— Я не голоден, — спокойно ответил Матвей, глядя в окно на пейзаж потускневшей Москвы.
— Ты второй день не ешь. Не заставляй меня изображать из ложки самолётик. Мне этого с малым хватает.
— Мы могли их спасти, Егор. Какая разница, сколько дубликатов живёт в одном объекте? В одной Москве больше пятнадцати миллионов человек, неужели не найдутся похожие?
— Матвей… Ты всё и сам прекрасно знаешь. — Егор обошёл небольшой столик и сел на диван у окна. — Есть устав. Есть правила. Мы не можем…
— Всё мы можем, — перебил оперативник. — Ты живёшь здесь. Со своей семьёй. Я мог остаться там. Понимаешь? Спасти…
— Или погибнуть вместе с ними! — крикнул Егор, но сразу понял, что может разбудить сына, и снизил тон. — Послушай, да, то, что произошло, — трагедия. Они не заслужили такой участи. Но это не твоя вина.
— Моя, Егор. Я — часть системы, которая их уничтожила.
— Тебе возвращаться скоро. Что ты скажешь Раскалову?
— Я не собираюсь возвращаться.
— Что? — опешил Егор. — В каком смысле ты не собираешься возвращаться?
— Не могу. Смотреть в глаза этим свиньям, улыбаться Раскалову. Выполнять задания, от которых гибнут ни в чём не повинные люди. Я слишком долго был марионеткой, дружище. Сначала в руках отца, потом академии, службы, теперь вот Раскалова.
— Матвей, это наш путь. Ты хороший спец, не мудрено, что Раскалов обратил на тебя внимание.
— Да, но я мог отказаться, — он встал с небольшого кресла и повернулся к Марченко, — именно поэтому я должен всё исправить.
— Что ты собрался исправлять? — искренне удивился Егор. — Систему? Кашалота? Раскалова?
— Сколько людей погибло из-за нашего вмешательства? Сколько мы загубили реальностей? Всё из-за того, что мы почему-то возомнили себя вершителями правопорядка. Прикрываем и оберегаем границы нашего объекта, но при этом в других устраиваем чёрт знает что. Решаем, кто должен править на выгоду нам, кого стоит убрать, кого подчинить. Если система несовершенна, то почему нельзя хотя бы пойти на уступки своим? Мы же, сука, жизнь отдаём ради этой грёбаной конторы. Почему ты не можешь забрать семью и жить у нас? Почему погибшие оперативники хоронятся не с почестями, а скромно и без лишнего упоминания? Почему в некоторых реальностях подобные службы открыты, и это не создаёт проблем? Мы что, дикари, которые не смогут объяснить людям все прелести технологии квантового туннельного перехода?
— Нет, мы не дикари. — Егор начал понимать, к чему клонит его друг. — Но если мы у себя во всеуслышание заявим, что существуют технологии, позволяющие путешествовать между реальностями, это может привести к третьей мировой.
— А если не приведёт? Сколько существует миров, где СКАР работают открыто, и это привело к войне? А сколько, где это пошло на всеобщее благо? Раскалов, наш Раскалов, не хочет рисковать. Он боится, потому что понимает, что придётся делиться. Со спецслужбами, корпорациями, другими странами, в конце концов. Он этого не хочет. Сейчас он — монополист в нашей реальности. Понимаешь? Он правит и нами, и другими мирами, оказывает влияние, давление. Из-за построенной им структуры ты мотаешься сюда, а я потерял… — глаза Матвея наполнились слезами.
— Что ты предлагаешь? Грохнуть его? Ты же знаешь: уберём одного — придёт другой, и портрет Раскалова будет висеть у этого другого на стене ещё много лет.
Матвей протёр глаза и громко выдохнул. Ещё несколько секунд он приводил дыхание в порядок, затем посмотрел на Марченко и тихо произнёс:
— Мы не заслужили такой системы, Егор. Знаешь, я, кажется, отчасти понял Люция. Он наживался на них, да, но при этом, даже будучи предателем в глазах СКАР, он совершал более достойные поступки.
— Систему не исправить, Матвей. Ты это знаешь, и я это знаю. Многие недовольны положением дел в службе. Многие хотели бы уйти, но не могут. Их просто пристрелят, как бешеных собак.
— Создадим свою. Более гибкую. Про людей. У нас есть опыт, у меня есть деньги, у тебя — технология.
— Да, но за нами начнётся охота.
— Только в случае, если охота не начнётся за ними. Мне всё-таки придётся вернуться домой. Поговорю с людьми. Ты поговори. Здесь мы можем создать наш штаб. Условия все есть, не думаю, что местные заметят наше присутствие. А если заметят — расскажем всё как есть. Они имеют право знать. Как имеют право знать наши. Боже, я столько лет жил чужими иллюзиями и, наконец, впервые понимаю, куда мне идти. Мы дадим выбор. Те, кто захотят, — смогут последовать за нами, а те, кто нет, должны навсегда забыть о СКАР и подобных организациях.
— Это слишком опасно, Матвей. Заявив во всеуслышание такое, мы рискуем нарваться…
— А не заявив, — перебил друга Матвей, — мы поддерживаем систему, которая прокручивает людей через мясорубку. Я не хочу быть частью такой системы. А ты? Ты хочешь?
Егор поднялся с дивана и подошёл к двери. В соседней комнате тихо посапывал его сын. Марченко задумался: хочет ли он, чтобы ребёнок вырос в мире, где тайная организация способна одним действием обрушить целый строй?
— Нам предстоит много работы, Матвей.
— Очень много.
— У нас может не получиться.
— Может.
— Нас могут убить.
— Нас всегда могут убить.
— Я накидаю список тех, кто может переметнуться на нашу сторону. Нужно куда-то вывезти близких. В безопасное место.
— Я знаю такое место. К10-11. Десятая классификация. Я выполнял там задание года полтора назад и сдружился с агентами местной службы.
— Они нас не сдадут?
— Там есть люди, которым я могу доверять. Перевезём твоих туда. Я поговорю с отцом, попробую их с Лизой тоже переправить.
— А если… — Егор замялся на долю секунды. — А если у нас не получится?
— Тогда мы умрём, пытаясь. И обязательно найдутся те, кто продолжит наше дело.
***
Весь следующий день друзья выписывали одно имя за другим — тех, кто мог бы к ним присоединиться.
Старожилы СКАР сочтут их мятежниками — теми, кто замахнулся на строй, работавший как часы десятилетиями. Им придётся уступить место, расстаться с насиженными креслами, щедрыми бонусами, поездками в дивные миры с молодыми жёнами ради впечатления. Придётся отказаться от власти, которую они давно считали своей и распоряжались ею по собственному усмотрению.
Фёдоров и Марченко вдохновлялись примером из другого объекта. Матвей не раз рассказывал Егору об Императорской службе альтернативных реальностей — открытой для общества организации объекта К10-11. Он особенно подчёркивал: в их названии нет слова «контроль». Порядок важен, но всему должны быть разумные границы.Егор слушал внимательно, кивал. Он обдумывал, сколько всего они могли бы изменить. Для него, почти не покидавшего седьмую классификацию, рассказы Матвея звучали как что-то фантастическое — сказка, в которую хотелось верить, сделать её реальностью.
Через день Матвей, сдерживая раздражение к службе, в которую когда-то стремился попасть и которой отдал несколько лет, вернулся домой. Встретили его по негласному протоколу: роскошный автомобиль, выделенная полоса, кабинет Раскалова.
Без лишних объяснений оперативник доложил Анатолию Эдуардовичу, что Марченко чист. Да, у него есть ребёнок в том объекте, но ничего запрещённого он не делает. Раскалов лишь улыбнулся, одобрил доклад и выдал Матвею три дня отпуска, добавив, что его ждёт новое задание на благо организации — с оплатой, как полагается.
Марченко вернулся в родной объект на следующий день и сразу направился в НИИ на Профсоюзной. Вместе с Матвеем они составили список из двенадцати человек — потенциальных союзников.
Четыре техника: Яшин, Антонов, Саранчук и Прудиус.
Три координатора-картографа: Иванов, Тарасова и Юхин.
Мария — та самая, которую Матвей вытащил из объекта шестнадцатой классификации.
И четверо оперативников: Андрей Петренко, Владимир Казанцев, Анна Цыганкова и Нубар Оганесян.
С каждым разговор шёл по-своему. Начинали с дружеских встреч в кафе на «Маяковской». Постепенно, осторожно подводили к мысли: пора что-то менять.
Из двенадцати лишь Казанцев заявил, что, возможно, перемены нужны — но он сам участвовать не готов. Чтобы не вызывать лишних подозрений, Марченко и Фёдоров с ним согласились. Вечер плавно перешёл в обычную попойку.
***
Они встретились на смотровой площадке на Воробьёвых горах утром следующего дня. У Матвея гудела голова после посиделки с Казанцевым, Егор выглядел, будто накануне пил апельсиновый сок.
— Как тебе это удаётся? — негодующе поинтересовался Матвей.
— Годы тренировок, — ухмыльнулся Марченко и закурил. — Ну что? Итого — одиннадцать.
Матвей кивнул.
— Нужно понять, когда их переправлять в К7-19. Им наверняка нужно закончить здесь какие-то дела, подготовиться.
— Да.
Матвей смотрел на крошечные здания позади стадиона «Лужники», старался запомнить этот вид, отложить его в чертогах разума.
— Ровно в тот момент, когда они совершат переход, — сказал он, — назад пути не будет. Мы перестанем быть оперативниками СКАР, Егор. Нам предстоит вести за собой людей. Стать лидерами.
— Нам нужно хорошее название, — улыбнулся Марченко.
— У меня есть.
Егор заинтересованно наклонил голову вправо и выпустил столб дыма.
— «Альтерверс». Производная от словосочетания «альтернативные вселенные».
— «Альтерверс»? Хм-м. А что, недурно! Мне нравится.
***
Матвея терзал ещё один, глубоко личный страх — разочарование отца. И по какой-то причине он уверился, что сможет не только воспользоваться его опытом, но и склонить Евгения Николаевича на свою сторону.
Идея о создании альтернативной организации — более гибкой, честной, ориентированной на людей, а не на чьи-то привилегии — казалась ему чем-то, чем отец мог бы гордиться. Его сын — созидатель, тот, кто строит что-то новое. Фёдоров-старший мог бы стать для новой системы наставником, голосом разума и опыта.
До загородного дома отца Матвей добрался за полчаса. Лето шло на убыль — время сбора урожая. Обычно в это время Евгений Николаевич копался в огороде, собирал огурцы в ведро, но сейчас грядки пустовали, и вокруг было тихо.