ащее им по праву. Потому и работали так исступленно, просиживая вечера за одним столом в полном молчании, со сжатыми ртами, забыв друг о друге и обо всем на свете.
Лишь устав до изнеможения, Кира отрывалась от книги, смотрела на Сергея, и губы ее дрожали в усмешке. Тогда он швырял книгу, подходил к ней, прижимал ее голову к своей груди.
- Ну, старуха, будем шабашить! Хочешь, я тебе в чувствах объяснюсь?..
Случались, конечно, и ссоры, омрачавшие их семейную жизнь. Иногда Кира словно бы отчуждалась от него, уходила в себя, с удивлением оглядывалась вокруг, будто пыталась вспомнить что-то очень важное, но крепко забытое. И тогда Сергею казалось, что он знает Киру не больше, чем в первый день их знакомства: она вроде бы умышленно утаивала от него что-то основное в своем характере. А когда Сергей допытывался, сердилась:
- Не фантазируй. Никаких тайн от тебя у меня нет.
- У каждого есть свой скрытый мир, вторая натура.
- Слыхала. Но за тобой что-то ничего подобного не замечала. У тебя все на виду. Одна натура и один неизменный принцип: чем больше человек кует - тем выше ему цена; интеллект должен идти от кувалды и парового молота.
- А чего ты от меня хочешь?
- Да ничего не хочу. Разве можно требовать от человека, чтобы он был интереснее, чем есть на самом деле? Вот я вычитала в одной философской книжке: есть люди, которые всю жизнь произносят про себя бесконечный монолог - они всегда убеждены в своей правоте, для них все ясно. Но человек становится личностью в полном смысле лишь тогда, когда от монолога переходит к диалогу, к жестокому спору со своим воображаемым оппонентом, противником самого себя. Считается, что внутренний диалог - феномен культуры. Вот я иногда и пытаюсь выяснить, есть ли у тебя внутренний, беспощадный к тебе собеседник. Или ты только и занят тем, что произносишь свой железный монолог?
Она его дразнила, а он сердился всерьез, начинал казаться самому себе скучным, неспособным увлечь ее. Стремясь развить в себе культуру мышления, набрасывался на книги по философии, по психологии. Читал заграничных авторов, но та далекая жизнь, наполненная непонятными ему страстями, казалась мелкой, уродливой и не возбуждала желания окунуться в нее, прожить ничтожными страстями, без настоящей борьбы и без разумного утверждения своей личности. Для него это было вчерашним днем человечества. А его манило то, что пока еще за чертой горизонта: будущее. Именно потому Алтунин обратился к научной фантастике. И тоже разочаровался: в интерпретации фантастов, во всяком случае, многих из них, слишком уж увязших ногами в прошлом, будущее выглядело бездушным царством машин, якобы создающих удобства человеку, а сам человек представал заурядным обывателем с мелочными интересами, лишенным духовной мощи и духовной красоты. Сергей же и в этих книгах хотел ощущать кипение больших, социальных страстей. Но, видно, чтобы осмыслить будущее, нужно самому жить в нем постоянно, хотя бы разумом, видеть в сегодняшнем ростке завтрашнее дерево.
Алтунин пытался осмыслить свою собственную жизнь и находил в ней много несовершенств. Пока он был один, эти несовершенства как-то стушевывались; но теперь он каждый миг, каждый час находился на виду у другого существа, которое, конечно же, относилось к нему со скрытой улыбкой, а то и с откровенной иронией.
Будучи человеком физически сильным, Сергей при разговорах с Кирой частенько чувствовал себя духовно неуклюжим. Хотел ей нравиться, но не знал, как этого достигнуть. Если бы она могла догадаться, какие диалоги клокочут у него в голове, какие жестокие споры ведет он сам с собой! Да разве это мыслимо? А сам ведь тоже не скажешь ей об этом - нехорошо, нескромно духовно обнажаться до такой степени даже перед собственной женой.
Иногда ему начинало казаться, что Кира больше не любит его. Что-то было такое, что их сблизило на какое-то время, а потом она, сравнив его с кем-то другим, наверное, поняла, что у того, другого, ум острее, чувства тоньше, и появилась неудовлетворенность семейной жизнью, стремление к обособленности.
И тогда глухая тоска закрадывалась в сердце Сергея. Тоска и ревность. Раньше он не представлял, что можно так исступленно и мерзко ревновать, когда свет мутится в глазах, а жизнь становится постылой. Но пароксизм проходил, проносился опустошающий душу смерч, и Алтунин с удивлением спрашивал себя: что это было?
Но это было. Дикое, темное, со скрежетом зубовным. Можно укреплять свой дух чтением брошюрок по этике, но от ревности человек, наверное, не избавится никогда. Даже в отдаленном будущем. И сколько ни облагораживай себя, ссоры все чаще вспыхивают по пустякам. Кира с болезненным пристрастием оберегает свою независимость, считает позором отчитываться за каждый свой шаг. Где была, почему задержалась? Почему прогуливалась по городу с таким-то и таким-то? Она отмалчивается. А Сергей бесится. В конечном итоге дело не в самоотчетах, а в открытости поведения. Мужу всегда интересно, чем жила жена целый день. А когда он начинает рассказывать о себе, она вроде бы и не слушает. Она знает: в жизни Алтунина ничего примечательного быть не может. Куешь, ну и куй себе на здоровье!
Самая крупная ссора произошла вчера. Ссору, собственно, спровоцировал он, сам того не желая.
- Все! — сказал Сергей. — Завтра получу диплом, и ты уж изволь в награду родить мне сына. Недаром говорится: дом, где нет детей, мертв.
Он не предполагал, что эти в общем-то безобидные слова вызовут взрыв.
Но взрыв произошел. Он давно назревал, Алтунину хотелось иметь ребенка. Думалось: поженимся, пойдут дети. Как у всех нормальных людей. Вон Петя Скатерщиков, не успел жениться - и уже дитё. Так и должно быть. И мать Сергея, и Юрий Михайлович, и Кирина мать - Зоя Петровна ждали внука или внучку. Самарин спрашивал иногда вроде бы в шутку:
- Когда же у вас намечается демографический взрыв?
Сергей смущался, бормотал:
- Кира хочет сперва окончить институт.
Юрий Михайлович укоризненно покачивал головой.
- Отказываюсь понимать нынешнюю молодежь. Сперва - институт, потом - кандидатская, потом - докторская, а там и жизнь прошла без детского смеха. Мы в войну не боялись - рожали, воспитывали. И представь себе, тоже учились. Степень или диплом никогда не поздно получить, а вот детками обзаводиться нужно сразу же, чтоб, значит, семейное счастье не раскололось. Тут уж ты должен настойчивость проявить.
Что мог ответить ему Сергей? Он целиком был согласен с Юрием Михайловичем. А Кира твердила свое:
- Я должна окончить институт. Превратить меня в няньку еще успеешь.
- Ну, сделаешь перерыв в учебе, в работе, — увещевал он, — Многие так делают.
- Нет уж, избавь меня от этого. Я сама знаю, когда мне обзаводиться потомством.
От подобных разговоров обоим становилось тягостно. Ему хотелось, чтобы их семейная жизнь была крепкой, как безупречный стальной слиток, а в ней словно бы появлялись пустоты и рыхлоты. Кира все чаще задерживалась по вечерам в институте. Алтунин невесело шутил:
- Так происходит отмирание семьи. А мы-то раньше гадали, как это будет на деле?..
И вот вчера она с каким-то надрывом и злобой закричала:
- Тебе не надоело тянуть из меня жилы? Все, что ты говоришь, — грубо, бестактно. Я не хочу сейчас иметь ребенка! Понял? И отстань...
Он тоже обозлился.
- Почему? Не умеешь?
- Хочешь знать, почему? Так знай: я устала от тебя. У тебя примитивные, архаичные представления обо всем. Ты вызываешь во мне чувство протеста, и чем все кончится, не знаю.
Но усталой она не выглядела: высокая, розовощекая, голову держит прямо и гордо. Походка непринужденная, свободная, и молодые люди на улицах останавливаются, чтобы поглядеть ей вслед.
- Ты разлюбила меня?
Она не отозвалась. Этим Сергей был взбешен до крайности. Так вон, оказывается, что! Она от него устала... Может быть, уже появился хлюст, который увивается за ней и от которого она не устает? Не знает, видите ли, чем все кончится. Знает, конечно: задумала уйти. Ушла бы сейчас, да отец в плохом состоянии, боится своим поступком добить его...
Слепая ревность совсем захлестнула Сергея. Жизнь показалась никчемной, пустой. Ради чего все? Ради чего?.. Учеба, диплом, работа... Ей не нужны его усилия. Пусть все катится к чертям собачьим.
Не отдавая себе отчета, он кинулся к двери, но Кира загородила дорогу.
- Не теряй чувства юмора, Алтунин, не смеши людей. Я тебя люблю. Но ты и все вы решили извести меня, требуя, чтобы я немедленно рожала. Это нечестно. Тут и электронная машина зарычит. Окончу институт - рожу тебе в виде компенсации двойню.
И они помирились. Но тяжелый осадок на сердце остался.
...Сейчас Кира бросилась ему на шею, обдала лицо волной каштановых волос.
- Показывай диплом! Ты, Алтуня, — гений! Подарки получишь дома. И даже не хочу скрывать, какие: во-первых, японский магнитофон, о котором мечтал.
- А во-вторых? Видишь, я сгораю от любопытства.
- Во-вторых, я дарю тебе себя на целых двадцать четыре дня: достала две туристических путевки в Болгарию! Через пять дней едем.
Он легонько отстранил ее, наморщил лоб. Она посмотрела на него с удивлением.
- Ты не рад?
- Спасибо. Рад, конечно. Но тут непредвиденное обстоятельство... — Он запнулся.
- Никаких обстоятельств! Отступать поздно. Тебе положен отпуск. Мне - тоже.
Он совсем растерялся, не знал, как ей объяснить.
- Кира...
- Да.
- Я сейчас иду в отдел кадров.
- Ну и что?
- Юрия Михайловича кладут на углубленное обследование.
- Знаю. Но ты здесь при чем?
- Он просил меня принять должность заместителя начальника цеха, то есть заменить его. И Лядов просит.
- Ничего не понимаю. Зачем тебе это? Да и нехорошо как-то. Папа - трудный человек, ты же знаешь... Начнутся раздоры... Мне казалось, ты перейдешь на другой завод. Можно ведь и в другой город уехать, в Иркутск, например.
- Юрий Михайлович тяжело болен. Кто-то должен хотя бы на время... заменить...