– Я получил разрешение на проведение совершенно секретных мероприятий в связи с делом о гибели трех молодых людей в парке Академии. Полный карт-бланш «от и до».
– То есть у тебя такая бумага уже есть, и мне по тому же делу никто ее не выдаст, – покачал головой Куприянов. – Отлично сработано!
– Орест Олегович, – спросил тогда Яков, – объясни мне другое: с чего вдруг такой интерес? Это же не коммунисты, не к ночи будь помянуты, и не анархо-синдикалисты. Тебе-то все это зачем?
– Ну, зачем мне то или это, есть государственная тайна, – мило улыбнулся «охранитель». – Но вот представь себе, Яков Ильич, посылаю я человечка разведать, что да как происходит в Третьей градской. Зачем я его послал, сейчас не важно. Факт – послал. И еще один факт. Человек мой был на связи со мной в течение всего вечера. Последний раз позвонил по телефону в половине первого ночи. И все! Исчез! Испарился! Канул в неизвестность! Ты что-нибудь об этом знаешь?
– Орест Олегович! – покачал головой Яков. – Ну что ты в самом деле дурака валяешь! Ты же выяснил уже, поди, что сам я там ночью не был. Заходил вечером, но ушел в начале десятого. Ночевал дома. То есть здесь. Утром встречался сначала с моим сотрудником – адъюнктом Суржиным – в здании Бюро, а позже, около двенадцати, с Варварой Демидовой ходил покупать одежду вот для этой дамы. – Мягкий жест в сторону молчавшей все это время Альв. – Моих людей в больнице, как ты знаешь, не было. Полицейский, не из нашего приказа, а из городской полиции, дежурил в фойе. Еще вопросы есть?
– Есть, – кивнул Куприянов. – Но не к тебе. Спроси вот госпожу Ринхольф, что об этом знает она.
– Ну, если вы так и политическим сыском занимаетесь, – покачал головой Яков, – то ой нам всем! Революцию какую-нибудь паршивую и ту наверняка прошляпите!
– Возможно, – согласился Куприянов. – Но ты все-таки спроси.
– Изволь!
Яков повернулся к Альв и коротко объяснил, что происходит и о чем их спрашивают.
– Скажи ему, что я ничего об этом не знаю, – оставаясь по-прежнему абсолютно бесстрастной, ответила Альв. – Мне с вечера нездоровилось, и женщина-лекарь дала мне какое-то снадобье, чтобы я поспала. Я спала и ничего не слышала и не видела.
– Удовлетворен? – обернулся Яков к Куприянову.
– Яков Ильич, ты же в последнюю войну в контрразведке служил, я не ошибаюсь?
– Оставь, Орест Олегович! – поморщился Яков. – Знаю я, к чему ты клонишь. Но у госпожи Ринхольф такая нервная система. Ее трудно удивить. Сложно испугать. И затруднительно вывести из себя. Если это признак спецподготовки, то куда, прости господи, она спецготовилась внедриться? Без языка, с таким вот противоестественным спокойствием… Да и способ заброски странный, не находишь?
– Да, уж способ заброски… Ты не в курсе, случаем, где эти… мм… скажем, дамы, смогли пошить такие платья? А золото? Камни? Откуда такая роскошь?
– Зачем спрашивать, если сам все знаешь? – пожал плечами Яков и аккуратно, чтобы не вспугнуть оперативников, взял с журнального столика папиросы и спички. – Я, с твоего позволения, закурю, но не отказался бы и от коньяка. Хочешь папиросу? – повернулся он к Альв.
– Они неспокойны. Хотят напасть, но боятся, – практически беззвучно сказала Альв и покачала головой, отказываясь от папиросы.
«Похоже, ты права, Альв. А боится Куприянов ответственности. Он же на свой страх и риск действует, без ордера. Это он передо мной может хорохориться, но сам-то знает – в тайне такое надолго не утаить. Свои же и сольют!»
– Что она тебе сказала? – насторожился Куприянов.
– Сказала, что ты ей не нравишься. И не отвлекайся, пожалуйста, я попросил тебя налить мне коньяку. Даме тоже!
– Да хоть упейтесь! – Куприянов подошел к буфету, взял бутылку, но бокалов не нашел и разлил коньяк в водочные рюмки. Себе, к слову, тоже налил.
– Вокруг дома много людей, – так же, как прежде, почти без звука шепнула Альв.
– Будьте любезны, господин премьер-дознаватель, – сразу же напрягся один из оперативников, – не шепчитесь с госпожой Ринхольф.
– Боишься, сынок, что сговоримся и убьем тебя на хрен? – Яков пятнадцать лет оттрубил в армии, ему ли не знать, чем можно смутить или унизить такого вот крепкого бойца. – Смотри не обделайся со страху!
– Не надо провоцировать моих людей, – примирительно поднял руку Куприянов. – Пожалуйста, вот ваш коньяк, господа!
– Спасибо, господин премьер-дознаватель, – обидно усмехнулся Яков, принимая рюмки. – Что-нибудь еще?
– Ты знаешь, Яков Ильич, что у твоей дамы волосы на теле не растут? Хотя зачем я спрашиваю? Конечно, знаешь, вы же только что из бани!
– В чем крамола? – поднял бровь Яков, который действительно об этом знал.
– Ну, или она все еще девочка – я думаю, ты понимаешь, о чем я говорю, – или не совсем человек. Ты не мог бы, Яков Ильич, попросить леди Ринхольф дать разъяснения по данному поводу?
– Тебе больше делать нечего? У врачей бы спросил!
– А откуда, как ты думаешь, я знаю о факте отсутствия волос? Ты, кажется, начинаешь сдавать, Яков Ильич. Мог бы и сообразить!
«Черт! – Яков знал об этом с пятницы, ему Полина шепнула, но, по-видимому, по больнице поползли слухи, и этот «человечек» Куприянова что-то разнюхал. – Вот же болтуны, едрить твою в дышло!»
– Альв, – повернулся он к девушке, – мне надо задать тебе один весьма деликатный вопрос…
– Можешь не мучиться, я твоего приятеля поняла, – усмехнулась Альв. – Отвечаю. Не знаю. Не помню. Если в течение месяца не случится менструации, то или у меня ее и вовсе нет, или я залетела. Это все.
– Н-да, – кивнул Куприянов, – исчерпывающий ответ. И позиция безукоризненная. В рамках диссоциативной фуги все может приключиться. Не помню, не знаю – и все.
– А если действительно не помнит? – спросил Яков и выпил коньяк.
– Если не помнит, плохо дело, – на полном серьезе ответил Куприянов и тоже выпил коньяк. – Тут, Яков Ильич, такое дело, – сказал он через мгновение, – у меня еще один агент пропал. Вчера ночью, в ста метрах от твоего дома. И не шпик какой-нибудь хлипкого телосложения, а офицер-оперативник из «Псковитянина». Представляешь, верно, о ком говорю. И такой вот опытный тренированный человек исчезает без следа, да так, что даже лежка, в которой ему помогал устроиться другой оперативник, исчезла, словно не было!
– Скажи прямо, – пыхнул папиросой Яков, – кого и в чем ты подозреваешь? Ее, – кивнул он на Альв, – или меня? Если меня – угомонись! Мне такое уже не под силу. Лет двадцать назад – смог бы. Но я, Орест Олегович, боевым офицером из тактической разведки егерской бригады тогда был. С теми моими умениями я бы сейчас тебя и твоих задохликов уже похоронил. Но не в моем возрасте, да и растренирован давно. Следовательно, остается только госпожа Ринхольф. Ну и как ты себе это представляешь – при ее-то изящном телосложении? Хотя постой! Ты же думаешь, она не человек. А кто тогда? Фея? Вервольф? Вампир? Впрочем, однозначно не вампир. Она, как ты, верно, уже выяснил в больнице, вполне себе теплокровная, дышит, ест, и сердце у нее стучит. С вервольфом сложнее, но, понимаешь, какое дело: полнолуние было как раз с пятницы на субботу – ты об этом и сам, верно, знаешь, но волка, бегающего по улицам Шлиссельбурга, никто не видел. Значит, остается только фея… Не знаю, как тебе, но мне эта идея нравится. Фея и есть! – посмотрел он на Альв. – Ну или богиня. Богиня тоже могла, наверное, утилизировать твоего разведчика.
– Зря веселишься, – поморщился Куприянов. – Сам же карт-бланш у боярина выпросил! Значит, тогда уже заподозрил: что-то с этой историей неладно, ведь так?
– Так я, Орест Олегович, этого и не скрываю, – пожал плечами Яков. – Веду расследование и недоумеваю, какого лешего ты путаешься у меня в ногах? Поляна маловата показалась? Решил в мою епархию влезть?
– Я не уверен в твоей искренности, Яков Ильич, – возразил «охранитель». – В конце концов, ты спишь с фигуранткой, разве нет?
– А по-моему, ты просто не умеешь ждать, – покачал головой Яков. – Терпения тебе, Орест Олегович, не хватает. Госпожа Ринхольф здесь ни при чем, я за нее ручаюсь. И вообще, расследование только началось, какого лешего ты вмешиваешься? Впрочем, смотри, Орест Олегович, дело твое: хочешь стрелять, стреляй сразу. Мы умрем, а ты пойдешь на каторгу. Хочешь так закончить жизнь и карьеру, не смею мешать! Но если хочешь сотрудничать, то для начала отзови своих псов, дай нам с госпожой Ринхольф одеться как нормальным людям и позволь пригласить тебя, как столоначальник столоначальника, на ужин с пельменями под водку. Пельмени у меня первый класс – с олениной, и хреновуха в подполе припасена. Отужинаем, обсудим дела, решим, как жить дальше. Слово за тобой.
Куприянов помолчал для приличия, но в конце концов кивнул. Он ведь наверняка и задумывал весь этот низкопробный бурлеск как способ подключиться к расследованию. Неумный ход, вернее, недостаточно продуманный, но таков уж себерский политический сыск: настоящих волкодавов немного, а ищеек с умом и нюхом и вовсе нет.
– Ладно, – словно бы от сердца отрывая, согласился Куприянов, – поверю тебе на слово. Идите уж одевайтесь! – И он махнул своим людям, командуя отход.
– Он плохой человек, – сказала Альв, когда они поднялись на второй этаж.
– Знаю, – кивнул Яков. – Но он еще и опасный человек. Поэтому действовать против него надо осторожно: с умом и без лишних движений. Тебя, Альв, я прошу об одном: доверься мне, я тебя не подведу! Если доверишься, дай мне один день, и я все закончу. Только не наделай глупостей!
– Что мне делать? – Вопрос чисто деловой. В голосе ни обиды, ни волнения. И сомнения в Якове тоже вроде бы нет. Кремень, а не женщина!
– Иди оденься, – облегченно кивнул Яков, – и спускайся вниз. В разговоре ты участия не принимаешь. Молчи, кушай, пей вино и постарайся не волноваться, что бы ни говорил он и что бы ни сказал я. Мы договорились?
– Будь по-твоему, – согласилась Альв и пошла в свою спальню.
Альв зашла в комнату, скинула халат и начала одеваться. Больше всего проблем создавал бюстгальтер. Эта штука чем-то напоминает корсет, но функция у нее несколько иная. Бюстгальтер поддерживает грудь, которую Альв совсем не требовалось поддерживать, но не помогает создавать видимость талии, особенно тогда, когда ее нет. Главное, однако, в том, что он застегивается на спине, и застежка у него не такая уж простая. С другой стороны, хорошо, что это всего лишь застежка, а не шнуровка. Вот со шнуровкой Альв в одиночку никогда не справилась бы.