал одну ногу о другую, неловко при этом качнувшись:
– Не знаю. Мы ремонт здесь делаем. Хозяева деньги заплатили, бригадир нас собрал, на объект привез. Мы у хозяев ФИО не спрашиваем…
– И как давно вас сюда привезли?
– Позавчера.
– А все вещи из квартиры куда вынесли?
– Велено все вычистить, чтобы ни одна пылинка не осталась от старого ремонта.
Он почесал нос, выжидательно посмотрел на растерявшуюся девушку:
– Если надо очень, к соседям зайдите, они все знают, – и, торопливо попрощавшись, захлопнул дверь.
Из Сонькиной квартиры опять полилась музыка.
***
Лерка стояла на лестничной площадке, не понимая, что делать дальше. Единственная возможность пересечь границу и оказаться у Волота – это квартира. Но там люди, ремонт. И явно следов контакта с тем миром не осталось.
Темное пятно привлекло ее внимание: на электрощите была закреплена женская перчатка. Черная ткань с серебристым рисунком. Лерка почувствовала, что ее сейчас вырвет: это была перчатка Агафьи. Выходит, она была здесь.
***
Не долго думая, она позвонила в дверь напротив: открыл пожилой мужчина пенсионного возраста:
– Что вам угодно? – его вопрос прозвучал, а Лерка все не могла сообразить, сформулировать, что именно ей было нужно у этих чужих и незнакомых людей.
– Скажите, ваши соседи, они бывают здесь? – слова выдавливались как из полупустого тюбика с зубной пастой, туго, с задержкой.
Мужчина задумался:
– Да не особо. Примерно раз в два дня появляются, чтобы строителей контролировать. Они же квартиру эту недавно купили, первым делом ремонт, известное дело… Тем более повезло ребятам – квартиру по бросовой цене урвали.
«Так Синицыны продали квартиру!»
– Выходит, тетя Полина и Арсений Иванович продали квартиру? – голос упал, и вопрос оттого прозвучал неожиданно печально.
Сосед нахмурился.
– А как им тут жить. Небось, знаешь, что произошло, – Лерка кивнула. – Ну, вот. Они к Арсеньиной родне уехали, в Пермь, кажется. Здесь все продали.
Лерка не понимала, детали не укладывались в голове, причинно-следственные связи терялись в дебрях догадок.
– Но как же, следствие, – неуверенно потянула она за первую попавшуюся ниточку.
Сосед горько хмыкнул:
– А что следствие? Дело же закрыли.
– Почему?! Неужели все выяснили?
Мужчина посмотрел на нее удивленно:
– А что там выяснять? Отсутствие состава преступления в виду смерти подозреваемой, – он пожал плечами.
Перед Леркиными глазами встала несчастная тень Дашки.
– Как же так, – шептала Лерка, – она же не виновата.
Сосед, уставший от затянувшейся беседы, вздохнул:
– Ну, милая, следствию виднее.
– А когда, когда Синицыны продали квартиру? – спохватилась девушка, когда пенсионер уже почти захлопнул дверь.
Тот застыл, задумался, подчитывая:
– Так дней пять уже как, точно.
***
Чувствуя, как растекается по телу паника, Лерка металась по двору.
Ранние зимние сумерки спускались с неба сизыми облаками, в окнах загорались первые огни.
«Они здесь были, – пульсировало в висках, подкатывалось ледяным колючим комком в гортани, мешая дышать. – Они здесь были до того, как продали квартиру».
Получается, после того, как они были в больнице, они отправились домой к Ромке, там они оставили Гашкин чемодан, а потом, очевидно в этот же день, учитывая, что Агафья так и не появилась у Лерки дома, направились сюда. Зачем?
Лерка судорожно вспоминала все, что успела сказать Ромке. Чёрт возьми, выходило слишком много. Мог он пойти в эту квартиру сам? Мог. После того, что там видел? Мог, все равно мог. Только – зачем?
И Гаша же за ним потащилась.
«Они пытались спасти меня» – с ужасом поняла она. Они придумали, как закрыть Врата. И что бы это ни было, им это не удалось. Возможно, они так и бродят по коридорам там, в ином мире.
Душа похолодела: как попасть в тот мир Лерка не знала.
***
Она вышла из Сониного дома, с глухим хлопком за ней закрылась дверь.
Из окна на первом этаже через приоткрытую форточку просачивалась музыка. Длинные, тягучие фразы знакомого до дрожи в пальцах ноктюрна. Они с Дахой учили его в пятом классе музыкальной школы для академэкзамена. Вроде несложная на первых взгляд вещь с жутко коварной партитурой: ля диез в трех тактах отменялся бекаром. Потом устанавливался вновь, чтобы отмениться через четыре такта. Замученный до хрипоты инструмент мучительно извлекал из себя тяжелые, громоздкие звуки. И звучали они тем более тяжело и громоздко, что исполнитель регулярно забывал о бекаре. Продолжал фальшиво играть музыкальную фразу, обрывал ее на полутоне, возвращался и начинал с начала, еще более тяжело и безнадежно.
Лерка сочувственно поморщилась: эту альтерацию она не забудет до конца дней своих.
Сердце ударилось в груди и замерло. Спустя короткое мгновение ударило вновь, легко и неуверенно.
«Альтерация, – крутилось в голове, – знаки альтерации… знаки музыкальной нотации, указывающие на повышение или понижение какого-либо звука без изменения его названия…»
Она замерла посреди двора, прислушиваясь к фальшивому звучанию.
«Альтерация… Альтераты… Мы – не просто Иные. Мы изменяем, выправляем звучание этих миров».
… Врата не удастся закрыть, то ее придется уничтожить. Редкий дар попадет в Ахерон…
… поместить девочку к Нерожденным…
Неполученные тогда, во время подслушанного суда над Татьяной, ответы, словно прожектором осветили происходящее.
Она спрашивала себя – где Врата, что это такое.
Она промахнулась: Врата рядом. Они прямо здесь, стоят и слушают фальшь.
Она, Лерка Ушакова, – и есть Врата. Обладатель редкого дара. Такого нужного Волоту.
Подтаявшая за день лужа зашевелилась у ног. Едва заметная воронка увеличилась, захватывая в себя новые льдистые потоки. Мелькнуло и замерло отражение молодого человека: светлые волосы коротко острижены, бледная кожа, взгляд равнодушно-колкий. Волот.
Он её найдет везде, где бы она не находилась.
Но, если её дар ему так нужен, пусть возьмет его сам.
И она, альтерат Лерка Ушакова, отдаст его на своих условиях.
Глава 23. По ту сторону забвения
Ромка существовал отдельно от своего сознания. Тело, будто помятый тетрадный листок, распростерлось на дне ущелья, и он видел его сверху, то удаляясь, то приближаясь к нему. Возвращаться в него не хотелось, но, с другой стороны, витать вот так до бесконечности – тоже. Хотелось ввысь. А что-то держало здесь.
Крохотный выступ у мерцающего чернотой болота, неясные тени, проглядывающие сквозь его темноту. За спиной – отвесная скала, упиравшаяся в серое, укрытое туманом, неприветливое небо.
Рядом со своим телом он различал еще несколько застывших фигур: девушка в грязной розовой куртке, имя которой он сейчас никак не мог вспомнить, худощавый парень в очках – от падения они треснули на переносице и съехали теперь на бок. Чуть поодаль, смешно расставив руки, будто крылья, лежал низкорослый паренёк с фиолетовыми космами, слипшимися и изрядно испачканными. Они ему были чем-то родные.
Он никак не мог вспомнить – чем.
Что его беспокоило, так это бурлящее варево вокруг них. Оно бугрилось, лопалось смоляными пузырями, постепенно подвигаясь к фигурам, дотягиваясь до них тонкими протуберанцами.
Они пахли пустотой и опасностью.
И ближе всего к ним оказалось его собственное тело.
Чёрные языки уже ласкали его ботинки, настойчиво дотрагиваясь до распахнутых ладоней, цепляясь за волосы.
От каждого такого прикосновения становилось липко и холодно, как от поцелуя лягушки.
Ромка приблизился к себе. Заглянул в глаза: веки дрогнули.
Из смоляной жижи сформировалась, округлив гладкие бока, капля, подлетела вверх; за неё, как за воздушный шарик, зацепилась упругая нить, закручиваясь и утолщаясь, легко дотронулась до щеки.
Кожу как огнём опалило. От неожиданной боли тело дёрнулось, голова отвернулась в сторону, не позволив капле приклеиться. Ромка с ужасом заметил, как, разгневанная, она злобно оскалилась, оголив мелкие зубы.
«Это, что, существа какие-то? В этой жиже, – дрогнула догадка. – И они сожрать меня хотят, что ли?»
Будто в подтверждение этой шальной мысли болото мерзко взбугрилось, раззявив клыкастую пасть. Тысячи чёрных рук всколыхнули мерцающую поверхность, удлиняясь, дотягиваясь до своих жертв, смыкаясь на их беззащитных запястьях, путаясь в волосах.
Ромка метался над распростёртыми телами, чувствуя свою беспомощность и нарастающую панику. Он безуспешно толкал, но не мог сдвинуть их ни на сантиметр, он кричал, но даже сам не слышал своего собственного голоса.