Пока одевалась, думала о том, что произошло в мыльне, и о том, что случилось потом. В мыльне, по внутреннему ощущению, все произошло правильно. Ни стыдиться случившегося, ни тем более сожалеть об этом Альв и в голову не пришло. Если бы не гнусная выходка «дознатчика», так все и вообще было бы замечательно. Этот Куприянов – нехороший человек. Хитрый и опасный. Он пришел не убивать, это очевидно, хотя при других обстоятельствах мог бы и убить. Хотел спровоцировать. Вопрос: кого – ее или Якова? Если ее – пустые хлопоты: ведь она действительно ничего не знает, потому что не помнит. Или почти не помнит, поскольку кое-что из того, о чем хотел бы узнать Куприянов, ей все-таки известно. Но она ему не скажет. Быть может, сказала бы Якову, и, возможно, еще расскажет, но не сейчас. И провоцировать ее бесполезно. Яков прав – ее трудно удивить, сложно испугать и затруднительно вывести из себя. Яков вроде бы тоже не поддался. То есть внешне словно и дал слабину, однако Альв чувствовала: Яков ее не предаст, что бы он ни наобещал Куприянову. И еще. Яков – мужчина себе на уме: думает об одном, говорит другое, а как поступит в итоге, не знает, похоже, и он сам.
«Но он… хороший!» – С этой незатейливой мыслью Альв вышла из комнаты и, пройдя по коридору, спустилась в гостиную.
Оперативников здесь уже не было, а Куприянов с Яковом хозяйничали на кухне и что-то обсуждали вполголоса. Никакого внешнего напряжения. Просто идиллия какая-то. Но за внешним спокойствием бурлили нешуточные страсти. Альв их прекрасно чувствовала и даже предполагала, что знает, о чем идет речь. Впрочем, стоило ей подойти ближе, как разговор иссяк сам собой. Точкой в нем прозвучала реплика Якова:
– Значит, мы сможем завтра съездить в город?
Ответ Куприянова был под стать вопросу:
– У тебя, Яков Ильич, завтра присутственный день, разве нет?
Пельмени ей не понравились. Водку, настоянную на хрене, она не только не смогла пить, ее от одного запаха этой хреновухи едва не вывернуло. А с красным вином, как ей показалось, пельмени не сочетаются. К тому же – что не странно – разговор за столом не клеился, и воцарившаяся напряженная атмосфера вгоняла Альв в уныние. Правда, ночь она провела в объятиях Якова, что было замечательно, однако не идеально. Яков устал и хотел спать, а она не хотела ему мешать, понимая, что и ее идеальному мужчине нужен отдых. Перпетуум-мобиле[10] если и существует, то не в чреслах даже самых лучших из мужчин. В результате он уснул, а она лежала без сна и думала о том, что же она такое. Откуда эта ее ненасытность, и почему хладнокровная до бесчувствия в одном, она отнюдь не равнодушна, когда дело касается ее отношений с Яковом? Разумеется, было бы куда проще разобраться во всех этих странностях души и тела, если бы Альв помнила свое прошлое и знала, кем является на самом деле. Тогда бы ей не приходилось мучительно искать ответы на вопросы, которые, наверное, не следовало и задавать. С этой мыслью она, в конце концов, и уснула.
2. Понедельник, тринадцатое марта 1933 года
Утром отправились в город. Альв с Яковом ехали в локомобиле одни, но впереди и сзади их сопровождал кортеж «охранителей». Яков был спокоен, управлял своей сложной машиной, разговаривал с Альв – большей частью ни о чем – и явно был занят какими-то своими непростыми мыслями. Что-то обдумывал, что-то для себя решал. Так «прочла» его чувства Альв, которая за считаные дни – так ей, во всяком случае, казалось – узнала Якова больше, чем смогла бы узнать другого человека за многие годы. О любви не говорили, и это казалось Альв правильным, хотя и необычным. Случившееся в мыльне не обсуждали. Неприятной истории с Куприяновым и словом не касались. И все-таки, когда уже въехали в город – а он по-прежнему казался Альв не похожим на город, – Яков попросил ее не обращать внимания на назойливое сопровождение, которое теперь не отстанет от нее в течение всего дня.
Однако ее присутствие соглядатаев, которые и не думали прятаться, просто-таки раздражало. Тем не менее она крепилась, стараясь соответствовать ожиданиям Якова, и, несмотря на тревогу и неуверенность, которые, впрочем, никому так и не показала, позволила ему оставить себя на попечение Труты Норн. Сестра Якова в понедельник оказалась свободна от обязанностей в Академии, где она преподавала «новую и новейшую историю» – чем бы это ни было, – и, приняв на себя попечение над гостьей, развлекала Альв как могла: устроила ей поход по лавкам и галереям, свозила на набережную и показала летающие корабли, которые произвели на Альв неожиданно сильное впечатление. Некоторые из кораблей были попросту огромны, и тем не менее они легко парили высоко в небе. Это было похоже на колдовство, которым, по сути, и являлось, поскольку нарушало все известные Альв законы природы. Однако факт этот нисколько ее не раздражал, а скорее воодушевлял. Настроение неожиданно поднялось, и мир снова засверкал множеством чудесных красок.
А вскоре подошло время обеда и, съев в трактире большую порцию невероятно вкусного рыбного супа, блюдо из запеченного в тесте угря и множество других незнакомых ей прежде яств и лакомств, Альв полностью оправилась от изматывавшей ее все утро серой хандры и вернула себе не только великолепное расположение духа, но и ставшее уже привычным холодноватое спокойствие уверенного в себе человека. Такой она и вернулась к Якову.
– Я соскучилась, – без стеснения призналась она, войдя в его просторный, обставленный массивной мебелью кабинет.
– Я тоже. – Он говорил правду и не пытался скрыть от Альв свои мысли.
Сейчас Альв вспомнила – как вспоминала тут и там какие-то фрагменты своего прошлого, – что может различать правду и ложь, если, конечно, знакома с тем, кого пробует читать. Якова она уже знала достаточно хорошо, чтобы не ошибиться. Однако – для каждого меча есть свой щит – обмануть можно и ее. Для этого лжец должен закрывать свои мысли. Как закрывают мысли, Альв не помнила, а может быть, и не знала, но зато чувствовала, что Яков этого не делает. Он не закрывался, и это было приятно, поскольку означало доверие. Впрочем, у всего есть цена, была она и у открытости Якова. Открывшись так щедро, как сделал это он, мужчина уже не смог утаить от Альв того, что старательно прятал от всех других.
«Ты готовишься совершить какой-то безумный шаг, Яков, – поняла Альв. – Но в чем твой план?»
Что ж, так все, по-видимому, и обстояло: за время ее отсутствия Яков явно решился на что-то рискованное и… И неожиданное. Впрочем, узнать больше, проникнув в его мысли глубже, Альв не могла. Она лишь ощущала чувства Якова. Неуверенность, беспокойство, сожаление… и решимость довести дело до конца.
– Что ж, – сказал он с улыбкой, которая так подходила к его мужественному лицу, – пойдем получим обратно принадлежащие тебе ценности!
Ну они для того, собственно, и встретились именно в этом месте, – Яков называл этот большой дом Особым бюро, – чтобы Альв смогла получить обратно свои драгоценности, которых, к слову, совершенно не помнила.
«Как он сказал? Кольца, браслеты… Что-то еще?»
Однако действительность превзошла все ее ожидания. Оказалось, драгоценностей у Альв гораздо больше, чем она могла подумать. Серьги с крупными голубыми сапфирами и каффа[11] в виде диковинного золотого дракона, обернувшегося вокруг ушной раковины, тяжелое колье с алмазами и рубинами, широкие золотые браслеты со сложным, выгравированным на них рисунком и руническими надписями, две витые золотые спицы, которые, по-видимому, скрепляли ее прическу до того, как Альв упала навзничь, растрепав волосы и потеряв эти спицы в снегу, и, наконец, кольца. Их было несколько, но заинтересовали Альв только два: тонкое кольцо, искусно свитое из нитей серебра и золота, и небольшой перстень с большим темно-синим сапфиром в огранке кабошон[12]. Витое кольцо она, не задумываясь, надела на указательный палец левой руки, словно так и следовало сделать, а перстень – на указательный палец правой руки. Странно, но едва она их надела, как по телу прошла волна благодатного тепла, и Альв вспомнила кое-что еще. Оказывается, перстень назывался «ключом», а витое кольцо – «жалом». Что означают эти имена – а они конечно же что-то означали, – Альв пока не вспомнила, но, как говорится, лиха беда начало. Вслед за тем она почувствовала настоятельную необходимость надеть браслеты. На этот раз ее словно обдало волной стужи. Альв едва не дрогнула от этого «удара», однако устояла и в следующее мгновение почувствовала, как «успокаивается» сердце, но не в том смысле, что у нее выровнялось сердцебиение. Нечему там было выравниваться: сердце Альв и так билось ровно и сильно. Нет, это было что-то другое, что еще предстояло выяснить в будущем. И, наконец, каффа. Ее следовало надеть на левое ухо и отчего-то не ждать мгновенного эффекта. Результат будет, подсказывало «утерянное» и медленно возвращающееся знание, но не сразу. Не сейчас.
Итак, интерес представляли лишь перстень, кольцо, браслеты и каффа. Все остальные драгоценности – просто дорогие или даже очень дорогие украшения. Вот разве что спицы… Спицы, как вспомнила сейчас Альв, не только заколки для волос, они еще и смертоносное оружие в умелых руках. Золотые они только с виду. На самом деле это секур[13] – металл, из которого в старину делалось лучшее оружие. Считалось, что секрет плавки секура утерян, но это не так. Эти витые, как рог единорога, спицы выковал для Альв мастер Нанд. И случилось это всего несколько лет назад. Ну, может быть, чуть раньше, но уж никак не в седую старину.
Альв взяла в руки спицы и словно бы задумалась о том, что с ними делать. Потом осторожно, как бы вспоминая, крутанула их в пальцах, и Яков даже не удивился, когда увидел, что левая и правая руки Альв действуют совершенно автономно. Движения не были ни синхронными, ни повторяющимися, но каждая рука четко «знала», что и как делать со своей спицей. Отточенные движения, опасные и в то же самое время завораживающе красивые. Мгновение – скорость возросла, и спицы замелькали в пальцах Альв, как ножи в руках жонглера.