Он надеялся, что не ошибся и что законники не объявят его лжецом после возвращения в Дамаск. Он первым прокладывал здесь путь: до сих пор ни один народ не принимал ислама, не подпав прежде под власть халифата. Что ж, подумал он, если Телерих и болгары обратятся в истинную веру, успех оправдает любые средства. Если Телерих ничем не выдал, что у него на уме.
— Я соберу вас всех через четыре дня, — сказал хан и встал, показывая, что аудиенция окончена.
Соперничающие посольства тоже поднялись и низко поклонились протопавшему между ними к выходу хану.
— Будь это так просто, — вздохнул Джелал ад-Дин. Кожаный кошелек казался небольшим, но увесистым. Он почти не звякнул, когда араб вложил его в руку Драгомира. Деньги исчезли словно по волшебству. — Не скажешь ли ты мне, — заговорил Джелал ад-Дин непринужденно, словно никакого кошелька и не было вовсе, — к какой из двух вер склоняется твой господин?
— Ты не первый, кто задает мне этот вопрос, — сказал Драгомир. В его голосе сквозила чуть заметная усмешка.
«Я получил две взятки», — мысленно перевел Джелал ад-Дин.
— Не был ли этот второй, случайно, Никитой? — спросил он.
Дворецкий Телериха наклонил голову:
— Коль уж ты спрашиваешь — да.
Его похожие на льдинки глаза пристально оглядывали Джелал ад-Дина: за людьми, которые видят дальше своего носа, стоит присматривать.
Джелал ад-Дин улыбнулся:
— А ему ты ответил то же, что ответишь мне?
— Несомненно, благородный господин. — Если судить по его тону, Драгомир и думать не думал о другом ответе. Возможно, так и было. — Я сказал ему, как говорю и тебе, что могучий хан сам принимает решения и не посвящает меня в то, какую веру он хочет выбрать — если вообще хочет.
— Ты — честный человек, — вздохнул Джелал ад-Дин. — Твой ответ для меня бесполезен, но в честности тебе не откажешь.
Драгомир поклонился:
— А ты, благородный господин, весьма щедр. Не сомневайся: знай я больше, я сказал бы тебе.
Джелал ад-Дин кивнул, думая, как прискорбно было бы, если бы слуга халифа, богатейшего и могущественнейшего из земных владык, не мог бы потратить на подкуп больше, чем жалкий священник христиан.
Однако, как ни щедра была взятка, она не купила ему желаемого. Откланявшись и выйдя из дворца Телериха, он провел утро, блуждая по Плиске в поисках безделушек для светлокожей наложницы. На них он тоже тратил деньги Абд ар-Рахмана, так что его интересовали только лучшие золотые украшения.
Он переходил от лавки к лавке, порой задерживаясь, чтобы поторговаться. Кольца и ожерелья болгарских ремесленников казались не столь изящны и тонки, чтобы в Дамаске за них дали высшую цену, но в них была своя грубоватая прелесть. В конце концов он выбрал толстую цепочку, украшенную крупными гранатами и полированным гагатом.
Спрятав безделушку за пазуху, он присел отдохнуть перед лавкой ювелира. Солнце припекало. Оно стояло не так высоко и светило не так жарко, как в это время года в Дамаске, но жара была здесь не сухой, а влажной и переносилась тяжелее. Джелал ад-Дин чувствовал себя вареной рыбой. Он начал задремывать.
— Ассалям алейкум — мир тебе, — сказал кто-то.
Джелал ад-Дин встрепенулся и поднял голову. Перед ним стоял Никита. Что ж, он давно понял, что священник знает арабский, хотя между собой христиане говорили только по-гречески.
— Ва-алейкум ассалям — и тебе мир, — ответил он, после чего зевнул, потянулся и встал. Никита поддержал его под локоть, помогая подняться. — А, благодарю тебя. Ты великодушен к старику, который к тому же тебе не ДРУГ.
— Христос учил любить своих врагов, — пожал плечами Никита. — Я стараюсь по мере сил следовать Его завету.
Джелал ад-Дину это учение представлялось глупым: врагов надо не любить, а уничтожать. Впрочем, христиане не слишком верили в то, что говорили: ему вспомнилось, как они дрались в Константинополе даже после того, как правоверные проломили стену. Но священник поступил по-доброму — и не стоило заводить с ним бесполезный спор.
Так что араб просто сказал:
— Слава Аллаху, через день хан объявит свой выбор. — Он поднял бровь. — Драгомир сказал, что ты хотел заранее вызнать его решение.
— Делаю вывод, что того же хотел и ты, — сухо усмехнулся Никита. — Подозреваю, ты узнал не более моего.
— Только то, что Драгомир любит золото, — признал Джелал ад-Дин.
Никита было вновь рассмеялся, но тотчас стал серьезным:
— Как странно, не правда ли, что души народов отданы на произвол человеку невежественному и дикому. Дай бог, чтобы он выбрал мудро.
— На все воля Божья, — сказал Джелал ад-Дин.
Христианин кивнул: в этом их вера сходилась. Джелал ад-Дин продолжил:
— А потому, я думаю, Телерих изберет ислам.
— Нет, здесь ты ошибаешься, — возразил Никита. — Он должен избрать Христа. Конечно, Бог не допустит, чтобы истинно верующие потерпели неудачу в этом отдаленном крае и оказались навсегда отрезаны от народов к северу и к востоку от Болгарии.
Джелал ад-Дин хотел возразить, но удержался и только бросил на собеседника уважительный взгляд. Как он уже заметил, Никита мыслил глубоко и основательно. Впрочем, как бы ни умен был священник, он не стал императором, а значит, ему приходилось мириться со своей слабостью в реальном мире. Джелал ад-Дин не преминул напомнить ему об этой слабости:
— Если Бог так любит вас, почему он позволил мусульманам одержать над вами так много побед, почему вам приходится отступать все дальше, оставив в наших руках даже свою столицу — Константинополь?
— Конечно, не ради вас! — огрызнулся Никита.
— Нет? Тогда почему же? — пропустив его резкость мимо ушей, продолжал Джелал ад-Дин.
— По множеству наших собственных грехов, я уверен. Мало того что христианский мир был — и остается — раздираем ересями и ложными верами, но и те, кто верует истинно, часто ведут грешную жизнь. Оттого вы и явились из пустыни, подобно Божьему бичу, карающему нас за наши заблуждения.
— У тебя на все найдется ответ — на все, кроме истинной воли Божьей. Послезавтра Он явит ее через Телериха.
— Явит. — Сухо поклонившись, Никита отошел.
Джелал ад-Дин смотрел ему вслед, гадая, не стоит ли нанять кинжальщика, презрев предупреждение Телериха?
Он нехотя отказался от этой мысли: не здесь, не в Плиске. В Дамаске такое можно было бы устроить и остаться неизвестным, но здесь он не имел нужных связей. А жаль. Только подходя к дворцу, чтобы вручить подарок наложнице, он отбросил мысль о том, не вздумает ли Никита воткнуть в него нож. Предполагалось, что священники христиан не снисходят до подобных дел, однако Никита сам напомнил, сколько среди них грешников.
Слуги Телериха призвали Джелал ад-Дина и остальных арабов в тронный зал перед самым временем полуденной молитвы. Джелал ад-Дин предпочел бы не пропускать ее — это представлялось дурным знамением. Он постарался сохранить невозмутимость. Высказывая вслух недобрую мысль, придаешь ей силу.
Войдя, арабы застали христиан уже в зале. Это тоже не понравилось Джелал ад-Дину. Никита, поймав его взгляд, холодно поклонился. Теодор только поморщился, как всегда, когда ему приходилось иметь дело с мусульманами. Зато монах Павел улыбнулся Джелал ад-Дину как лучшему другу. Это только усилило беспокойство последнего.
Хан дождался, пока оба посольства не встали перед ним.
— Я решил! — резко сказал он.
Джелал ад-Дин коротко вздохнул. Судя по тому, сколько бояр отозвались его вздоху, даже приближенные хана не знали о принятом решении. Значит, Драгомир не солгал.
Хан поднялся с резного трона, сошел вниз, встал между соперниками. Бояре зароптали — это было отступлением от этикета. У Джелал ад-Дина ногти вонзились в ладони. Сердце колотилось, и он сомневался, что оно выдержит долго.
Телерих обратился лицом к юго-востоку. Джелал ад-Дин был так взволнован, что не сразу заметил и понял его движение. Но тут хан опустился на колени лицом к Мекке, к Святому городу. И снова сердце Джелал ад-Дина едва не взорвалось, теперь уже от восторга.
— «Ла иллаха иль-Алла, Мухамаддур расулулла», — громко и твердо произнес Телерих. — Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его. — Он повторил шахаду еще дважды, затем встал и поклонился Джелал ад-Дину.
— Свершилось! — выговорил араб, сдерживая слезы. — Отныне ты мусульманин, брат в покорности воле Божьей.
— Не я один. Мы все будем почитать одного Бога и Его пророка.
Телерих, обернувшись к боярам, выкрикнул что-то на болгарском. Один или двое закричали в ответ. Телерих махнул рукой на дверь, презрительно отпуская их. Упрямые бояре вышли. Остальные повернулись лицом к Мекке и преклонили колени. Хан вновь обратился к Джелал ад-Дину:
— Теперь все мы здесь — мусульмане.
— Велик Господь! — выдохнул араб. — Скоро, великолепнейший хан, клянусь тебе, из Дамаска придет множество учителей, чтобы наставить тебя и твой народ во всех подробностях нашей веры, хотя и того, что провозгласили ты и твои бояре, довольно для спасения ваших душ, пока не явятся уламы — наставники.
— Очень хорошо, — сказал Телерих. Затем, словно вспомнив, что Теодор, Никита и Павел еще стоят рядом, оказавшись вдруг одинокими в полном народу зале, он обратился к ним: — Возвращайтесь с миром к вашему папе. Я не мог избрать вашей веры — с теми небесами, о каких вы рассказывали, и с войском халифа у моих южных границ. Быть может, если бы не давнее падение Константинополя, мой народ стал бы христианским. Кто знает? Но в мире, каков он теперь, мы должны быть и будем мусульманами.
— Я стану молиться за тебя, сиятельный хан, да простит Бог ошибку, которую ты совершил сегодня, — мягко ответил Павел.
Теодор между тем смотрел так, словно уже видел Телериха в огненной бездне ада.
Никита встретился взглядом с Джелал ад-Дином. Эти двое лучше всех присутствующих понимали, насколько принятое сегодня решение превосходит значение Болгарии. Ислам будет расти и расти, христианство — ужиматься. Джелал ад-Дин слышал, что в Эфиопии, далеко на юг от Египта, правители еще остаются христианами. Что с того? Эфиопия настолько удалена от средоточия жизни, что о ней можно не думать. Та же судьба ждет теперь изолированные христианские земли на северо-западе мира.