— Я против! — послышался скрипучий голос. Из толпы вышел худощавый мужчина в спортивной куртке и рабочих брюках. Его седая голова казалась огромной из-за взъерошенных волос. — Нечего им тут делать! Вы чем вообще думаете, а?! У нас и так ртов не прокормить. Танька вон опять беременная ходит. Мы еле-еле выживаем. Пусть катятся куда хотят. Не было им суждено с нами идти. А то, что посидели в клетке… Доказали… По мне — мало посидели.
— Ты, Игнат, всегда говоришь, что думаешь, — констатировал Старший, — но что сейчас демагогию разводить? Твоё решение?
— Нелюбо мне! Нелюбо, — отрезал Игнат.
— Что скажет Иван? Ты, товарищ мой, меня знаешь всю жизнь. Всегда отличался прагматичностью. Говори сейчас.
— Старче, — начал невысокого роста мужчина с низким голосом, — я тебя уважаю. Как и каждого в Просветлении. Помню я разное. Давайте, товарищи, обратимся к истории. Декаду назад привели мы Мишку-разбойника. Разбойником-то напомнить, почему прозвали? Он заверял нас, что готов следовать по пути. Готов жить с нами по нашим канонам, помогать, оберегать, а сам что? Хотел сместить Старшего! Покушался на самое дорогое — жизнь! А три года назад? Напомнить вам о Ромке? Тоже всё хорошо начиналось. Приютили, едой делились, выходили. А он обрюхатил Линку — да поминай как звали. Дурак, вместо того чтобы туда, откуда пришёл, пойти, отправился к Москве — да и не стало его, поди. Нас очень мало, товарищи. И мне хочется верить, что братья будут служить Просветлению верой и правдой. Но вы, товарищи, знаете меня. Чуйка у меня работает как часы. Всегда её слушаю. И вам советую. Не имею я ничего лично против вас, ребята, но чуйка мне подсказывает, что пострадаем мы, если вы останетесь. Я говорю: нелюбо.
Жители стали переглядываться. Матвей почувствовал, как капля пота стекла от виска по щеке.
— Ну что же… — протянул Старший. — Двое за и двое против. В таком редком случае я, как Старче, могу использовать свой голос. И голос мой будет решающим.
Пожилой мужчина наклонился чуть вперёд, нахмурил мохнатые брови и пристально осмотрел сначала Матвея, затем Егора. Немного помолчав, он не без труда поднялся.
— Я говорю: любо!
Элина с облегчением выдохнула. Матвей посмотрел на Егора, тот достал новую самокрутку и закурил.
— Егор и Матвей, добро пожаловать в Просветление! Желаю вам следовать по истинному пути!
Толпа слова Старшего встретила громкими овациями. Элина подбежала к Матвею и бросилась ему на шею. Он схватил её и закружил, потом прикоснулся к её губам своими. Марченко посмотрел на них, усмехнулся и бросил окурок в костёр.
— А теперь, — громко объявил Старший, — танцы! Сегодня тёплая ночь, но она последняя тёплая перед холодами. Ешьте, пейте! Веселитесь!
Недалеко от площади заработал генератор. Несколько лампочек засветились тёплым жёлтым светом, в котором разноцветные ленты смотрелись особенно красиво. Один из жителей притащил старенький патефон и пластинки. Зазвучала весёлая музыка, и Просветление закружилось в танце.
***
— О чём ты думаешь? — Элина гладила Матвея по груди тонкими, аккуратными пальцами. Устроившись у него под мышкой на небольшом матраце, она видела, что молодого человека что-то беспокоит.
— Перевариваю, — ответил он. — Хороший вечер получился.
— Волшебный. Я испугалась, когда Игнат с Иваном проголосовали против.
— У них не было шанса узнать нас получше. Узнали бы — голосовали бы за.
Она улыбнулась. Жёлтая луна подчёркивала её выразительные формы. Элина набрала воздуха, чтобы что-то спросить, но вместо этого просто выдохнула.
— Что? — спросил Матвей и провёл рукой по её груди.
— Хочу тебя спросить…
— Да?
— Расскажи мне… Как там? Откуда ты пришёл. Ты говорил о детстве, маме… Но никогда не рассказывал, каково жить там.
Матвей качнул головой.
— Да как там? Бункер. Ржавые стены. Людей немного, но все они словно охвачены погоней сам не знаю за чем. Кто-то хочет владеть всеми продуктами, кто-то — фильтрами для воды, кто-то — женщинами. При этом каждый думает только о себе. Знаешь, есть старый анекдот…
— Какой?
— Однажды мужик поймал золотую рыбку. Она ему говорит: «Я выполню любое твоё желание, но имей в виду: что бы ты ни попросил, у твоего соседа будет в два раза больше». Мужик подумал и сказал: «Вырви мне глаз».
Элина не рассмеялась, только улыбнулась уголком рта.
— То есть у вас там желали зла ближнему?
— Не совсем. Завидовали. Кто-то — белой завистью, кто-то — чёрной, но завидуют все.
— Как можно завидовать белой завистью? — спросила девушка. — Ведь можно же просто порадоваться!
— Радоваться у нас не умеют. Люди в нашем бункере несчастливые. Не несчастные, а именно несчастливые. Они сами выбрали такими быть. Разучились радоваться мелочам, стали принимать их как должное. Например, вода. Это же такое счастье, когда есть чистая вода. А они её делят. Хотели даже ввести плату за использование.
Матвей вздохнул.
— А ещё мы разучились мечтать. Все мечты стали какими-то материальными. Вместо того чтобы мечтать о хорошей погоде или здоровье, все мечтают о вещах, которые со временем им станут не нужны.
— Мечтать — здорово, — Элина задрала ногу вверх так, чтобы большим пальцем закрыть луну, а потом хлопнула по матрацу. — Знаешь, о чём мечтаю я?
— О чём? — Он посмотрел девушке в голубые глаза. В лунном свете они стали глубокими, более выразительными.
— Посмотреть мир. Я ведь нигде не была, кроме Просветления. Да, знаю, что выходить за стены опасно, но так хочется хотя бы одним глазком посмотреть, что там… Как выглядит Москва? Ленинград? Париж…
— Хм… Я бы и сам хотел посмотреть на эти города, но вряд ли от них что-то осталось.
— Мне так не хочется в это верить. Иногда я думаю: зачем это было нужно?
— Что?
— Катастрофа. Последняя война. Мама говорит, не смогли договориться. А чего не смогли? Неужели не поделили что-то? Ведь планета такая большая! Здесь всем хватит места.
— Кстати, — Матвей привстал и наклонился над Элиной, — я знаком с твоей мамой, но не видел твоего отца. Он жив? Кто он? Где он?
Элина повернулась на спину и посмотрела на небольшую трещину в потолке.
— Дома, наверное. Мой отец — Старший.
***
Егор прикрепил небольшой топорик к поясному ремню, проверил карманы брюк, убедился, что свёрток с докладом на месте. На этой неделе ему толком не о чем рассказывать. Несколько дней назад прошёл кислотный дождь, увеличивший уровень радиации; не смертельной для человека, но в очередной раз Марченко поймал себя на мысли, что его вылазки в седьмую классификацию добром для здоровья не кончатся.
На матраце досыпала юная Ира. Егор сам не знал, чем она зацепила его, — выпив очередные пол-литра местной бормотухи, он уже не обращал внимания на такие мелочи. Поправив шляпу, накинув плащ, оперативник вышел из дома. У крыльца его поймал мальчонка лет семи.
— Дядь Егор! Дядь Егор! Вы ж в лес, да?
— Ну, а что такое?
— Папка не вернулся, — мальчуган еле сдерживал слёзы. — Дядь Егор, не вернулся. Мамка плачет! Что делать, не знаем. Она пошла к Игнату, а он сказал, чтоб не переживала, просто задерживается. А это не так! Дядь Егор, она чувствует! Знаете что? Она всегда папку чувствует! И говорит, что беда! И плачет. А если…
— Так, пацан, успокойся. Ты ж мужик! Не реви. Пока повода нет реветь. Веди к маме.
Мальчик взял Марченко за руку и потащил к их дому. Старый, покосившийся, с гнилыми досками дом смотрелся жутко на фоне уходящих за стену деревьев.
— Мама! Мама! — кричал мальчик. — Мама! Выходи.
Молодая женщина вышла на крыльцо. Лицо отёкшее, глаза налились красным от слёз.
— Егор, здравствуй, — поприветствовала она оперативника и вытерла руки о заляпанный фартук. — Дениска тебе жаловаться побежал? Негодник!
— Да не ругай парня-то. Он за вас беспокоится. Где Коля-то?
— Ой, Егор… С утра вчера на заправку поехал. Бензин-то не вечный, а тут праздник был — вот и пришла пора запасы пополнить. Взял он четыре канистры, погрузил их в таратайку свою трёхколёсную и уехал один! Дурень! Сказал, что вернётся к вечеру, порадует Старшего. Цель благая, но зачем одному-то?
Женщина расплакалась.
— А вечером не вернулся. До сих пор нет. А я… а я… боюсь, понимаешь! Дороги-то до заправки нет толком. Он на самую дальнюю поехал — ближние-то пустые все уже. И мысли в голову лезут, Егор. Страшные.
— Так, а Старший что сказал?
— Что не надо переживать. Благая цель у него. Он избрал этот путь. Рано, мол, искать.
— Да уж, — протянул Марченко. — Ладно, есть карта? Где эта заправка?
— Егор, ты чего удумал? — спросила испуганно женщина.
— Поеду за мужиком твоим. Пока этих дождёшься…
— Да как же ты один?!
— Почему один? — подмигнул Марченко. — У меня брат есть.
Матвея новость застала в ванне. Марченко, не особо церемонясь, прошёл в дом, поцеловал в щёку Элину и, широко открыв дверь, обрадовал Фёдорова-младшего информацией о поисковой вылазке.
Рюкзак взяли один — его Матвей погрузил на себя, так как сел сзади «ковровца». На разбитую дорогу выехали быстро, сложнее оказалось держать равновесие мотоцикла, огибая ямы и ухабы. Проехав минут тридцать, они заметили старый, покосившийся знак, весь покрытый ржавчиной. Он гласил: «Муковня», ниже — металлическая пластина с нарисованной бензоколонкой.
— Это первая, — крикнул Егор. — Значит, ещё километров восемь.
Аккуратно они объезжали все неровности дороги. Разгоняться больше двадцати километров в час не могли — свалились бы. Матвей заметил ещё один указатель и крикнул:
— Смотри! Вон там! Направо!
Марченко чуть прибавил ходу, они съехали на грунт, где меньше ям. Добравшись до поворота, съехали с дороги к массивной одноэтажной постройке с огромным козырьком, на котором гордо возвышались буквы, складывающиеся в слово «Бензин».
— Вон его мото… Что это вообще? — крикнул Матвей.
— Ага, подъедем.
Переднюю часть средства передвижения Николай взял от мотоцикла ИЖ, заднюю — от старого двухколёсного прицепа. Изобретателя самодельного грузового мотоцикла в округе не наблюдалось. Матвей слез и осмотрелся, Егор заглушил двигатель, откатил «ковровец» к одной из колонок, прислонил его и достал прикреплённый к кофрам автомат. Матвею передал пистолет.