– Ничего, – сказал Данилов. – Спасибо. А у тебя?
– У меня, как видишь…
– Да, это, конечно, – сказал на всякий случай Данилов.
– Тебя сюда вызвали?
– Да, вызвали, – сказал Данилов. – То есть вызвали не к вам, а вообще сюда…
– Угу, – согласился Новый Маргарит.
«Идиотский разговор! – подумал Данилов. – Зачем я пришел сюда? Встать, что ли, и уйти?..»
– Прежде ты редко заглядывал в Пятый Слой…
– Я многого здесь не понимаю, – сказал Данилов.
– И я многого не понимаю! – обрадовался Новый Маргарит. – И не вижу нужды в понимании многого. А в том, что понимаю, ничего не могу изменить.
– Я думаю, что ты преувеличиваешь, – сказал Данилов.
– Несомненно, – согласился Новый Маргарит. И опять чему-то обрадовался. – А если даже и могу что-либо изменить, то не имею желания изменять.
«Не мои ли заботы вызвали эти его слова?» – подумал Данилов. Сказал, помолчав:
– Я, наверное, поэтому и нашел тебя успокоенным… Но, может быть, тебе тут наскучило?
Вопрос этот и самого Данилова смутил. Он мог быть задан лишь в случае равенства собеседников и их потребности в откровениях, но разве они были равны и откровенны? Новый Маргарит мог сейчас же поставить Данилова на место.
– Нет, – сказал Новый Маргарит, – не наскучило. Тебе вот не наскучила твоя музыка. Я знаю, знаю… И мне пока не скучно. Я уже не говорю о важном… Меня порой занимает и самый нелепый ученый спор. Забавно. Хоть бы и пустая перебранка, вроде той, что ты слышал.
– Чью же сторону ты бы принял в этой перебранке?
– Оба правы. И оба не правы. Оба – посредственности. При этом один из них более делец.
Произнес это Новый Маргарит, поделившись институтскими секретами, доверительно, как именно равному и единомышленнику. Новый Маргарит всегда был либерал и, хотя на него часто ворчали, любил проявлять себя либералом. Он и в своем научном движении преуспел отчасти и потому, что многие серьезные и строгие личности, от которых зависело его продвижение, тоже в душе считали себя либералами, однако они не могли себе ничего этакого позволить, а Новый Маргарит позволял, выражая тем самым, как им казалось, и их настроения. Они его и поддерживали.
– Оттого что он делец, – сказал Новый Маргарит, – он и средств выудил на свои темы больше. Ну это ясно…
Те два демона представляли разные ученые направления. Тут Новый Маргарит назвал теорию трансформации зла и, полагая Данилова малообразованным, стал объяснять простые вещи. Зло имелось в виду в людском понимании. В Девяти Слоях были свои категории. «Зло» тут шло как бы рабочим термином. Неким обязательным для здешних работ компонентом. Естественно, выяснялось, что для тех или иных землян есть зло. И какое зло подходит к тому или иному времени. То есть надо было уметь учитывать спрос. Тот спорщик, что сгоряча поминал гору Броккен, – с редким нюхом, модный костюм закажет за год до прихода моды. Стрессы, неврозы, сексуальные и прочие взрывы – все это по линии их отдела. Тут они мастаки. Но ничего старого они не признают. Считают все старое укусами комара.
– А ты как считаешь?
– Я считаю, – сказал Новый Маргарит, – целесообразным одновременное развитие нескольких направлений в исследованиях, даже если большинство из них в конце концов окажутся ошибочными. Отчего же не рисковать? Эти, со стрессами, в своей победной уверенности, на самом деле многого добились. Они чутки к ходу земной цивилизации. Они и автомобиль учли, и самолеты, и бомбы, и демографию, и голографию, и знают, где в метро легче оторвать каблук и вызвать сотрясение мозга, они прекрасно отличают нынешнего клерка от клерка викторианского, и в фармакологии они доки, загубили в опытах тонны антибиотиков, про героин я уже и не говорю. Они и вперед на сорок лет чуют. Ну и ладно. Ну и молодцы! Пусть и живут при своем заблуждении, что человек настолько меняется или уже изменился, что к нему приложимо лишь какое-то новое зло. Конечно, и свежие средства должны появляться, но надо иметь в виду – вечное. А то – стрессы, неврозы, сексуальные взрывы! Нашли чем гордиться.
– Ты все про того спорщика?
– Я его не осуждаю. Пусть он есть. Он необходим. Но разве памятный тебе Иван Васильевич Грозный не имел стрессов и неврозов? Или, скажем, Людовик Одиннадцатый? Да имели они, только не знали, что это именно стрессы и неврозы. Естественно, способы их управления, их нравы, некоторые их милые штучки нынче на Земле как будто бы неприличны. Однако случаются там вещи и похлеще прежних. Но все было, было, было… Не так, но было. Вот потому и тот спорщик, кого желали оскорбить горою Броккен, тоже прав. И его алхимия хороша. Ведь порой нужно лишь обнаженное действие в его вечной сути.
– И все же, – сказал Данилов, – зачем яйца-то режут на семьдесят семь частей и крошат в реку? Что вам дались медные пуговицы? И зачем столько средств идет на русалок? Что они делают-то нынче на Земле?
– Относительно русалок ты ошибаешься, – сказал Новый Маргарит.
– Не знаю, – сказал Данилов.
– Человек, как, впрочем, и обитатели иных планет, – существо чрезвычайно живучее. И терпеливое. Какие только изменения среды он не выдерживает! Правда, изменениям этим он чаще всего обязан себе. Поболеет, поболеет от радиаций и химии, а потом они будут для него как кислород. А вот какой-нибудь древний и простенький насморк свалит его с ног. Станет очень умный, а на осмеянном и забытом черном коте и поймается. И еще. Чем цивилизация становится образованнее и взрослее – или это ей так кажется, – тем острее становится у нее интерес к собственному босоногому детству. На детские сказки и вовсе мода вспухает. И ностальгия объявится и по русалкам, и по ведьмам. Как будто бы и с чувством превосходства над ними, с иронией, без страха, но все-таки… Тут и семьдесят семь кусочков яйца вкрутую будут хороши. Имеем уже уроки. Пришлось вот устанавливать новую аппаратуру на станциях спиритических ответов. Там, на Земле, все больше и больше любознательных личностей пускают блюдечки по столу, вызывая духов. А у нас не стало хватать мощностей, чтобы двигать всю эту посуду. Мы отстали. Оттого теперь и не экономим на русалках.
– Наверное, и русалки нынче не те?
– Не те, не те, – кивнул Новый Маргарит.
– Я видел… – начал Данилов, чуть было не спросил насчет париков, но сдержался. И тут он задал Новому Маргариту такой вопрос, какой задавать ему было нельзя: – Усилия велики, старания ощутимы, а толк-то есть от них? Не только нынче. А вообще. Всегда.
– Ну, Данилов! – развел руками Новый Маргарит. И было бы логично, если бы он выгнал Данилова из голубой сферы. Однако Новый Маргарит замолчал. – Что же, – сказал Новый Маргарит серьезно, – мы вели один разговор. А теперь пойдет другой… Ладно… Есть ли от наших усилий толк? Скажем, на Земле? Да? Ну так вот я тебе скажу. Толку от наших усилий мало. Конечно, есть дела, и существенные, но… Ход земной цивилизации не мы движем и не мы тормозим.
– А кто же? – спросил Данилов. И себе же удивился: «О чем спрашивает? Будто не знает!»
– Сами земляне, – сказал Новый Маргарит. – И тебе это хорошо известно.
– Да, у меня есть наблюдения, – согласился Данилов.
– Поэтому я и принял твой вопрос. Иному бы я побоялся смутить разум. Или же обеспокоился бы за себя. А ты мне ясен. Я знаю, кто ты.
– Кто же я? – насторожился Данилов.
– Ну, Данилов, это лишнее.
– Нет, кто же я? – сказал Данилов, чуть ли не с обидой.
– Данилов, я знаю… Во всяком случае, ты не демон. И оставим это. Ты меня спросил о толке, и коли желаешь слушать… Так вот. Сам человек куда более энергично, чем что-либо, способствует ходу своей цивилизации. Сам же человек куда более успешно, чем всё, – мы в частности – этому же ходу и мешает.
– Может, так и должно быть?
– Видишь ли, в некоторых цивилизациях мы на самом деле были ловки и сообразительны и многое перетряхнули. Но человек… Это существо особенное… Он неуправляем. Нашему контролю и влиянию он не подчиняется. Увы. У него своя самодеятельность. Он фантазер и творец. Мы думаем о человеке с чувством превосходства. Но это несправедливо. Наши возможности изначально несравнимы с возможностями человека. Они для него сказочные. Но голь на выдумку хитра. Многие его открытия и нас соблазнили, сколько его изобретений мы использовали и в быту, и в трудах. Мы сами в конце концов стали ему подражать. А наши ученые? Они-то всю земную науку рассматривают с лупой в руках. Знают, что в ней много чепухи, много глупости, а все равно ни макового зернышка не упускают из ее открытий и заблуждений. Считают, что людское знание условно, и тем не менее… знают, что на Земле обстоятельства заставят так исхитриться и придумать такое, что никакая умная аппаратура в Пятом Слое не догадается придумать. Хоть ты ее снабди земными условиями опыта.
– Я здесь, – сказал Данилов, – видел земные научные издания. И серьезные. И популярные. С картинками. Я один такой в Москве покупаю. «Знание – сила».
– И «Знание – сила»! Конечно! – согласился Новый Маргарит. – Может, и в первую очередь такие, как «Знание – сила»! А что? Хороший журнал. Ты не находишь?
– Хороший.
– Хороший, – еще раз отметил Новый Маргарит.
– У вас и словечки в ходу – оттуда. Гиперпутешествие. Гиперпространство.
– Так всегда было. Какие термины на Земле в моде, такие и у нас. И соблюдается видимость поспевания науки за ходом времени. И облегчается ученое общение.
– Гиперпутешествие. Слово-то какое скучное. Раньше проще было.
– Но разве – чем проще, тем лучше? Ты произносишь «гиперпутешествие» и чувствуешь, как усложняется твое понимание мира. И это хорошо.
– Ты смеешься, – сказал Данилов. – Не надо мной?
– Не над тобой, – сказал Новый Маргарит. – Над теми, кто суетится, полагая себя вершителями, с тем и живут…
– А ты с чем живешь?
– Я тебе на это не отвечу… Скажу лишь вот что. Если бы мы только будоражили, злили землян, если бы мы только мешали им, вводили бы их в заблуждения и буйства, если бы у нас были лишь такие хлопоты и в иных цивилизациях, мы бы сами по себе ничего не значили. Носились бы прислугами при Фаустах. Но это скучно. Это пошло. Это безрадостно. Это унизительно, наконец. Нет, мы не одни лишь отрицатели и вредители! В нас, несомненно, существует и нечто свое, замкнутое на себя, независимое от иных систем и цивилизаций. И оттого в существовании Девяти Слоев есть свой высокий смысл… Должен быть…