— Ты до неё дозвонился? — Орлов заглянул в студию, где Скат, Слайдер и Халилов, звукарь Орлова, которого продюсер приставил к группе, сводили последний трек. Должно было получиться нечто невероятное, замешанное на густом звуке, с мощным бэком. Продюсер был определённо доволен. Хотя отъезд солистки не входил в его планы. Скат выглянул из-за монитора, покачал головой:
— Трубу не берёт.
Орлов закрыл за собой дверь, растянулся на кожаном диване:
— Слушайте, а какого беса вы мне не сказали, что она отцу бабки торчит и тот ее отрабатывать долг тащит? — парни переглянулись, пожали плечами. Растерянный Скат с его татуировками — зрелище не для слабонервных. Орлов отвернулся, гася внутри раздражение.
— А что мы сделали бы? — насупился Слайдер и уставился в монитор.
— Короче, ищите телефон этого светила археологии где хотите. К вечеру он должен быть у меня на столе. А Скраббл послезавтра — здесь в студии, на записи, — он резко встал, направился к выходу, проворчал: — Ещё не хватало влететь из-за ваших идиотских договорённостей.
Не дойдя до двери, обернулся:
— Текст кто пишет, тоже Скраббл? — Скат и Слайдер одновременно кивнули, гитарист почесал небритый подбородок:
— Я набросал, но она забраковала.
Орлов вернулся к столу, протянул руку:
— Покажи.
Слайдер вынул из кармана блокнот на пружине, развернул на предпоследней странице, передал продюсеру. Тот пробежал глазами текст, вернул блокнот гитаристу:
— Правильно сделала, что забраковала. Так — что хотите делайте, решайте вопрос: Скраббл мне нужна здесь.
Тим забрал полупустую спортивную сумку, сунул в багажник и задумался: во-первых, хотелось узнать, как там Аня. Во-вторых, очень было любопытно, что она такое увидела во время грозы, что родной отец к психиатру определил. Но хотелось бы еще и с Борисом Аркадьевичем побеседовать про находки. Хотя, вряд ли он бывает в музее после пяти вечера.
Тим посмотрел на часы: десять минут седьмого.
Забив в поисковике название музея, выяснил его телефон, набрал номер:
— Алло, девушка, мне бы Бориса Аркадьевича повидать, это из лагеря археологов звонят, от Скворцова.
Девушка лениво отозвалась:
— А он ушел уже. Завтра звоните.
— Нет, мне сегодня надо. Это срочно. Это из лагеря археологов, мы ему сегодня посылку передавали со дна. Телефон его дадите?
Девушка замялась и, хоть и неохотно, но продиктовала номер.
Тим торопливо записал его веточкой на песке, потом сразу внес в память телефона.
— Борис Аркадьевич, здравствуйте. Это Тимофей Торопов из группы Скворцова. Технодайвер. Я находку с 2/17 со дна поднимал.
По ту сторону сигнала обрадовались:
— О, рад, рад. Чем могу?
— Мне Али Саракаев сказал, что вам находку передали. Я хотел бы на ее счет с вами поговорить.
Археолог смутился:
— Да еще и говорить-то особо не о чем, исследования еще не проведены. Я обо всем Скворцову Олегу Ивановичу расскажу в отчетах.
Тим усмехнулся:
— Не, то, что я у вас хочу спросить, вы в отчет точно не внесете. А информация вам может показаться интересной. У меня есть основания полагать, что браслетик-то проклятый.
Настороженное молчание в трубке.
— В каком смысле?
— В смысле я кое-что еще видел, но тоже в отчеты внести это не могу. Али сказал, что вы собираете такой материал.
Он замолчал. Скрестив руки на груди и поджав телефонную трубку плечом, он щурился на закат. Красный, отражающийся в черной глазури. На линии горизонта выстроились в ряд три военных корабля. Силуэт одного из них он знал — это корабль обеспечения, на котором, согласно инструкции, врач, барокамера и все необходимое, чтобы откачать дайвера в случае неудачного подъёма с глубины. Археолог, наконец, отозвался:
— Хорошо, приезжайте, — назвал адрес.
Тим знал это место. Каменистый пляж, дачи за высокими кирпичными заборами. Нужный дом выглядел как ветеран на параде: скромно примостился на углу, прикрылся пышной зеленью, укутался липовым цветом.
У ворот стояла видавшая виды вишневая Мазда. Тимофей припарковал мотоцикл рядом, позвонил.
— Открыто, — из калитки выглянула выгоревшая на солнце голова пятилетнего пацана. — Заходите, дяденька.
«Дяденька»… Тимофей шмыгнул носом и шагнул на мощёный плиткой двор.
Розовые кусты, желтые орхидеи в высоких греческих вазонах, подвесное кресло-кокон в липовой тени. В нем с книжкой в руках — мужчина лет пятидесяти: виски едва тронуты сединой, внимательный и острый взгляд, чуть подросшее брюшко. Мальчонка, открывший калитку, кивнув гостю, метнулся на пластиковую табуретку у ног деда, подпер щекастую мордашку кулаками — приготовился слушать дальше.
— Добрый вечер, — Тим направился к мужчине, протянул руку для приветствия. — Я звонил вам с просьбой о встрече.
Мужчина приветливо кивнул:
— Да понял я уже. Василёк, поиграй, пока я с дядей побеседую.
Мальчонка неохотно встал, выпятил живот:
— Деда, а мы потом дочитаем?
— Конечно! — услышав это, пацаненок подхватился и пулей рванул в дом. Борис Аркадьевич тоже встал, поманил гостя за собой: — Пойдёмте, молодой человек, расскажете, что там у вас приключилось.
Они разместились на веранде за большим дубовым столом, накрытым для ужина: в плетеной корзинке, под застиранной, но чистой и накрахмаленной салфеткой уже притаился хлеб, рядом — россыпь столовых ложек. Из открытого окна доносился аромат гречневой каши, сливочного масла и вареных сосисок. Громко работал телевизор, едва перекрывая детский визг и хохот. Борис Аркадьевич заглянул в кухню, прикрикнул без тени суровости:
— А ну тише, бесенята! — потом обернулся к гостю, извинился за шум: — Внуки приехали из Ростова. Два года не виделись… Так что вы мне хотели рассказать?
Тимофей растерялся: пока ехал к историку, мысленно прокручивал предстоящий разговор, раскладывал по полочкам. И все было ясно. А вот сейчас спросили его прямо, и сразу — ступор, все мысли разбежались, буквы забылись и в слова никак собираться не желали.
— Да вы не волнуйтесь, — подбодрил его Борис Аркадьевич. Налил воды из стеклянного кувшина, поставил стакан перед гостем, приготовился терпеливо слушать.
— То, что вы знаете, это то, что объект 2/17 обнаружен в конце прошлого сезона. Ориентиры и координаты, привязку к местности делали уже в этом году. Сейчас еще команда не вся в сборе, поэтому нас позвали сделать пробное погружение, уточнить расположение объекта, разметить квадрат работ. Дождались корабль обеспечения из Новороссийска. Во время пробного погружения все по плану: место кораблекрушения нашли, органика цела. Фрагменты корабля, мачты повреждены ударом о грунт, судя по всему. Покрыты слоем грязи и ила.
— Так хорошо все сохранилось? — удивился историк.
— Да, вся геометрия в сохранности, строительные отметки на дереве сохранились.
Историк был поражен:
— Даже так? Как такое может быть… Восемьдесят четыре метра, всего. У нас под носом, практически.
Тимофей кивнул, продолжил:
— Сразу бросилось в глаза, что дно у корабля словно вырвано или выплавлено даже, — он провёл указательным пальцем по столу.
Историк скептически хмыкнул, предположил:
— Вернее всего, повреждено при ударе о грунт.
— Нет, — дайвер уверенно покачал головой, — днища просто нет, края выворочены наружу и оплавлены. Фрагменты разбросаны на несколько десятков метров вокруг. Но, погодите, не это главное. Рубка практически цела, частично сохранилось убранство, черепки какие-то, украшения. Али Саракаев попросил что-то поднять. Мы с напарником подняли небольшой сосуд вроде как для благовоний, фрагмент бруска с оплавленными краями и браслет. Отправили посылкой наверх. Пока поднимались сами, наверху испортилась погода. И вот тут началось нечто странное, — он осторожно посмотрел на историка, убедился, не улыбается ли. Тот слушал внимательно и с интересом, пока, правда, довольно формальным. — Возникло ощущение, что изменился состав воды вокруг, она стала плотнее. Почти как масло. И температура резко изменилась, понизилась на десять-двенадцать градусов.
— Ого. Это все датчики у вас зафиксировали?
— Конечно. И еще. Мы были на такой глубине, когда уже видно, что наверху, над поверхностью — день. Солнечные лучи проникают и такими косыми канатами свисают, бликуют. А тут резко — будто ночь.
— Ну, если наверху погода испортилась, это не мудрено, верно? — резонно отметил историк.
— Не так быстро и не так контрастно. Я бывал на глубине десяти метров, когда изменялась облачность. Так что мне есть, с чем сравнивать.
— Хорошо, допустим. Я не спорю. Что дальше?
— Дальше мы увидели еще один корабль. Деревянный, около тридцати метров в длину, точно такой, как на дне. Только будто это не сам корабль, а тень его или фантом, призрак. И прямо над нашими головами. Все заклепки видно, руку протяни и дотронешься.
— Дотронулись?
— Не, очково было, я в выброску вцепился, как в родную, — Тимофей смущённо опустил глаза. — Ну, так вот. Фантомный корабль этот, судя по всему, терпел крушение: медленно кренился на правый борт, черпал воду и уходил на дно. Где-то на глубине трёх метров у него снесло днище, как горячим ножом по маслу. Только не горячим, а наоборот, ледяным. Потому то, что вырывалось из трюма, было льдом. Такие длинные пики, острые, как иголки ежа. А вместе с ним вырвалось наружу что-то белое.
Борис Аркадьевич молчал. Задумчиво барабанил подушечками пальцев по клеёнке. Тимофей решил сказать главное:
— Вы можете подумать, что я свихнулся, азотное отравление, галлюцинации и все такое. Но это видел мой напарник и девушка на поверхности, — Тим не решился сказать, что речь идёт о дочери руководителя экспедиции. — Али свидетель, он утверждает, что девушка будто помешалась в тот момент, когда подняли со дна посылку с браслетом, деревяшкой и посудиной для благовоний, как там её называют по-вашему? Пузатенькая такая, с узким горлышком.
— Арибалл?