Девушка стянула с себя мокрую одежду, белье, вытерлась полотенцем, пригляделась — на сухой коже проступили шрамы. Девушка снова приложила к ним мокрую ткань рубашки — шрамы растаяли.
Лицо в водяном отражении там, в тени острова: девушка попробовала его вспомнить. Синие глаза, пронзительный и требовательный взгляд, светлые, почти белые волосы. Белые или… седые?
Анна тяжело выдохнула: это та же самая женщина, что выглянула из воды следом за появившимся браслетом. Она же мерещилась в первую ночь в отражении.
Девушка опустилась на кровать, дотронулась до лица мокрыми пальцами.
Проклятье шлю на ваше племя!
Что случилось? Что произошло много веков назад, что не дает успокоиться ей?
В мозг ворвался оглушающий крик, срывающийся на визг: «БЕГИ!» Запах горячей полыни, колкая сухая трава под босыми ступнями, ветер в ушах и дикий смех. Поворот головы, ясные глаза и широкая, располагающая улыбка, узкое лицо в обрамлении светлых вьющихся волос, знакомые пряди, падающие на высокий лоб. И имя…
— Княжич, — сорвалось с губ девушки ломким, неверным воспоминанием. Образ, вставший в центр мозаики.
Собственный крик «беги!» настойчиво бился в висках.
Она раскрыла сумку, схватила сотовый, примостившийся поверх вещей, включила: почти разряжен. Но на пару звонков хватит.
Судорожно перебрала варианты. Мама — слишком долго объяснять. Скат и Слайдер без денег. И Орлов ее убьет, если она и их вызовет. Отец? Вообще не вариант.
Перелистнула адресную книгу, торопливо набрала номер:
— Забери меня отсюда, — замешательство в трубке. — Сейчас.
Она посмотрела на подсвеченный синим циферблат: десять тридцать три. У нее около получаса.
Тим уже припарковал байк во дворе дома. Белобрысая Светкина голова выглянула из окна и тут же скрылась.
«Что-то натворила», — догадался парень и усмехнулся, предчувствуя, как мать опять начнет его пилить, что он во всем защищает младшую сестру, и именно из-за него она распоясалась и… вот сделала что-то, из-за чего сейчас виновато спряталась.
В кармане завибрировал сотовый. Расстегнув молнию, достал аппарат, бросил взгляд на имя абонента и застыл в недоумении.
Нажал зеленую кнопку:
— Алле.
— Забери меня отсюда.
— Сейчас?!
— Сейчас.
— Что случилось? — он нахмурился, понимая, что ответа все равно не добьется. — Я уже дома. Через полчаса буду. Жди у ворот.
На экране погасла безликая аватарка с подписью «Анюта».
Не заходя домой, он развернул мотоцикл, вывел на дорогу, завел двигатель. Заметил, как в окне снова мелькнула всклокоченная Светкина голова, скрипнула верхняя ступенька на крыльце.
— Тим, — позвал тоненький голосок из темноты. — Ты куда так поздно?
— Домой иди, — он закрепил запасной шлем к сиденью. — Скоро буду.
— Тим!
— Все. До вечера. Через час примерно буду. Может, чуть позже. Пусть Маринка Олегу позвонит.
— Зачем? Что случилось? Тим!
Тим посмотрел на сестру: тоненькая встревоженная фигурка, замотанная в материнский халат, жалась к приоткрытой двери, из дома доносился аромат жареной картошки.
— Ничего. Пусть просто меня ждет, — он забрался на сиденье, оттолкнулся от асфальта. Замер. Обернулся к сестре: — Светка, слышь… У нас сегодня гостья заночует… наверно. Ты мне в зале постели, на всякий случай. А в моей комнате… ну, чистое. Договорились?
— Тима, что-то серьезное?
Не отвечая, он махнул сестре рукой, надел шлем и, дав газу, вырулил на перекресток.
Маринкин женишок, как и было сказано, ждал у подъезда на мокрой после дождя скамейке и курил. Высокий и тощий, как жердь, он походил на голодную гончую.
— Здорово, — коротко ответил на рукопожатие. — Маринка сказала, что ты куда-то вляпался.
Тим захохотал в голос:
— Хочешь сыграть в испорченный телефон — попроси передать важную информацию через младшую сестру.
— Так что, не вляпался?
— Хуже, втюрился, — Тим прищурился, глянул куда-то в сторону, в темноту. Усмехнулся.
Олег сочувственно хмыкнул, затушил сигарету, бросил окурок в урну:
— Так чего надо-то?
— Надо девушку одну из закрытого учреждения спереть.
Олег подозрительно уставился на парня, покачал головой:
— Из ментовки не заберу: Колян в отпуске, а с его замом… бесполезняк. Да и ночь на дворе.
Тимофей потер шею, тряхнул головой:
— Не, не из полиции. Из санатория закрытого, — он назвал.
Олег присвистнул:
— Ща. Костюм тогда напялю. В трениках не прокатит.
— А на байке прокатит?
Олег с сомнением посмотрел на транспортное средство будущего шурина, покачал головой:
— Не-а, на моей поедем.
Около восьми вечера Надежда Ивановна припарковала автомобиль у невзрачного бирюзового здания с большими зарешеченными окнами. Белые хлопья тополиного пуха слипались в грязно-серые комья, цеплялись за канализационные люки, путались в траве. Ветер то и дело подхватывал их, разбивал, и осиротевшие хлопья печально касались голых рук прохожих, летели в глаза, как будто искали поддержку. Тяжелый, прогретый за день воздух густо пах липой и надвигающейся грозой.
Засмотревшись на сизо-серые облака, женщина провалилась шпилькой в щель между тротуарными плитками, неловко качнулась. Из будки охранника на нее равнодушно смотрел молодой парень, тусклый, словно погашенный изнутри.
— Я к Михаилу Федоровичу, у меня назначено, — женщина сунула в окошко раскрытый паспорт, стараясь не встречаться взглядом с черными омутами зрачков юноши.
Тот молча вписал ее фамилию в журнал и вернул паспорт.
— Прямо по тропинке, серое крыльцо. Первая дверь налево. Там спросите, — бесцветно пояснил молодой мужчина и отвернулся разглядывать машины на проспекте.
Надежда Ивановна прошла сонной аллеей до бирюзового здания, удаляясь с каждым шагом от столичной жизни, от суеты и забот. Синяя официальная табличка. Серое крыльцо. Женщина дернула на себя ручку — заперто. Нажала кнопку звонка. Подождав, не услышала движения за дверью и уже собралась нажать на черную пуговку еще раз, как железная дверь распахнулась.
— Надежда Ивановна, я вас жду как раз, — высокий, несколько суетливый старик с узкой «чеховской» бородкой приветливо кивнул.
«Вылитый Айболит», — мелькнуло в голове женщины.
«Айболит» между тем блеснул линзами дорогих очков и пропустил посетительницу в пропахший хлоркой коридор.
Стены выложены светлой квадратной плиткой до середины, выше — крашенные масляной краской панели. Вдоль стен притаились приземистые кушетки. Деревянные двери приемного покоя открыты настежь, впускают в длинный коридор запахи цветущей липы.
«Айболит» провел гостью до лифта, пояснил:
— Нам удобнее будет поговорить в моем кабинете.
Та не возражала, мысленно формулируя главный вопрос, удерживая его и радуясь задержке.
Михаил Федорович провел ее в ординаторскую. Устроил в низеньком кресле напротив окна, сам расположился у стола. Сверкнул тонкой оправой.
— Может, водички? — предложил он, прерывая затянувшуюся паузу: Надежда никак не могла начать, крутила в руках носовой платок, ставила на колени сумочку, снова спускала ее на пол.
— Я пришла просить у вас помощи, — вместо ответа отозвалась она.
— Я весь внимание, — «Айболит» понимающе кивнул. — По телефону вы сказали, что вопрос касается вашей близкой родственницы, я вас правильно понял?
— Моей дочери, — Надежда внимательно посмотрела на хозяина кабинета. — Речь шла о моей дочери. Ей поставлен диагноз диссоциативное расстройство личности… Она поехала с отцом в Анапу, в экспедицию. И там у нее случился кризис, муж показал ее специалистам…
Она говорила как заведенная, боясь, что упустит что-то важное, а потом не сможет вернуться. Потому что озвучить то, что ее дочь психически нездорова, оказалось еще сложнее, чем думать об этом. Она не сразу заметила, как «Айболит» протестующе машет руками:
— Погодите-погодите, Надежда Ивановна! — она замолчала, наконец. Растерянно посмотрела на доктора. — Давайте обо всем по порядку. Сколько времени длится ваша ситуация, скажите мне.
— Несколько дней. Почти неделя.
Михаил Федорович почесал бровь.
— И под наблюдением какого кудесника находится ваша дочь?
— Андрис Александрович Страуме, у него клиника в Вильнюсе. На Черном море у него что-то вроде реабилитационного центра или закрытого пансионата…
— Да-да, я в курсе. Наш мир, знаете ли, весьма узок. Мы все, как говорится, спим под одним одеялом, — доктор, казалось, был озадачен: он снял очки, придвинул к себе футляр, достал из него мягкую квадратную тряпицу, протер стекла. — Я, знаете ли, очень высокого мнения об Андрисе Александровиче.
— Скажите, я хотела бы ее забрать оттуда, привезти в Москву. Возможно, в вашу клинику…
— Привозите, — «Айболит» пожал плечами.
Надежда опешила:
— То есть как «привозите»? Андрис Александрович не рекомендовал нам этого делать. Говорил о необходимости постановки на психоневрологический учет в этом случае.
При каждой фразе гостьи «Айболит» заметно мрачнел. Надежда замерла, прижала к себе сумочку.
— Мне сложно сказать. Я не видел историю болезни вашей дочери, — он старался быть максимально корректным. — Но мне в принципе не ясна ситуация с диагнозом. Такая поспешная его постановка мне кажется довольно… неожиданной.
— Почему? — Надежда улавливала недовольство доктора, его настороженность. Михаил Федорович тщательно подбирал слова, старясь обобщать и избегать конкретики.
— Потому что диссоциативное расстройство идентичности — это сложное психическое заболевание. Представьте нарушение синтеза чего-то. Раскол. Распад. Было целое, и вот его нет, — он внимательно посмотрел на собеседницу, словно оценивая степень ее собственной адекватности. — Основная функция нашего сознания — это самоидентификация. Кто я? И отвечая на этот вопрос, мозг ежесекундно, даже находясь во сне, проделывает огромную работу. Он удерживает информацию о прошлом, фиксирует настоящее, прогнозирует ближайшее и отдаленное будущее. Кроме того, это опознавание собственного тела, собственной речи, голоса, поступков. Понимаете?