— Тебе в больницу нужно, — сказал он, вставая, — вы разберитесь тут, а я пока пошлю машину к этой журналистке. Кто разрешил ее участие в вашей операции?
— Полковник Горохов передал нам разрешение министерства, — сказал, морщась от боли, Звягинцев, — но все правильно. Ее нужно обязательно проверить.
Если убирают наших офицеров, то могут убрать и ее.
— Сейчас я приду, — кивнул Краюхин. — В коридоре мои люди. Я надеюсь, ничего не случится, пока я дойду до кабинета. Ну и времена настали, приходится охранять собственных сотрудников. — Он вышел, и Звягинцев тяжело повернулся на стуле.
— Вам плохо? — спросил Хонинов. — Болит рана?
— Да. Только не рана, а сердце. И голова раскалывается. Лучше бы меня утром взорвали вместо Зуева. Я бы сейчас не сидел здесь как памятник. Раз не сумел защитить своих ребят, то какой я командир? — Он мотнул головой. Потом сказал:
— Кто проводит расследование?
— Сам Краюхин. Он нас сейчас допрашивал по одному. Все записал на магнитофон.
— Где запись?
— Вот здесь.
— Хорошо. Я потом прослушаю. Теперь слушайте меня. Шурыгин участвовал во взрыве на Усачева. Они увезли Метелину за несколько минут до появления там Зуева. А потом устроили взрыв. Запомните фамилию, ребята. Их послал туда полковник Барков из ФСБ.
Звягинцев был слишком утомлен, слишком расстроен. И поэтому не увидел, как что-то изменилось во взгляде одного из слушающих его офицеров. Но когда Звягинцев снова поднял глаза, все было как обычно: на него смотрели четыре пары обычных глаз.
— Горохов ни в чем не виноват, — устало добавил Звягинцев, — его специально подставили, как и нашу группу. Запомните это, ребята. Его подставили вместе с нами.
— Но фотография была смонтирована, — напомнил Аракелов, — а он сказал, что это настоящая.
— Так было нужно, — пояснил Звягинцев, — он хотел вывести из-под удара нашу группу.
— Что будем делать, командир? — спросил Хонинов.
— Искать Баркова. Но с этой минуты никто не должен отлучаться. Ни на одну минуту. В туалет будем ходить парами. Я не хочу никого подозревать, я слишком для этого устал. Но и подставлять больше никого не хочу. Я ясно выразился? — Четыре пары глаз: от черных Аракелова до темно-коричневых Маслакова, от карих Бессонова до светло-голубых Хонинова. Кто из них мог оказаться информатором? От этой мысли болела голова. Он мотнул головой, отгоняя от себя дурные мысли.
— Нужно будет найти Шувалова, — сказал он, — всем помнить, что нам объявлена война. И вести себя нужно как на войне.
Вошел Краюхин, жестом показавший, чтобы Звягинцев не вставал. Сел рядом с ним.
— Может, ты мне объяснишь, что происходит?
— Нас подставили, — снова повторил Звягинцев, — взрыв на Усачева был организован сотрудниками ФСБ. В его подготовке принимал участие майор Шурыгин.
Он действовал по приказу полковника Баркова. Вот это все, что я могу сказать.
Когда мы пытались найти Метелину, нас ждала засада. Шурыгин и Петрашку были убиты. Я был ранен.
— Кто еще знает о случившемся? — глухо спросил начальник МУРа.
— Больше никто. Никто, кроме Шувалова, если, конечно, он еще жив.
Краюхин посмотрел на Звягинцева.
— Почему весь день вчера мне ничего не говорил? Не доверял?
Звягинцев кивнул:
— Я же не знал, кто в нашем ведомстве работает на них. Это была продуманная провокация. В нее втянули сотрудников аппарата Кабинета Министров.
Скрибенко, видимо, просто использовали, а Липатов, наверно, был в чем-то замешан и что-то знал. Вот его и убрали. Там еще подставили Горохова, а я не знал, кто это мог сделать.
— Думал, я? — горько спросил начальник МУРа.
— Честно говоря, да. Краюхин покачал головой.
— Чем выше по служебной лестнице поднимаешься, тем с большим количеством дерьма сталкиваешься. Честное слово, когда обычным лейтенантиком был, инспектором, то с нормальными людьми общался. Были и воры, и убийцы. Но в общем нормальные блатные. А теперь… — он махнул рукой. — Говорят, что я первый полковник, который занял это место. Здесь ведь только генералы сидели.
Наши уже шутят, что я так полковником и останусь. А я и не жалею. Зато человеком остался. Плохо ты о милиции думал, Михалыч, мы оказались порядочнее этих кагэбэшников.
— Не все, — возразил Звягинцев, — там тоже порядочных много. А у нас…
— Он наклонился и тихо спросил:
— Хочешь, я скажу, кто на них работает? Кто Горохову приказал журналистку с собой взять? — Он наклонился еще ниже и прошептал фамилию. Начальник МУРа изумленно посмотрел на него.
— Я удивляюсь, — искренне сказал он, — что вы еще не все погибли. — В этот момент в комнату ворвался один из его сотрудников.
— Товарищ полковник, срочное сообщение. В квартире Людмилы Кривун найдено два трупа.
— А сама журналистка? — вскочил Краюхин.
— Ее там нет, — виновато сказал офицер. Краюхин посмотрел на Звягинцева. Тот пожал плечами.
— В этом деле столько загадочного, что я ничему уже не удивляюсь, — признался подполковник.
— Чьи трупы? — нахмурился Краюхин.
— Видны следы борьбы. Они явно с кем-то дрались. Видимо, с женщиной.
Обнаружен женский халат весь в крови.
— С ума сошли совсем? — рявкнул Краюхин. — Хотите сказать, что она одна двух мужиков убила и ушла?
— Соседи говорят, что она жила одна, товарищ полковник, — тихо сказал сотрудник.
— В жизни не поверю. К ней профессиональных убийц послали. А тут какая-то баба справилась сразу с двумя убийцами. Проверьте все еще раз. Может, ее труп где-то спрятали.
— А может, ей помогли? — предположил Звягинцев.
— Кто помог?
— Говорят, есть еще добрые люди на свете, — усмехнулся Звягинцев.
В этот момент из коридора раздался крик:
— Убили, убили!
В комнату вбежал кто-то из офицеров:
— Убит полковник Горохов. В него только что стреляли на проходной.
— Добрые люди, — прохрипел Краюхин и, несмотря на свою тучность, первым выскочил в коридор.
Глава 34
Вы никогда не занимались любовью в поезде? Или на пароходе? По-моему, это самое интересное, что может быть. Замкнутое пространство, мужчина и женщина, узкие кровати, скудная обстановка, полная отстраненность, когда вам никто не мешает. Честное слово, это не так уж плохо. Особенно, если женщина вам нравится.
Честно говоря, когда вчера ночью я ее увидел первый раз, то она мне не понравилась. Я вообще не люблю колючих и ершистых баб. Но почему-то все эти качества, соединенные в Людмиле, мне понравились. Может, потому так сложился этот трудный день.
Мы с трудом помещались на койке, занимаясь тем, чем обычно занимаются мужчина и женщина, оставшиеся вдвоем. Я, конечно, не очень опытный тип в таких вопросах, это я признаю, но она меня поразила. Видимо, сказывалась ее свободная жизнь. Мне даже было неловко спрашивать, были ли у нее мужчины. Я чувствовал себя более скованным, чем она. Она даже спросила меня.
— Ты чего такой зажатый?
— Я два дня не спал. И меня несколько раз чуть не убили, — нервно сказал я. Мужчине всегда неприятно, когда ему говорят о таком.
— Извини, — сказала она, — я не хотела тебя обидеть.
— Я не обижаюсь. Просто говорю все как есть.
— Мы едем в Харьков? — спросила она меня.
— Куда-нибудь подальше, чтобы тебя спрятать. Денег у тебя хватит на несколько месяцев, даже на несколько лет. Лишь бы тебя не нашли.
— Ты думаешь, они пришли меня убить? — спросила она вдруг.
— Нет, они пришли с тобой познакомиться, — проворчал я.
— Но почему они хотели меня убить? Я ничего им не сделала.
— Ты была с нашей группой. Видно, кто-то решил, что ты слишком много знаешь.
— Я же ничего не знаю. Зачем меня устранять?
— Все было продумано таким образом, чтобы мы застали Скрибенко на квартире с Коробковым в тот самый момент, когда туда приедем. И приедем вместе с тобой. Подожди… — Я вскочил, ударившись головой о верхнюю полку.
— Осторожнее, — крикнула она.
— Тебя послали вместе с нами, — взял я ее за руки, — тебя послал Горохов. Значит, он знал, что там будет. Значит, поэтому он врал нам насчет фотографии. Тебя послали специально с нами, чтобы ты могла зафиксировать этот скандал. Как же я этого сразу не понял. А Михалыч считал его своим другом и поехал его искать. Они его убьют. — Я сел, не обращая внимания на свою наготу.
— Меня послал не Горохов, — сказала она.
— Как это не Горохов? Я же сам видел, что он пришел и приказал подполковнику Звягинцеву взять тебя с собой.
— Ничего ты не видел. Я приехала в управление только после того, как мне позвонили и разрешили принять участие в боевой операции.
— Когда тебе позвонили?
— Примерно часов в девять. Наша газета давно подавала заявку в министерство с просьбой разрешить принять участие в операции. А я специализировалась на криминальных репортажах.
— Подожди, — схватил я ее за руку, чувствуя, как снова начинают гореть щеки, словно у меня поднимается температура, — когда вы подавали эту заявку?
— Месяца два назад. Но нам не разрешали. В МУРе говорили, что нужно получить разрешение руководства московской милиции, в ГУВД говорили, что нужно разрешение министерства. В общем, нас так отфутболивали месяца два. Пока наконец мне не сообщили неделю назад, чтобы я была готова к выезду на место с группой. А вчера, вернее уже позавчера вечером, мне позвонили.
— Откуда позвонили?
— Из министерства. Сказали, чтобы я приехала в управление и подошла к полковнику Горохову, которому поручено разрешить мне принять участие в такой операции.
— Кто именно позвонил?
— Откуда я знаю? Он назвал какую-то фамилию, но я не помню. Обычный дежурный. Он сказал, что он подполковник.
— Он сказал, чтобы ты приехала в управление?
— Да. Он сказал, что все согласовано. Я постарался успокоиться. Я помнил, что мне сказал Леня Свиридов. Он получил сообщение от Метелиной в одиннадцать часов вечера. В два часа ночи мы выехали на задание. А к Людмиле позвонили раньше. РАНЬШЕ! Значит, они знали, что мы поедем на задание, что в одиннадцать позвонит Метелина, а в два будет боевая операция. ОНИ ЗНАЛИ!