На нём, как на троне, восседал пожилой мужчина с плохо стриженными белыми волосами до плеч и длинной бородой. Он читал газету «Правда» за 1956 год, выпускал клубы дыма от самокрутки. Своим видом Старший напоминал волшебника, который много лет изучал искусство магии в высокой башне, а потрёпанная ряса коричневого цвета ассоциировалась с образом пророка.
— Старче, — обратился тихо сероглазый, — прости, что беспокою тебя. Мы привели их.
Из-за газеты выглянули тёмно-синие глаза, тонувшие в складках морщин. Он аккуратно сложил газету и передал её появившейся из ниоткуда молоденькой девушке. Она положила газету на место и так же незаметно исчезла где-то в соседних комнатах.
Старший изучал оперативников. Смотрел на их обезвоженные тела, в уставшие глаза. Прищуривался, бросая взгляд то на Матвея, то на Егора, иногда поправлял седые усы.
— Зачем вы здесь? — спросил он хриплым, поношенным от времени, но хорошо поставленным голосом.
Марченко посмотрел на сероглазого. Тот кивнул.
— Мы — путники, Старче. Меня зовут Егор Кантемиров, это — мой младший брат Матвей. Мы держали путь из Борта в Тёмный Город. Устали. Сделали привал. А поутру на нас напал местный житель — здоровенный мутант.
Старший внимательно слушал.
— Мы с трудом завалили этого… кабана или что это было… Сволочь, один из наших мотоциклов разбил. А тут подоспели ваши. Ну а остальное вам доложили, я так полагаю.
— А где находится этот ваш… Борт? — певуче спросил Старший.
— Западней отсюда. Бункерное поселение.
— А Тёмный Город?
— Этого никто не знает, Старче. Мы слышали, что он недалеко от места, где когда-то располагался Калинин. Но точно неизвестно. Это город кочевников.
— А вы, значит, с братом — кочевники? — старик посмотрел на Матвея.
— Хотим ими стать, — ответил Егор. — В бортовском бункере заканчиваются припасы. Фильтры воды совсем на исходе. Да и мы там явно лишние.
— Почему же? — с интересом спросил Старший и перевёл взгляд на Егора.
— Не вписываемся, наверное, — пожал плечами Марченко.
— А что скажешь ты? — Старший обратился к Матвею.
— Старче, мы не хотели мешать вашему укладу. Честно говоря, мы и не знали, что здесь есть поселение. Думали, леса да плохие дороги. То, что от них осталось. Вы напали на нас, посадили в камеру, заставили мучиться, хотя мы вам ничего не сделали. Отпустите нас. Мы никому не скажем, что вы здесь обитаете.
Старший на мгновение задумался.
— То, что вы узнали о нас, — не трагедия. Вы не видели, но нас оберегают стены, за которыми непроходимые леса, а там, где они проходимы, уровень радиации смертелен для человека. Так что, молодые люди, вам, можно сказать, повезло. Мы спасли вас! Пройди вы чуть вперёд на северо-запад — и смерть схватила бы вас через несколько дней. Ваша кожа покрылась бы кровавыми волдырями, а глаза вытекли бы из глазниц. Вы умирали бы долго и мучительно, сгорая изнутри, прося о помощи, даже моля бога. Но спасеньем вашим стали бы мутировавшие волки и лисы размером с лошадь, которые отведали бы человечины с превеликим удовольствием.
Он с неподдельным интересом ждал, как отреагируют оперативники.
— Простите, Старче, — сказал Марченко, нарушив указание сероглазого, — но мы тоже не пальцем деланные. У нас есть счётчик Гейгера, несколько капсул с йодом. Мы готовились к нашему походу. Вы же наверняка обыскали наши рюкзаки. Не готовы мы оказались к тому, что среди леса, на берегу загрязнённой реки может стоять целое поселение.
— Ты как говоришь?! — крикнул сероглазый.
— Спокойно, Тихон, — велел Старший, — в чём-то они действительно правы. Мы поймали их, посадили в каземат, а теперь и вовсе отговариваем от их идеи. А знаешь ли ты, дорогой Тихон, что идея — есть начало всего?
— Нет, Старче, откуда мне?
— У каждого исторического события была своя идея. Из-за идей начинаются революции, случаются войны, жертвуют собой люди. Но в то же время изобретаются гениальные машины, создаются новые виды оружия, появляется вера. Ведь когда-то ты, Тихон, как и все твои соседи, приняли мои идеи и последовали за мной, не так ли?
— Так, Старче, — сероглазый склонил голову.
— Мы в Просветлении всегда слушаем идеи ближнего и прислушиваемся к ним. Так как же мы можем отобрать идею у этих двух заблудших? Ведь их идея даёт им самое главное, что может быть у человека. Надежду.
Он поднялся со старого кресла, а девушка, которая вновь появилась из ниоткуда, подала ему старинную трость с круглым пластиковым наконечником, потёртым от времени. Старший немного расправился, провёл по густой белоснежной бороде рукой и подошёл ближе к узникам, невзирая на неприятный запах.
— Когда-то, — говорил он, подходя ближе, — в месте, которое называлось Калугой, мама одного маленького мальчика сказала ему: «Если ты хочешь, чтобы к тебе относились хорошо, то и сам относись к людям хорошо». Мальчик этот урок усвоил, но в наше время опасность повсюду. Потому иногда мы можем невольно обидеть тех, кто обиды этой не заслуживает. Я понимаю, что мы оскорбили вас, взяв в плен. Но так было нужно. Мы здесь видим свой, особый путь, который поймут далеко не все, но те, кто поймут, придут к настоящему просветлению. Вы на этом пути уже сделали первые шаги.
Он сделал паузу и устало выдохнул:
— Примите мои извинения. Сегодня вас положат на матрац в доме, а не на землю в каземате. Помойтесь, отдохните, а вечером заходите ко мне в жилище. Я накормлю вас и напою самогонкой. Обсудим ваши идеи. И наш путь.
***
Вода мутного серого цвета казалась Матвею высшей благодатью. Больше недели они провели в душной камере без возможности помыться, а здесь, в одном из старых деревянных домов Просветления, ему приготовили целую ванну с неким подобием мыла. Матвей очень аккуратно натирал себя этим подобием, смывал, обливаясь из металлического черпака, и натирал ещё раз. Кожа зудела, в некоторых местах проявились покраснения. Неприятный запах каземата плотно засел в носу, хотя от него не осталось и следа. Спустя минут двадцать банные процедуры прервал стук в дверь.
— Кто там? — спросил Матвей.
Никто не ответил, стук раздался ещё раз, дверь со скрипом приоткрылась. Кучерявая голова пролезла внутрь. Её длинные запутанные локоны спадали на красивое лицо, закрывая небесно-голубые глаза.
— Меня… прислал Старший, — скромно сказала девушка. — Я принесла полотенце и постиранную одежду.
— Спасибо, — немного растерялся Матвей. — Я сейчас выйду.
Девушка рассматривала его. Еле заметные рельефы мышц вызывали любопытство. Лицо — уставшее и немного бледное. Русые мокрые волосы. Она опустила взгляд, чтобы рассмотреть низ живота, но Матвей прикрылся полотенцем. Девушка кокетливо хихикнула и удалилась прочь из комнаты.
Когда он вышел, она ждала его на терраске. Теперь разглядывал её он. Ростом — чуть выше среднего, худенькая, стройная, с выразительными бёдрами. Её тело, блестящее от пота, облегал сарафан в цветочек, каких Матвей не видел с детства.
— Как тебя зовут?
— Элина, — ответила девушка и снова стала разглядывать непривычного ей чужака. — А ты кто?
— Матвей. Очень приятно. У тебя красивое имя.
— Старший говорил, что оно особенное, — она кокетливо накручивала кудрявую прядь на изящный палец. — До Последней войны так называли детей тех, кто показывал себя лучшими на производстве. Электрификация и индустриализация. А сокращённо получается — Элина.
— А фамилия у тебя есть, Элина? Или ты как Мадонна?
— В Просветлении фамилий нет. Те, кто основал Просветление вместе со Старшим, отказались от фамилий, а тем, кто родился здесь, они не нужны.
— Интересно.
— Я бы поговорила с тобой, Матвей, но пора к Старшему. Он велел проводить тебя до его дома.
— А как же мой брат?
— Он почти закончил. Его проводит моя подруга, не переживай. Старший попросил, чтобы мы показали себя гостеприимными хозяйками.
Она подмигнула и посмотрела на Матвея сверху вниз.
— Но это потом. А сейчас пора к Старшему. Иди за мной.
Она сделала несколько шагов в сторону двери, резко обернулась и с искренним интересом спросила:
— А что такое «Мадонна»?
***
— Не стойте в дверях, проходите! — Старший комфортно разместился в большом кресле за круглым столом в своей гостиной.
Стол накрыт на троих: сервизные тарелки с еле заметными сколами, мельхиоровые вилки и ножи, немного потёртые хрустальные бокалы с различимым незамысловатым узором и графин с мутной жидкостью синеватого оттенка.
Гостиная оказалась самой большой комнатой в доме Старшего. Её будто не тронули ни время, ни война. Аккуратный дубовый сервант с остатками хрустального сервиза занимал значительную часть комнаты, но не портил её. Там он приходился к месту — как и книжный шкаф со множеством книг старых изданий: Горький, Троцкий, Булгаков, Шолохов, несколько работ Ленина.
— Присаживайтесь. Мы не слишком богаты едой, так что сегодняшний ужин — из моих личных запасов. — Старший повернулся в сторону двери на кухню: — Мая! Неси скорей, моя девочка.
Оперативники заняли свободные табуретки. Мая принесла огромную кастрюлю с пюре, разложила по тарелкам и налила в хрустальные бокалы мутный напиток из графина.
— Я должен извиниться перед вами, — Старший поднял бокал. — Вам может показаться, что приём был нерадушным. Вообще я — советский человек, а в Советском Союзе мы не закрывали дверей и были готовы принять каждого гостя. Но, как оказалось, каждый человек может нести потенциальную опасность, какие бы благие намерения у него ни были. Ведь его намерения отражают то, что может совершенно не подходить другим.
Он посмотрел на оперативников по очереди и, не увидев понимания в их глазах, продолжил:
— Обычно мимо Просветления проезжают либо караваны, либо мародёры. Первые любезно делятся с нами своими товарами, а дальше либо остаются, либо отправляются на верную гибель в сторону Москвы. Вторым, к сожалению, приходится доходчиво объяснять, что путь… А впрочем, не важно. Вас эта участь наверняка не ждёт. Потому давайте выпьем! За наше знакомство.