Довод был хорош.
Положив бочки друг на друга Ирокезов старший поджег фитиль и они пошли обратно.
— Удивительно, что нам не мешают корни деревьев, — заметил папаша.
Ирокезов младший обернулся.
Фитиль светился маленькой звездочкой. Порывы ветра раздували огонь, красной точкой стремительно бежавший к бочкам. Окончательно возвращая все на место, ветер бросил им в лица горсть дождинок, и молния расколола небо на несколько частей. В ее свете Ирокезовы разглядели унылый пейзаж: несколько деревьев, плотину и бочки около нее.
— Господи! — ужаснулся Ирокезов младший.
Следующий удар грома заглушил взрыв и рев, вырвавшейся на свободу воды.
Так была потоплена испанская армия.
Шхуна «Глейн», корабль флота её Величества, пересекала океан, направляясь из Глазго в Иокогаму. Доверху забитый скобяными товарами корабль умудрялся все-таки делать восемь узлов — помогал ветер, упорно дувший в корму. Уже неделю ровным, мощным дыханием он относил корабль все южнее и южнее, к проливу Дрейка.
Капитан, опытный моряк, проплававший уже лет двадцать, не видя необходимости в своем присутствии на мостике, поручил команду первому помощнику и спустился в каюту. В теплом уюте он расположился с кружкой грога, но приложиться к нему не успел — в дверях появился вестовой:
— Корабль слева по борту, сэр!
С сожалением посмотрев на грог, капитан вышел. На мостике первый помощник доложил:
— Американец, сэр.
Капитан усмехнулся — янки… Выскочек из Нового Света он не любил, считая их вех молодыми нахалами, однако, чувства чувствами, а морские законы всегда останутся морскими законами. По фалам потянулись вверх флажки телеграфа. Шхуна приветствовала встречный корабль, но американец молчал. С парусами то раздуваемыми ветром, то безвольно полоскавшимися на реях, он топтался на месте, разворачиваясь к ветру то одним, то другим бортом.
— Сопляк, — проворчал капитан. — Молокосос.
Капитан был доволен, что капитан встречного корабля не улучшил его мнения об американских моряках.
«Глейн» слегка изменило курс, сближаясь с кораблем. Первый помощник, вооружившись подзорной трубой исследовал корабль, заинтересовавший его полным пренебрежением к морским законам. Вскоре он прочел название:
— Перед нами «Мария Целеста», сэр!
На корабле не было видно никакого движения. Даже в отличную подзорную трубу помощника капитана не удалось найти ни одного из членов команды. Корабль был необитаем как зачумленная деревня.
Суда сближались. Повинуясь капризам ветра «Мария Целеста» повернулась кругом, показывая себя целиком. У рулевого колеса никого не было.
При всей нелюбви к американским морякам капитан «Глейн» понимал, что они хоть американские, а все же моряки. Даже в первую очередь моряки, а уже потом американцы. Никто из ходящих по морю не мог, находясь в здравом уме оставить рулевое колесо без присмотра. Если не матрос, то хоть кошка или канарейка должна была сидеть у штурвала и смотреть на компас.
А сейчас там не было никого. Даже канарейки.
«Глейн» легла в дрейф и спустила шлюпку.
Первый помощник и десяток матросов на ялике подошли к борту корабля.
Они обследовали находку от трюма до марсовой площадки, но ничего не нашли. Ну не то чтоб совсем никого. Нашли канарейку. В клетке. На камбузе весело полыхал огонь. Ветер разносил по кораблю запах кипящего кофе. В котлах, на медленном огне, томилась пшенная каша и вот собственно и все.
Слабый луч света на происшедшее проливало только отсутствие на талях одного баркаса. Было ясно, что люди исчезли совсем недавно, но совершенно не ясно было, куда они исчезли…. Помощник крикнул в мегафон:
— Господин капитан, на судне никого нет.
На «Глейн» это известие встретили суеверным молчанием. Только второй помощник, образованный человек, шепотом пробормотал за спиной капитана:
— Пришельцы….
Капитан усмехнулся наивности молодежи и, скрестив пальцы, так же шепотом, боясь накликать несчастье, сказал:
— Ирокезовы…
Последние двести лет, перед началом освободительной войны американских колоний, Ирокезовы прожили в Европе, ничем особенно не занимаясь. Время для бессмертных не существует. Не считая его Ирокезовы бродили по странам, занимаясь чем придется — строили каналы, плотины, дороги, и, конечно, воевали. В карманах своего кафтана Ирокезов младший теперь таскал пригоршню медалей, полученных в бесчисленном множестве войн.
Изредка они с папашей предпринимали длительные пешие переходы, заводившие их даже в Китай, но недолго походив по Поднебесной они все же возвращались обратно — назад манил лучший из городов мира — Амстердам. Город с самыми лучшими на свете банями.
Так бы и продолжалось Бог знает столько времени, но однажды, бродя по дорогам Франции, как раз недалеко от Парижа, они узнали об отправлении в Новый Свет французского экспедиционного корпуса. Прочитав объявление Ирокезов старший сказал сыну:
— Постреляем? К тому же бананы, апельсины, винная порция….
— Туземные женщины, — помолчав добавил Ирокезов младший. — Индейки, индюшки и индианки…
— Невинные жертвы… — плотоядно захохотал отец. — Ну что сынок, решено?
Отец с сыном ударили по рукам и заспешили на вербовочный пункт. Через две недели их погрузили в Марселе на корабль, а еще через шесть недель выгрузили во Флориде.
Земной рай предстал перед глазами Ирокезовых. Все было так, как предсказывал отец — были и бананы и апельсины. Винную порцию выдавали ямайским ромом.
Так продолжалось несколько дней, пока отряд шел по плодородной части полуострова. Несмотря на дисциплину и военные строгости Ирокезовы были все же довольны — перемена климата пошла им на пользу. Еды хватало, противник был под руками и дрался отчаянно, а ничего другого Ирокезовым и нужно не было. Однако, когда отряд двинулся в глубину Флоридских болот, а вместо соленых солдатских шуток, до которых Ирокезов старший был большой охотник, над колонной повисли тучи москитов вперемежку с холодным малярийным туманом, Ирокезовы закручинились.
— Издохнем тут, — ворчал Ирокезов младший. — Издохнем ни за грош, в бесславье и судорогах.
— Завели в болото, — вторил ему отец — За пиявок, что ль воюем?
Недовольство Ирокезовых росло, временами перехлестывая через край. В один из таких дней Ирокезов старший избил главнокомандующего экспедиционным корпусом, выбив ему четыре зуба и вывихнув руку. Через полчаса палатка Ирокезовых была расстреляна из орудий, выведенных на прямую наводку, однако последующее разбирательство остатков палатки показало, что боеприпасы были потрачены впустую. Ни следов крови, ни Ирокезовых в палатке не обнаружили. Проклиная грабительскую войну, герои через болото уходили прочь от лагеря. Боевой азарт Ирокезова старшего еще не угас и поэтому иногда он, ловкий как обезьяна, взбирался на дерево и кричал, повернувшись лицом к оставленному лагерю:
— А видал я вас всех в гробу, пижоны, кровь дворянская…
Его голос все более ослабляемый расстоянием в течение двух дней пугал ночные караулы Французской армии.
Через три дня болото кончилось. Почувствовав под ногами твердую почву, Ирокезовы воспрянули духом. За вынужденный трехдневный пост они вознаградили себя, разгромив провиантский обоз. Часть конвоя, благоразумно сдавшаяся в плен Ирокезовым и, благодаря этому, оставленная ими в живых, две недели пьянствовали с героями, проедая и пропивая запасы своих голодающих товарищей. На исходе третьей недели остатки конвоя, понурые, но движущиеся сомкнутым строем, вернулись в стоящий посреди болот лагерь. Сивый от перепоя капрал с дергающимся лицом доложил главнокомандующему о постигшем их несчастье. Оканчивая рассказ, добавил:
— А ещё они просили передать, что в гробу Вас видали.
С главнокомандующим после этих слов случился нервный припадок, перешедший в тропическую лихорадку, осложненную ревматизмом, и через четыре дня армия осиротела.
Ирокезовы, отпустив конвой, ещё два дня перебивались у разгромленного обоза с рома на солонину, правя символические поминки по главнокомандующему, а потом бодро двинулись на север, вглубь континента. Ирокезовы шли напролом, никого не опасаясь и не перед чем не останавливаясь. Первое время местные жители пытались бороться с ними военной силой, но после трех- четырех сокрушительных поражений предпочти откупаться от незваных дорогих гостей. Поняв, что авторитет их стоит крепко, Ирокезов старший пригрозил суровыми карами любому непокорному племени и объявил бессрочное перемирие. С этой минуты их переход превратился в увеселительную прогулку.
В конце каждого перехода их ожидал хороший стол отличная хижина, а в хижине лучшие девушки селения.
Переходы не обременяли путешественников и были не длиннее десяти морских миль, поэтому Ирокезовы уделяли достаточное внимание невинным радостям бытия. Даже сейчас можно проследить их путь. Цепочкой, уходящей на север, протянулись индейские селения, где не редкость встреча со светлокожими и голубоглазыми гигантами, похожими лицом на своих прародителей.
Восемь месяцев бродили Ирокезовы по Североамериканскому континенту, водворяя порядок и спокойствие.
Их праздник мог бы продолжаться ещё очень долго, но однажды, во время ночевки где-то около Ниагарского водопада Ирокезов младший сказал:
— Пивка бы, а папенька?
В голосе его было столько соблазна, что Ирокезов старший мечтательно протянул:
— Да- а- а- а.
На следующий день, осматривая водопад, Ирокезов младший заметил, что, вода в месте падения пенится совсем как пиво. Ирокезову старшему же при взгляде на воду приходила мысль о вобле, и оба сходились в том, что камень на вершине ближайшего холма напоминал пивную кружку.
Пивные ассоциации преследовали их целый день. Не в силах противостоять соблазну Ирокезов старший оказал:
— Делать нечего. Надо возвращаться. Вернемся в следующий раз, когда индейцы научатся варить ячменное пиво.
— Осталось решить, как нам вернуться, — напомнил сын отцу.