лэддэд, у которых поблизости находился военный отряд. С тех пор Адала выполняла различную мелкую домашнюю работу для оставшихся без жен мужей. Она могла быть вождем Вейя-Лу и священным предводителем временно объединившихся пустынных племен, но при необходимости она также шила, штопала и чистила, чтобы поддержать своих верных воинов.
«Что скажешь ты, Маита?» — спросил Данолаи, военачальник Микку. — «Зачем тратить наши жизни на отступающего врага?»
«Кровь наших людей все еще дымится на песке», — невозмутимо ответила Адала. — «Кто не станет мстить за своих родственников, незаслуженно убитых?»
Мужчины отвели взгляды. Младшие дочери Адалы, Чизи и Амалия, были среди погибших в предательском ночном нападении. Адала всегда была уверена, что за этим ужасным преступлением стоялилэддэд. Ее последователи были не так уверены, пока поблизости не были обнаружены следы подков. Пони кочевников не подковывались.
«Маита, они слишком искусны для нас».
Было очевидно, что большинство из присутствовавших людей были согласны с Данолаи. Адала жестким взглядом посмотрела на него.
«Тогда отправляйся домой», — сказала она. — «Если ты думаешь, что лэддэд искуснее вас, то ты — ничтожество. Забирай другие ничтожества, и уходите, но оставьте в песке свои мечи. У вас нет права носить оружие».
Мужчины побледнели. Для кочевника, его меч, с узким лезвием без гарды, был такой же жизненной частью его личности, как мастерство в верховой езде или искусство рассказчика. Он не мог испытать большего стыда, чем когда у него забирали меч и втыкали в песок. Этот жест означал высочайшую степень трусости.
Заговорил сидевший рядом с ней на коне кузен Адалы Вапа: «Наш замечательный бросок не привел к успеху. Но, пока мы живы, мы можем снова драться». Его бледно-серые глаза были необычными для кочевника, но широко распространенными в клане Вапы Прыгающего Паука.
«Каждое сражение ослабляет лэддэд. Это не их земля. Это не их климат. Однажды их чужеземные особенности подведут их, и они будут нашими».
Доброжелатели звали Вапу философом. Менее доброжелательные вешали на него ярлык болтливого пустобреха. Но его голос был единственным голосом разума среди непоколебимой веры Адалы в свою маиту и отчаяния вождей. Старый Кэмин, единственный вождь клана из правящего кхурского племени, присоединившийся к делу Адалы, поддержал Вапу.
«Нам нужно набраться терпения», — посоветовал он. — «Внимательно наблюдайте за лэддэд. Снова соберем племена и ударим, когда придет время».
Адала закончила шить и откусила нитку. «Кэмин мудро говорит», — сказала она, складывая заштопанный халат. — «Мы будем висеть у лэддэд на пятках, пока моя маита не укажет нам, когда снова напасть».
Никто не смог предложить лучшей идеи, и никто не выказал желания покинуть драку. В кхурцах глубоко сидели страх позора и глубочайшая приверженность чести.
В нескольких милях от них эльфы столкнулись с собственным кризисом. Урон их скудным запасам оказался хуже, чем на первый взгляд. Во время нападения была потеряна одна пятая их запасов воды и шестая часть пищевого масла. Большое число раненых означало, что колонна не сможет сохранять даже прежний медленный темп. Время их нахождения в пустыне затягивалось, и у них не было припасов обеспечить каждого.
Планчет, камердинер и телохранитель Гилтаса, прибыл с генералом Таранасом и остальными офицерами армии. Планчет возглавлял правый фланг колонны эльфов. При виде разрушений, его загорелое лицо слегка побледнело. Следы побоища людей, эльфов и лошадей тянулись прямо в сторону Беседующего. Планчет достаточно хорошо знал своего суверена, чтобы понять, что тот не отступил ни на дюйм.
Стоя рядом со своим конем, Гилтас был тонкой фигурой в кхурском наряде. Большинство эльфов переняли практичное пустынное одеяние. Некоторые, как Хамарамис и Планчет, добавили традиционные квалинестийские леггинсы, чувствуя себя неудобно без них на лошади. Сильванестийские советники Беседующего упорно цеплялись за свои шелковые одежды, неважно, насколько поношенные и обветшалые.
Планчет с огромным облегчением поприветствовал своего сеньора. «Сир, какие будут ваши пожелания?» — спросил он, спешиваясь.
«Лежать в прохладной тени березовой рощи, погрузив ноги в прозрачный ручей». — Гилтас печально улыбнулся эльфу, бывшему его камердинером, телохранителем, иногда генералом, и близким другом. — «Что бы вы пожелали, добрый Планчет?»
Будучи насмешенным, Планчет, тем не менее, ответил серьезно, указывая на отдаленные шпили Зубов Льва. «Разведчики доложили, что те пики легко оборонять. Думаю, нам следует незамедлительно направиться к ним».
«Ты предлагаешь, чтобы наш народ залез в горы?» — спросил Хамарамис.
«Да. Мы слишком уязвимы в открытой пустыне. Еще одна атака, как сегодня, и никто из нас не доживет, чтобы увидеть Инас-Вакенти».
Старый генерал нахмурился: «Мы запрем себя в подземной темнице. Кхурцы никогда больше не позволят нам выйти из нее».
Все офицеры спешились. Гилтас взмахом руки велел им расступиться и прошел несколько метров вперед, где стояли тысячи эльфов, преклонив колени или сидя на корточках на песке, готовые выслушать, что он им скажет. Они устали и были напуганы, но на всех и каждом лицах было одинаковое выражение доверия. Они верили, что Гилтас выведет их из огненного горнила пустыни, как вывел из измученной родины, когда туда вторглись минотавры, бандиты и гоблины. Они провозгласили его Гилтасом Следопытом. Такое доверие было огромным источником сил для Беседующего с Солнцем и Звездами. А еще было огромной ношей.
Гилтас глубоко вдохнул сухой перегретый воздух. Его нога в сандалии задела разбитую амфору. Находившееся внутри оливковое масло пропало, впитавшись в ненасытный песок.
«Как далеко ближайший из этих пиков?»
«Сломанный Зуб в девяти милях, Великий Беседующий», — ответил Планчет.
«И как далеко от Инас-Вакенти самый ближний к ней пик?»
Никто не знал. Когда Гилтас вернулся к своим офицерам, те уже развили бурную деятельность, доставая и обсуждая карты. Планчет доложил: «От самого западного пика, Клешни, устье Инас-Вакенти, похоже, в двадцати пяти — тридцати милях».
«Большой разброс». — В пустыне пять миль могли легко означать разницу между выживанием и гибелью.
Планчет заверил его, что они подсчитают тщательнее. Гилтас изучил карту, которую держал для него Планчет, а затем объявил о своем решении.
«Мы отправимся к первой вершине. Мы по очереди будем занимать каждый пик, используя их в качестве крепости против пустынных племен».
Солнце клонилось на западе. Гилтас вернулся к своему коню, и Планчет пошел с ним. Глядя, как они уезжают, один из младших офицеров Хамарамиса сделал пренебрежительное замечание касательно умственных способностей Беседующего. Старый генерал развернулся и ударил оскорбителя рукой в латной рукавице. Эльф упал на землю, из его губы текла кровь.
«Как ты смеешь!» — проскрежетал Хамарамис. Жара и выкрикивание команд сказались на его голосе, но в каждом хриплом слове ясно звенела ярость. — «Преемника Сильваноса не будут оскорблять!»
Молодой офицер, сильванестийский протеже покойного лорда Мориллона, поднялся с изрядно раненой гордостью. «Прошу прощения», — сухо произнес он. — «Но вы сами сказали, что направиться туда будет равносильно тому, чтобы прыгнуть в темницу».
«Может, так и будет. И если Беседующий прикажет, мы прыгнем!»
Пристыженные капитаны разошлись к своим поджидавшим солдатам. Генерал Таранас остался с Хамарамисом. «Ты опасаешься подобного развития?» — спросил Таранас, провожая взглядом дерзкого сильванестийца.
Хамарамис пожал плечами, поморщившись от боли. «Трудно знать будущее. Я не провидец», — проскрежетал он.
«Однажды я сказал это Гитантасу Амброделю. Он тогда ответил: ‘Будущее всегда наступит, хотим мы этого или нет’».
«Я скучаю по молодому Гитантасу. Мы потеряли одного из многих прекрасных офицеров».
Таранас не поправил старого генерала. Беседующий отправил Гитантаса на поиски своей пропавшей жены. Многие месяцы от него не было ни весточки, но насколько всем было известно, Гитантас не был мертв.
Резкий рев труб поднял на ноги массу измученных эльфов. Они приготовились продолжить свой поход. Хамарамис с Таранасом торжественно пожали руки. Так близко к гибели, каждое расставание ощущалось как последнее.
Они успешно добрались до вершин. Как и докладывали разведчики Планчета, Зубы Льва были доступны для подъема, особенно для тех, кто был столь мотивирован и ловок, как эльфы. Много дней они держались этих открытых ветрам крепостей. Дни под жгучим солнцем, холодные ночи, и постоянно убывающие запасы воды. Две трети эльфов, включая Беседующего и Планчета, разбили лагерь на Сломанном Зубе. Гораздо меньший отряд окопался на гораздо более крутом соседнем пике, Малом Клыке. Ниже них оставшиеся эльфы укрылись на Резце. Посредством сигнальных зеркал, находившиеся на Резце уведомили Беседующего, что обнаружили небольшой родник, пузырившийся в расселине на склоне вершины. До него было бы трудно добраться и при лучших обстоятельствах, и почти невозможно под постоянным обстрелом лучников кочевников, но Таранас, командовавший эльфами на Резце, организовал цепочку кожаных ведер для подъема воды из этого родника под покровом темноты. Находившиеся на Резце не испытывали жажды, но у них не было возможности поделиться своей живительной находкой.
Ежедневно, пустыня вокруг вершин наполнялась эхом звуков боя. Генерал Хамарамис с оставшейся кавалерией дрался, чтобы держать свободным пространство между крутыми горами. Кочевники больше не искали и не принимали открытого сражения. Вместо этого, они старались устраивать засады на небольшие отряды эльфийских воинов, обстреливать вершины стрелами, а затем исчезать в слепящей пустыне, когда Хамарамис прибывал с основными силами своей армии. Беседующий приказал каждую ночь разводить костры на вершине пиков. Костры служили двойной цели: не только разубеждать кочевников от внезапных нападений, но и сигнализировать эльфам на соседних пиках, что их товарищи держатся.