Священник бросил на Джелал ад-Дина победный взгляд.
— Это правда, — невозмутимо ответствовал Джелал ад-Дин. — Так повелел Аллах.
Он старался сохранить лицо, но понимал, что Теодор нанес серьезный удар. Ропот бояр Телериха подтверждал это. Страсть к вину воспламеняет неверных, с грустью подумал Джелал ад-Дин. Увы, вопреки доброму совету Корана, она не чужда и мусульманам. Что до свинины — судя по тому, чем их угощали в Плиске, она была излюбленной едой болгар.
— Это нехорошо, — протянул Телерих, и сердце араба упало. Страсть к вину… Страсть!
— Великолепнейший хан, смею ли я спросить, сколько у тебя жен?
Телерих нахмурился:
— Не помню точно. Сколько их сейчас, Драгомир?
— Сорок семь, могучий хан, — не замедлил с ответом опытный дворецкий.
— А у твоих бояр? — продолжал Джелал ад-Дин. — Конечно, тоже не по одной?
— И что с того? — спросил озадаченный хан.
Теперь уже Джелал ад-Дин послал Теодору недобрую улыбку.
— Если ты станешь христианином, великолепнейший хан, тебе придется отказаться от всех жен, кроме одной. Тебе не позволят даже оставить наложниц — христианство это запрещает.
— Что?! — Если прежде Телерих хмурился, то взгляд, который он обратил к христианам, метал молнии. — Может ли это быть правдой?
— Конечно, это правда! — улыбнулся в ответ Теодор. — Двоеженство — чудовищный грех.
— Тише, брат мой во Христе, тише, — вмешался Павел. — Не следует быть слишком требовательным к нашему болгарскому другу. Как-никак наши обычаи для него внове.
— Вот бы от этого избавиться! — шепнул Дауд.
— Как ты прав! — шепотом согласился Джелал ад-Дин.
— Однако, сиятельный хан, — продолжал Павел, — не сомневайся в словах Теодора. Когда ты и твой народ примете христианство, всем, кто имеет более одной жены, — как и женщинам, имеющим более одного мужа, если такие найдутся, — придется признать недействительными все браки, кроме первого, и принести покаяние по указанию священника.
Его свободная обыденная манера держаться как будто остудила гнев Телериха.
— Я вижу, ты считаешь это необходимым, — сказал хан. — Однако это так странно, что я не вижу причин. Объясни, будь добр.
Джелал ад-Дин сжал кулак. Он ожидал, что христианские представления о браке отвратят Телериха, а не заинтересуют самой своей необычностью. Не прячется ли под этим кафтаном и тюрбаном монах?
Павел сказал:
— Воздержание, сиятельный хан, — высший идеал. Для тех, кому он недоступен, заменой может служить один супруг. Ты, конечно, знаешь, сиятельный хан, как страсть разжигает мужчину. Нет греха более отвратительного пророкам и святым людям, как разврат и распущенность, потому что Святой Дух не коснется сердца пророка, пока тот занят совокуплением. Жизнь духа превыше жизни тела: здесь Священное Писание согласно с древним мудрецом Аристотелем.
— Никогда не слышал об этом… э-э-э… Аристотеле. Он был волхвом? — спросил Телерих.
— Можно сказать и так, — ответил, поразив Джелал ад-Дина, Павел.
Араб мало знал об Аристотеле, разве что слышал об этом мудреце из доримских времен. Однако он знал наверняка, что Аристотель был цивилизованным человеком, а не жрецом варваров-язычников. Но в умственном кругозоре Телериха волхв казался, несомненно, наиболее близким эквивалентом, и приходилось отдать должное Павлу, признавшему это.
Болгарский хан обернулся к Джелал ад-Дину:
— Что ты на это скажешь?
— Коран дозволяет мужчине четырех законных жен, если он может достойно их содержать, — сказал Джелал ад-Дин. — Тем, кто слишком беден, он советует обойтись одной. Но это не отменяет наложниц.
— Так-то лучше, — кивнул хан. — Мужчине наскучит ночь за ночью делить ложе с одной женщиной. Однако дело с вином и свининой не менее огорчительно. — Он вновь обратился к священникам: — Ваша вера их дозволяет?
— Да, сиятельный хан, — сказал Павел.
— Хм… — Телерих потер подбородок.
Джелал ад-Дин старался скрыть беспокойство. Весы пребывали в равновесии, хотя он прибегнул к сильнейшему оружию, чтобы склонить хана к исламу. Если в запасе у христиан припасен сильный довод, ему и судьбе истинной веры в Болгарии придется туго.
Заговорил Павел:
— Сиятельный хан, эти запреты, возможно, кажутся тебе важными, но по сути они не так много значат. Главное различие между верой арабов и нашей в том, что религия, проповедованная Мухаммедом, провозглашает любовь к насилию, а не к миру. Подобное учение, боюсь, может исходить лишь от Сатаны.
— Это грязная, зловонная ложь! — выкрикнул Дауд ибн Зубайр.
Восклицали что-то и другие двое арабов, стоявшие за спиной Джелал ад-Дина.
— Молчать! — гневно прикрикнул на них Телерих. — Не перебивайте, я дам вам слово в свой черед.
— Да, пусть христианин говорит, — согласился Джелал ад-Дин. — Я уверен, хан оценит его слова по достоинству.
Оглянувшись, он увидел, что Дауд готов взорваться от ярости. Наконец Дауд придушенно зашипел:
— Не обезумел ли ты, позволяя этим неверным порочить пророка, благословенна глава его?!
— Не думаю. Теперь молчи, как приказал Телерих. Слух у меня уже не тот, что прежде, — я не могу слушать и тебя, и Павла сразу.
Монах между тем говорил:
— Приверженцы Мухаммеда обращают в свою веру мечом, а не словом. Разве его святая книга, если она достойна такого титула, не проповедует священную войну, джихад, — он вставил в свой отточенный греческий арабское слово — против всех, кто не разделяет его веры? И каждый, кто будет убит в этой кровавой войне, говорит лжепророк, прямо попадает на небеса. — Он обернулся к Джелал ад-Дину. — Ты отрицаешь?
— Ничуть, — ответил Джелал ад-Дин. — Ты пересказываешь третью суру Корана.
— Вот видишь? — обратился Павел к хану. — Даже сами арабы признают, сколь свирепа их вера. Подумай также, что за рай сулит в невежестве Мухаммед своим последователям!
— Почему ты молчишь? — возмутился Дауд ибн Зубайр. — Ты позволяешь ему чернить и порочить нашу веру!
— Молчи, — повторил Джелал ад-Дин.
— …Реки текут водой и молоком, медом и вином, мужчины же покоятся на шелковых ложах, и им услуживают — услуживают во всех смыслах, в том числе и в удовлетворении плотской страсти (словно подобное может заботить души!), — женщины, созданные нарочно для этой цели. — Павел сделал паузу, чтобы набрать в грудь воздуха для новых негодующих слов. — Подобной свободе — нет, излишествам плоти! — не должно быть места в раю, сиятельный хан.
— А что же там должно быть? — спросил хан.
Худое, аскетическое лицо монаха преобразилось в благоговении, порожденном видением будущей жизни.
— Рай, сиятельный хан, — это не пиры и девки: они удел обжор и грешников в сей жизни и ведут в ад в жизни будущей. Нет, рай имеет духовную природу, там душа познает вечную радость от близости и единения с Богом, покой духа и отсутствие всех забот. Вот истинное блаженство.
— Аминь! — благочестиво выговорил Теодор, и все трое христиан перекрестили грудь.
— Истинное блаженство, говоришь ты? — Грубо вылепленное лицо Телериха осталось бесстрастным, но его взгляд обратился к Джелал ад-Дину. — Теперь можешь говорить ты, посланец халифа. Верно ли описал этот христианин будущую жизнь в своей и твоей вере?
— Верно, великолепнейший хан. — Джелал ад-Дин развел руками и улыбнулся болгарскому владыке. — Я предоставляю тебе, сударь, выбрать рай по своему вкусу.
Телерих задумался. Уверенность на лицах христиан понемногу сменялась ужасом: они наконец стали догадываться, как давно понял Джелал ад-Дин, какой рай придется больше по вкусу варвару.
Дауд ибн Зубайр легонько тронул Джелал ад-Дина за плечо.
— Простираюсь перед тобой, почтенный, — цветисто, по арабскому обычаю, извинился он. — Ты видишь дальше меня.
Джелал ад-Дин поклонился, согретый похвалой.
Тут настойчиво заговорил священник по имени Никита:
— Сиятельный хан, прежде чем ты сделаешь выбор, ты должен обдумать еще одно!
— А, и что же это? — рассеянно отозвался Телерих.
Джелал ад-Дин надеялся, что мысли хана увлечены видениями рая правоверных. С другой стороны, рай Павла должен представляться ему унылым способом коротать вечность. Однако хан, увы, еще не готов был отринуть христианскую веру. Джелал ад-Дин видел, как он приготовился внимательно слушать Никиту.
— Говори, священник.
— Благодарю, сиятельный хан, — низко поклонился Никита. — Подумай еще вот о чем. В христианском мире святейший папа верховодит в делах духовных, но есть и много мирских правителей, каждый в своем государстве: герцоги Ломбардские, короли франков, короли саксов и англов в Британии, ирландские вожди, — и все они свободные люди. Но ислам знает лишь одного правителя над всеми мусульманами. Если ты согласишься поклоняться Мухаммеду, найдется ли тебе место как правителю твоей Болгарии?
— Никто не поклоняется Мухаммеду! — резко вставил Джелал ад-Дин. — Он пророк, а не бог. Поклоняются Аллаху, единственному, кто заслуживает поклонения.
Поправка в малом не отвлекла внимания Телериха от главного.
— Верно ли говорит христианин? — требовательно обратился он к Джелал ад-Дину. — Ты ждешь, что я преклоню колени не только перед твоим богом, но и перед твоим ханом? С какой стати я своей волей отдам Абд ар-Рахману то, чего он не взял в битве?
Джелал ад-Дин лихорадочно соображал, проклиная в душе Никиту. Хоть он и принес обеты священника, но мыслит как грек, как император Константинополя, сея недоверие среди врагов, чтобы они поражали друг друга, если его собственных сил недостаточно для победы.
— Ну, араб, что скажешь? — повторил Телерих.
Джелал ад-Дин чувствовал, как в бороду ему стекает пот. Он понимал, что слишком затянул молчание. Наконец, тщательно подбирая слова, он ответил:
— Великолепнейший хан, сказанное Никитой неправда. Воистину, халиф Абд ар-Рахман, мир ему, властвует над всеми землями ислама. Но он властвует над ними по праву завоевателя и по праву наследства, как ты властвуешь над болгарами. Если бы ты и твой народ стали мусульманами без принуждения, он имел бы на тебя не более прав, чем один брат в исламе на другого.