ие греха у язычников несколько иное. У язычников вообще взгляд на мир довольно своеобразный, и многие вещи они видят иначе, чем взявшее «в низинах» верх христианство. Видят, знают, понимают. Вот только как объяснить это «знание» ведьмам, которые считают себя христианками, хотя их же собственные священники в этом с ними не согласны?
– Дура, – повторила свой приговор Альв и, оценив расстояние до идущих в пыточную людей, бросилась в бой.
Сейчас она не сражалась, а «играла», позволяя своим жертвам – двум солдатам и священнику – увидеть ее, попытаться нанести удар шпагой или тяжелым золотым крестом, которым сражался священник, и, разумеется, испытать ужас и разочарование. Раньше Альв лишь приблизительно представляла себе, как на самом деле выглядит виверна, вернее, что из себя представляет сама Альв, когда «надевает драконью шкуру». Однако недавно Йеп рассказал ей о том, что увидел тогда в Скулнскорхе, в лесу. Разумеется, память виверны не сохранила точных слов мужчины, да она и не знала многих из них, но у нее сохранилось общее впечатление, полученное Альв.
Темное тело с выраженным амарантовым оттенком, желто-фиолетовые глаза и волосы, похожие на звериную гриву странной масти: переплетенные темно-бордовые и терракотовые пряди. Наверное, ничего подобного люди увидеть не ожидали, и Альв попросту приводила их в ужас как своим обликом и невероятной скоростью, так и длиной и остротой своих когтей, способных с легкостью рвать не только слабую человеческую плоть, но и железные кольчуги солдат. Впрочем, даже «играя», а не сражаясь в полную силу, виверна разделалась с противниками в считаные минуты: двое солдат оказались мертвы, а священник захвачен живым. Этой ночью он стал уже вторым человеком, предназначенным на заклание. Альв по этому поводу не переживала, поскольку в облике виверны она этого делать не умела и даже не знала, что это такое – переживать. Однако обрадовалась, когда увидела, что потерявшая много крови, истерзанная и измученная ведьма лежит у стены без сознания. Это было куда лучше, чем переубеждать упертую молодую женщину. Сейчас Альв вольна была делать все, что заблагорассудится.
Она бросила оглушенного священника на пол и обернулась к ведьме. Думать ей было трудно, но то, что она задумала, требовало определенного мысленного усилия. Сосредоточившись, Альв наклонилась к женщине, возложила ладони ей на виски и напряглась всем телом, передавая приказ. Женщина вздрогнула, забилась, как пойманная рыба, в руках Альв, но вскоре затихла. Дыхание ее выровнялось, тело расслабилось. Тогда виверна подтянула к себе священника, одним резким движением свободной руки вскрыла артерию на горле и, приподняв над ведьмой, направила струю хлынувшей крови прямо на губы девушки. Ведьма приоткрыла рот и, не просыпаясь, стала пить. Приказ сработал, большего и не требовалось…
2. Тивздаг, двадцать первый день месяца белтайн 1611 года
Альв вернулась под утро. Проскользнула в приоткрытое окно, легко пересекла комнату и в мгновение ока оказалась под пуховой периной рядом с Яковом. Рубашку она надевать не стала и, как была нагая, прижалась к нему. От женщины пахло речной свежестью, но гибкое, желанное тело оказалось горячим, словно не она только что вернулась из холодной апрельской ночи.
– Я вернулась… – шепнула ему прямо в губы.
– Я чувствую, – выдохнул он, не без труда оторвавшись от ее губ.
Он не хотел знать, где она провела эту ночь, хотя и догадывался. Еще меньше ему хотелось думать о том, чем она была занята, откуда взялась ее неподдельная бодрость, что заставляет ее так страстно желать близости. Якову было хорошо с Альв – и не только в постели, – и он не хотел разрушать «детскими вопросами» пришедшее к нему так поздно и так нежданно счастье.
– Это ты еще ничего не почувствовал, – хихикнула женщина и буквально заструилась, спускаясь по его груди и животу вниз, туда, где сила его желания уже получила явное физическое выражение. Вот это «выражение» и лизнул вдруг быстрый ласковый язычок женщины-дракона.
– Чувствуешь? – оторвавшись на мгновение от его естества, приглушенно спросила из-под перины.
– Даже слов не подберу!
– Тогда можешь просто стонать, – милостиво разрешила Альв, но Яков делать этого не умел. Любя женщин, он мог, конечно, тихонько зарычать, поднявшись к самой последней ноте, мог – в зависимости от контекста – и выругаться. Однако все остальное он предпочитал делать молча, даже если его губы не были заняты поцелуем. Не застонал он и теперь, но Альв вытворяла своими мягкими губами и языком такое, что его пробила испарина и на висках выступили капли пота.
«Твою ж мать!..» – Он мягко освободился из власти ее сладких губ и, подтянув женщину вверх, перешел в наступление сам.
В другое время и в другом настроении Яков мог быть весьма изобретательным во всем, что касается того, что может делать мужчина с женщиной, особенно если та не возражает против смелых экспериментов. Но с Альв чаще бывало не так. Когда их охватывала страсть, это было похоже на наваждение, не оставляющее места для осознанных поступков. Все, что происходило тогда между ними, было просто и естественно, но одновременно и феерически, имея в виду интенсивность их чувств. Так случилось и на этот раз, и длилось, и длилось, пока не кончились силы у «двужильного» Якова, и даже Альв, что любопытно, немного запыхалась.
– Ты самый замечательный мужчина, Йеп, какого я встретила в жизни! – Слова приятные, что скрывать, но Яков не любил преувеличений.
– Ты не можешь этого знать, – с улыбкой возразил он.
– Что ты имеешь в виду? – сразу же села рядом с ним Альв.
– Сколько тебе лет? – спросил тогда Яков.
– Не знаю… не помню, но думаю, больше двадцати. Может быть, двадцать пять, но мне кажется, и это не предел.
– А кто был твоим первым мужчиной, ты помнишь?
– Нет, – вынуждена была признаться женщина.
– Откуда же ты знаешь, что я лучше его?
– А мне не надо знать! – решила Альв после минутного раздумья. – Я чувствую, что так все и обстоит: ты лучший мужчина из всех, кого я когда-либо знала. И это правда!
Завтракали поздно, но зато обильно, вкусно и с вином. Яков, правда, чувствовал себя несколько усталым – сказывались бессонная ночь и бурная любовь на рассвете, – но жаловаться не приходилось: всегда бы так уставать! А вот Альв выглядела просто замечательно. Свежа и полна сил. Голубые глаза сияют, снежно-белая кожа едва ли не светится, карминовые губы то ли припухли от поцелуев, то ли неожиданно пополнели. Ну и волосы, разумеется. Такое впечатление, что они даже немного подросли, пышные, волнистые, блестящие.
«Красавица!»
Ели не торопясь – спешить-то некуда, – обменивались короткими репликами и улыбками, запивали разговоры вюрцбургским рислингом. А потом, как Яков и предполагал, к их столу подошел Хуго Обермайстер.
– Доброе утро, госпожа Свев, и вам, господин мой Яков, доброго дня! – поклонился он на свой несколько чопорный манер. – Могу ли я поинтересоваться, все ли у вас слава богу? Как прошла ночь?
«Звучит как-то двусмысленно, – отметил Яков, – но, может быть, у меня развилась паранойя?»
– Доброе утро, господин Обермайстер, – кивнул он, не вставая. – Ночь прошла благополучно, и у нас все в порядке. Присаживайтесь, угощайтесь, – указал Яков на кувшин с вином. – Не знаете, случаем, отчего с утра звонят колокола?
Колокола не смолкали с самого утра, но отнюдь не по всему городу. В перезвоне участвовали церкви, расположенные за рекой.
– Уж не пропустили ли мы какой-нибудь праздник? – вопросительно поднял он бровь.
– Нет, господин мой Яков, – покачал головой старик, – вы ничего не пропустили, и это определенно не праздник. Скорее наоборот, – добавил Обермайстер, наливая себе вина. – Ночью в своей резиденции убит епископ Вюрцбургский Ансельм. Говорят, что это было хорошо подготовленное нападение. Скорее всего, злодеяние совершили язычники-протестанты. Кроме епископа они убили и многих других добрых христиан, но главное – они освободили из заточения ведьму!
– Вы рассказываете страшные вещи, господин Обермайстер. – Яков строго посмотрел на старика и перевел взгляд на Альв. – Вы пугаете мою супругу!
– В самом деле? – невинно округлил глаза Обермайстер. – Я вас напугал, госпожа Свев? Прошу прощения, ибо о таком я даже не помышлял!
– Извинения приняты, – чуть кивнула в ответ Альв. – Но что же теперь будет?
– Даже не знаю, что вам сказать, – пожал плечами старик. – Полагаю, ведьму будут искать.
Самое любопытное, что даже когда он обращался к самой Альв, Обермайстер на нее не смотрел, а если и смотрел в ее сторону, то делал это, не поднимая глаз. Он словно боялся смотреть ей в лицо, но, скорее всего, опасался встретиться с ней взглядом.
«Что же ты знаешь об Альв, старик? О чем предпочитаешь молчать? Какую, в конце концов, ведешь игру?»
– Так что, – спросил Яков, вытерев губы салфеткой, – наши планы меняются и мы никуда не пойдем?
– Нет-нет, – замахал руками старик, – бог с вами, господин Свев. Конечно же пойдем! Вернее, поедем. Я взял на себя смелость арендовать открытую карету за полуталлер серебром. Надеюсь, вы можете себе позволить подобные расходы?
– Можем, – кивнул Яков. – Поехали!
Время было самое подходящее для прогулки по городу, тем более что и погода благоприятствовала. Небо чистое, солнце почти в зените и греет уже вполне по-летнему. Не мешает и легкий ветерок, приносящий запахи цветения. Впрочем, пахло в городе по-разному. Где-то хорошо, а где-то – не очень. Тем не менее прогулка удалась. Они осмотрели знаменитые вюрцбургские виноградники, погуляли по торговым улицам, зашли в университет, но, по правде сказать, посещение оказалось совершенно неинтересным: университет лишь недавно открылся после десятилетнего запрета, и в нем почти не было ни студиозусов, ни профессоров. Неновые и не поражающие своей архитектурой строения, пустой двор, едва «заселенные» коридоры главного корпуса, наглухо закрытые двери университетской церкви. Единственным светлым пятном в этой прогулке по «руинам» европейского образования стало посещение лавки мастера Иеронимуса. Впрочем, эта старейшая и известнейшая в Баварии книжная лавка помещалась не собственно в университете, а на прилегающей к нему улице.