Наяда кивнул еще раз.
— Не оставляй ее одну. Она сама не попросит. Я прошу за нее.
Молчаливый вопрос в серых глазах. Лера прикрыла глаза, медленно выдохнула:
— Кем бы ни была Та, с которой вы пришли, я прошу — защитите.
Лера раскрыла ладонь, сдунула соль. Видение старого воина рассеялось в утренней дымке. Над горизонтом вместо солнца поднялась темная тень и зависла облаком вдалеке.
— Только бы смогли…
Подключив, наконец, сотовый, Анна увидела несколько десятков непринятых звонков от мамы, Ската и от секретаря Орлова.
Набрала мамин номер, заверила, что все в порядке и приезжать не надо. Обманула, что из больницы отпустили. Пообещала купить билеты и прилететь ближайшим рейсом.
Голос мамы звенел от напряжения:
— Аня, мы уже выехали в аэропорт.
— Мы? — не поняла Аня.
— Я не знаю, что там у тебя происходит. Мы летим с Сашей.
Пока говорила — несколько непринятых от Ската. Перезвонила.
— Скраббл, иди на фиг, — огрызнулся мулат на ее требование остановить мать. — Не знаю, что там у тебя и как, но я приезжаю ближайшим рейсом и притаскиваю тебя к Орлову. Он с меня пообещал шкуру спустить, если мы не запишем сингл к началу следующей недели!
— Слушай, я сама прилечу, — она задумалась и уточнила: — завтра.
Скат затейливо матюгнулся в ответ и повесил трубку:
— Скоро будем, поняла?
Анна поняла. Повертев в руках сотовый, нашла в телефонной книге номер отца, набрала… но решительно сбросила.
— А ты много выступаешь? — Светлана с любопытством разглядывала новую знакомую. В ней всё казалось диковинным: от жестких скрученных дредов до занятия. Надо же — настоящая рок-звезда!
— До «звезды» еще очень и очень далеко, — отрезала Анна, пошла в кухню и плеснула себе еще кружку чая. — Ты, кстати, чай вкусно завариваешь.
Света безразлично пожала плечами, отозвалась:
— Обыкновенно. Это травы в основном.
— Местные?
— Конечно, — девчонка оскорбилась. — За поселок уходим, на курганы.
— А я люблю облепиховый чай, — Анна мечтательно зажмурилась, усаживаясь на колченогий табурет. — Облепиху блендером взбиваешь, добавляешь сахар, половину лимона с цедрой, несколько цветков гвоздики, палочку корицы, именно палочку, не перемолотую. Кориандр. Все это заливаешь водой, ставишь на огонь. Получается такая кисло-сладкая бодрящая и ароматная штука! От простуды хорошо помогает. И горло лечит махом. У нас, вокалистов, горло — слабое место. Чуть сквозняк, то сразу связки сипят, — она отхлебнула душистый напиток.
Светлана сосредоточенно запоминала рецепт, когда в кухню, где она расположилась с гостьей, зашла старшая сестра.
Высокая, под стать Тимофею, она с удивлением и интересом оглядела Анну, поздоровалась с некоторым раздражением:
— О чем болтаете? — поинтересовалась. Она поставила белый пакет из супермаркета на стол: ароматный багет вывалился и скатился на стол. Светлана тут же подхватила и откусила хрусткую краюху.
— Хтыхи пышем! — рассыпая золотистые крошки, сообщила Светлана. Она ждала этого момента с самого утра — впечатлить сестру, когда та вернется из магазина. При появлении Марины она приосанилась, придвинулась ближе к «невесте» брата, всем видом изображая причастность. На столе перед ними лежали исписанные и исчерканные листы из блокнота, сотовый. Из динамиков плотным, густо окрашенным потоком лилась незнакомая Марине музыка. Мощный ритм, взрывной бас. «Под это еще и петь?», — мелькнуло в голове.
Девушка покосилась на дреды гостьи, мазнула взглядом по татуировке кровожадной паучихи на шее москвички, потом — на исчерканные листки, скептически хмыкнула:
— «Хтыхи пышем» — это, типа, «стихи пишем»? — Светка кивнула в ответ, дожевывая батон, потянулась за добавкой. Марина ловко шлепнула по руке. — И ты, что ли, пишешь?
— Да-а! Я целую строчку придумала, — сестра потянулась к одному из листков, продекламировала: «Напишут книги о тебе, тома любви, надежды».
Аня закусила губу, вспоминая что-то важное. Что-то, что словно птица сирин вертелось у самого уха. Что-то, что она никак не могла ухватить.
Включив минусовку с самого начала, она разложила перед собой исписанные страницы, размашисто собирая нужные фразы на чистый тетрадный лист.
Померкнет отблеск зари,
Погаснут свечи, остынут.
Все слова твои давно пусты,
Они мертвы, забыты.
Я словно призрак, тону в тиши,
Но все унёс ты, и ты вышел из игры.
Ты слышишь, милый, милый, разбиты мечты,
Солёный зной и хмурый ветер.
Снова слышу, слышу: зовёшь ты из тьмы,
Но хрупок лёд, и нет уж веры.
Девчонки притихли. Строки выпрыгивали из-под грифеля карандаша, разлетались черной россыпью.
Где-то снова начиналась гроза, томительно вторила сложной линии битов и гулкому эху басов из динамиков тонкого смартфона.
Доктор Страуме заехал на служебную стоянку, неторопливо, очень аккуратно припарковал машину в тени высокого ясеня. Привычно прислушался к мерному урчанию двигателя, сытому и довольному. Он подыгрывал настроению своего владельца, его день тоже обещал быть сытым и радостным.
Сегодня доктор Страуме планировал завершить начатое.
Сегодня в его жизни все изменится — он это чувствовал — безвозвратно.
Привычно извлек ключ из замка зажигания, взял синюю папку с документами с пассажирского сиденья, поправил воротник рубашки, коротко взглянув в отражение зеркала заднего вида. Распахнул дверь автомобиля.
В ту же секунду порыв холодного ветра бросил ему в лицо горсть мелкой дорожной пыли, песка и обрывки листвы.
Чертыхнулся про себя. Щурясь и пряча глаза за полупрозрачными стеклами солнцезащитных очков, вышел из машины. «Лето наступит в этом году или нет?» — он не помнил более отвратительного июня, чем этот.
На зубах скрипел, словно мел по оконному стеклу, песок, першило в горле. Но эти мелочи не испортят отличный день. Кофе, парочка соленых крекеров, и плотнее закрыть окна — отгородиться от ветра.
— Доброго дня, Илья, — дежурно поздоровался с охранником на проходной у служебного входа. Нервное сомнение сотрудника и смущенная бледность мерзким холодком окатили кожу на затылке. — Все в порядке?
Юноша отвел взгляд — дурной знак.
Доктор Страуме положил папку на стойку, снял очки.
— Я задал вопрос. Был бы благодарен, если бы вы ответили на него своевременно, — он чувствовал, как к горлу подкатывало раздражение.
Молодой охранник покрылся пятнами, малиновые прыщи на щеках побагровели. Психиатр уставился в его переносицу, сделал глубокий вдох.
— Андрис Александрович, шеф велел доложить вам, как придете, о несущественном нарушении дисциплины. Мой напарник сегодня ночью выпустил с территории пациента.
Андрис вздохнул устало:
— Это не страшно. У нас не режимный объект. Пациенты не заключенные. Хотя порядок и режим дня для всех один, — он взял в руки очки, потянулся за папкой.
— Дело не в этом, — поспешно добавил охранник, поймав на себе холодный взгляд. Мысль о том, что напарник наверняка лишится места, подгоняла: у Миши ипотека и двое детей, ему это место — как воздух. — Пациент не вернулся.
Андрис так и застыл с папкой в одной руке и очками — в другой. В пол-оборота повернулся к охраннику, процедил сквозь зубы:
— Дерьмово у вас со служебной дисциплиной. — Серые глаза главврача потемнели. — О каком пациенте идет речь?
— Анна Скворцова, главный корпус, — сердце охранника оборвалось под взглядом доктора Страуме. Главврач нахмурил брови, на переносице образовалась глубокая поперечная складка. Он дышал тяжело, едва сдерживая раздражение и досаду. В груди, рассыпаясь черными углями, расцветала ярость.
— Имя вашего напарника?
Илья понял, что дела — хуже некуда, прошептал:
— Миша Костенко.
— Пусть зайдет ко мне. И шеф ваш тоже… Хотя, нет. С ним я сам переговорю.
Схватив папку со стойки, доктор стремительно направился вглубь территории пансионата.
— Тимофей Федорович, — обратился к Торопову начальник лаборатории «Малахита», тучный мужчина лет пятидесяти в плотно обтягивающей круглый живот черной футболке, — ситуация следующая. Автономный необитаемый аппарат в ходе выполнения задания и осуществления планового осмотра дна зацепился тросом за мачту затонувшего объекта, известного вам как объект 2/17. — При этих словах Оз и Сан Саныч одновременно выдохнули тихое и матерное. Начальник лаборатории проигнорировал их реакцию. — Попытка освободить его дистанционно привела к обрушению мачты.
Скворцов и Алексеев переглянулись. Оз скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула, уже не ожидая от встречи ничего хорошего.
— Почему работы производились на археологическом объекте без привлечения специалистов? — спросил он с досадой.
Тот прищурился, отмахнулся:
— А мы тут, по-вашему, на пикник приперлись?! В бирюльки играть?! — рявкнул неожиданно. — И мне своими древними деревяшками перед носом нечего трясти, уважаемый Олег Иванович. В зоне производства ваших работ развивается магнитная аномалия, предполагается любой сценарий, вплоть до диверсии. — Он снова развернулся к Торопову. — В задачу вашей группы входит высвободить попавший в плен аппарат.
Дайвер покачал головой, посмотрел на часы: маленькая стрелка неуклонно приближалась к девяти часам утра.
— Задача ясна. Готовьте судно обеспечения, барокамеру, резервные каналы связи. Раньше упадем на дно, раньше поднимемся.
Он перегнулся через борт, посмотрел на волну: гладкая, будто масляная, тяжелая. Странное дело, она словно не отражала дневной свет, поглощала его. Четверка дайверов готовилась к погружению.
— Идем двумя двойками с интервалом десять минут, — Торопов проводил инструктаж команды. — Мы с Гришей Суховым в первой двойке. Кох, Фадеев — во второй. Старший во второй двойке — Серега Фадеев. На обеспечении Ильин, Зайцев. Страхует Лебедев и Васильев. В случае форс-мажора выдвигаются Ильин и Лебедев, так как ранее были на объекте. Замечания, возражения, предложения имеются? — группа промолчала. — Руководство производством работ с поверхности занимается Оз… Профессор Скворцов, то есть. Не рискуем, запасные баллоны со смесью все взяли? — закованные в гидрокостюмы дайверы, неповоротливые на суше и похожие на перекормленных тюленей, дружно подтвердили готовность к погружению. Торопов удовлетворенно кивнул, тихо добавил: — И это, мужики… Там у них какая-то аномалия. Как раз под нами. Так что не рискуем, от группы не отходим. Упали на дно, распутали трос, пошли на всплытие. При любых отклонениях, сбоях аппаратуры или датчиков подаем сигнал и прекращаем производство работ.