— …Да не за бумагой я полез, — сердито объяснил Михась. — Чего ее искать, если она сгорела. Говорил же Казька…
— Так чего тебя понесло?
— А то и понесло, что хотел узнать, как лучше в бункере застукать пана Августа с дружками.
Лешка широко раскрыл глаза, рот и уши.
6
Когда Михась после стычки с паном Шпилевским выпрыгнул из окна, он не сразу выскочил на улицу, потому что поранил ногу. Валявшаяся в песке ржавая часовая пружина впилась стальным концом выше лодыжки, так что сразу обильно пошла кровь. Проклиная часовщика и его ремесло, Михась захромал в угол двора, выискивая листок подорожника. Он нашел его, сдул пыль и присел на пороге аккуратного сарайчика, чтобы унять кровь.
Носков Михась не носил, платков у него не водилось, а поэтому надо было найти тряпочку, чтобы плотно привязать подорожник к ноге. Дверь в сарайчик была полуоткрыта, и там на полу валялось разное тряпье. Михась на всякий случай оглянулся на окна дома. В них — никого. Он шагнул внутрь сарайчика.
В этот момент в доме заскрипела входная дверь и в ней показался Август Сигизмундович. Плечи его оттягивал назад пузатый рюкзак, отчего походка стала замедленной и горделивой. Часовщик прошагал по бетонной дорожке от крыльца к калитке.
— Сматываешься? Валяй-валяй, — прошептал Михась.
Но оказалось, что радовался он рано. Не успела за хозяином дома закрыться калитка, как тут же снова с треском распахнулась, и пан Август влетел обратно во двор. Он обалдело глянул влево, вправо, суматошно махнул рукой выскочившей на крыльцо жене и галопом помчался прямо к сарайчику. Рюкзак колотил его по спине и прибавлял скорости. Михасю ничего не оставалось, как вскарабкаться на пыльную полку под потолком. Там он укрылся за кучей тряпья, недоумевая, зачем вдруг понесло сюда хозяина.
Но вскоре все разъяснилось. За оградой прошумел и смолк мотор автомобиля, а через секунду Михась услышал голоса капитана милиции, большой Сони из обкома и Лешки.
Пан Шпилевский в это время развивал в сарае бурную деятельность. Он подскочил к огромной пустой бочке, от которой несло кислой капустой, и уперся в нее плечом. Бочка покачнулась и накренилась. Когда днище ее приподнялось, пан Август ловко подставил под него березовое полено. Бочка осталась стоять набекрень, а под ней зачернел круглый кусок пола. Часовщик вынул из нагрудного кармана большой фигурный ключ и вставил его в центр круга. Тотчас же деревянный диск провалился.
С непостижимой быстротой Шпилевский швырнул в люк рюкзак и скрылся в нем сам. Звякнула какая-то пружина, люк с силой захлопнулся, березовый кругляш от сотрясения выскочил из-под днища, и бочка аккуратно шлепнулась на прежнее место.
— Здорово! — чуть ли не вслух сказал изумленный Михась. — Вот это механика!
Он остался лежать на полке, раздумывая над всем увиденным. Выходит, порядком нечиста совесть пана Августа перед Советской властью, если он такой бункер соорудил для себя. Пойти вот сейчас в дом и привести сюда капитана Голуба.
Но что-то удерживало Михася от спешки. Нет, не страх, что Шпилевский все-таки сболтнет о папиросах. Придет время — Михась сам расскажет, раз уж хотел «завязать» с прежней жизнью. Он чувствовал, что сейчас можно просто спугнуть часовщика. Надо подождать.
На дворе опять раздались голоса. Михась выглянул в маленькое оконце над дверью и увидел, что капитана Голуба, Соню и Лешку провожают две женщины — хозяйка дома и мать Стася. Пани Шпилевская любовно держала под руку свою квартирантку и горячо уверяла в чем-то гостей. Лешка задумчиво шел сзади.
Послышался звучный голос Сони:
— Больничная машина придет за мальчиком завтра утром. Приготовьте его.
— Так, так, пани. Все сделаем, — вперед матери Стася ответила хозяйка.
— Спасибо вам, пани Софья, — сказала мать.
— Я не пани! — гневно зазвенел Сонин голос. — Если вы не привыкли еще к слову «товарищ», зовите просто Софьей Борисовной.
Слышно было, как «виллис» отъехал. Михась выждал минут пять и слез со своих полатей. В носу было полно пыли, но он удержался и не чихнул. Как магнитом его потянуло к капустной бочке. Он нажал на нее по примеру пана Шпилевского. Где там — даже не шелохнулась. Тогда он лег на пол и прижался ухом к доскам около бочки.
Сначала ничего не было слышно. Видимо, пан Август сидел тихо как мышь. Но Михась был терпеливый парень, да и спешить было некуда. Завтра он скажет на фабрике, что ему не полагается работать в ночную смену и сошлется на инструктора Соню. Удивительная все-таки она. И Лешка мировой пацан. Вообще везет Михасю в последнее время на хороших людей. Может, и переменится жизнь. Только вот почему капитан погрозил пальцем?
Терпение победило. Минут через сорок под полом отчетливо раздались голоса. Мужской и женский. Михась вдавился ухом в пыльную половицу.
— …А где была гарантия, что они не знают меня в лицо? Не мог же я спокойно двигаться навстречу, прямо им в лапы.
— Они могли заметить, что ты побежал сюда.
— Ни дьявола они не заметили. Машина еще на углу была, когда я во двор повернул. А теперь слушай меня внимательно. Я сейчас уйду и вернусь не скоро. Тебя не тронут, а мне здесь крышка. Про разрешение на скупку жидовского добра уже знают все. Черт его дернул завалиться в щель. Даже этот щербатый голодранец пронюхал. Первый визит нанес легавый. Вот-вот жди и чекисты появятся. Это как закон. В общем, дня через три вызывай сюда Когута и Хорунжего и делите валюту. Сегодня — пятница. Значит, в понедельник. Будет возможность, и я появлюсь. И пусть они тоже сматываются с фабрики: чую, что этот сопливец скоро всех завалит. Идей набрался… Свернуть бы ему башку, да некогда. А Казимира лупцуй нещадно, если он еще будет путаться с этой рванью.
«Щербатый сопливец» перевел наверху дыхание и медленно поднялся на ноги. Он бесшумно вышел из сарайчика и тенью вдоль забора добрался до калитки. И только на улице его будто стукнуло по голове. Шпилевский разговаривал в подвале с женой. Но она-то в сарайчик не приходила и в люк не прыгала. Как она туда попала?
— Ну а как ты сюда попал? — спросил Лешка, когда Михась изложил ему свои похождения.
— Так я же назад вернулся во двор. С другой стороны дома окно в кухню. Вот я через него и хотел заглянуть, чтобы проверить, есть ли там лаз в подполье. В комнатах его нет — я бы раньше заметил. Надо же было узнать, откуда начинается ход в бункер. Ну, я только влез на подоконник…
— …Тут его и защучили, — сказал Антон Голуб, входя в дежурку. — Ты, друг Михась, извини меня: я весь твой рассказ слышал. Будем считать, что нечаянно: стенка очень тонкая. А сгреб тебя за воротник наш постовой, которому я велел на всякий случай приглядывать за домом, — усомнился в командировке пана Шпилевского. Однако получилась форменная чепуха, потому что, пока постовой тебя доставлял сюда, хозяин дома как раз и утек. Вот такие пироги! Лично у меня никаких сомнений нет, что пан Август «пошед до лясу»[1]. Но разговор об этом будет не здесь. А пока у меня к тебе есть несколько вопросиков. Первый: зачем ты и раньше частенько забредал на усадьбу Шпилевских?
Михась ощерился.
— Давай-давай, не стесняйся. Видишь, я даже протокола не веду. Мои люди пару раз видели, как ты выплывал из фабричной проходной с большим животом. Но пока тебя не трогали. Затем мы установили, что пан Шпилевский сбывает крупные партии папирос сельским спекулянтам. Есть связь между этими фактами? Так кто доставлял ему краденые папиросы?
Михась набрал полную грудь воздуха, прощальным взглядом поглядел на Лешку и выдохнул:
— Я доставлял.
— Так. С мертвой точки сдвинулись. Сколько от него денег получил?
— Шесть сотенных получил. Проел.
— Догадываюсь, что не пропил. А Шпилевский, наверно, шесть тысяч отхватил, хотя по суду он может получить срок меньше твоего. Он просто перекупщик, а ты… этот самый. Ладно, не сверкай очами. Зачем выносил папиросы? Сам придумал?
— Жратвы не хватало. Не сам.
Антон раздраженно побегал по комнате.
— Ну, допустим. Паек, конечно, маловат для твоего роста. Но почему не пришло тебе в стриженую башку, что не ту дорожку для пропитания указали твои дружки с фабрики? Мог сам-то сообразить?
— А я уже начинал соображать, — замогильным голосом сказал Михась.
— Ну, милый, этого мы не знаем. Зато факты нам известны. И все они за то, чтобы идти к прокурору за санкцией. Ну, да черт с тобой. Постановление следователь оформит завтра. Постараюсь, чтобы в нем было кое-что сказано об откровенном признании и прочих смягчающих обстоятельствах. Например, о сопливом возрасте воришки. Я кому говорю, не ощеривайся! Напаскудил, а еще в пузырь лезешь. Сейчас я тебя отвезу в управление госбезопасности, и там ты слово в слово повторишь свой рассказ. Не о папиросах, а о бункере. А ты, Вершинин, двигай до хаты.
Лешка обиделся.
Почему он должен оставаться в стороне? Такая интересная история заворачивается, а его по боку? А кто раскрыл загадку четырех букв? Кто вчера первый надоумил Соню поехать к Шпилевским?
Лешку поддержал Михась:
— Я не больно помню эти… немецкие буквы.
В «виллис» они сели вместе.
Поздно ночью капитан Голуб привез мальчишек к квартире Сони, развернулся и укатил в темноту. Лешка и Михась глянули на окна, убедились, что они еще светятся, и, не сговариваясь, сели на скамейку у подъезда. Надо было поговорить о серьезных делах.
Итак, в понедельник будут «брать» бункер Шпилевских. Хотя в управлении госбезопасности об этом не было сказано ни слова, но они не маленькие. Недаром майор заставил Михася несколько раз рисовать план двора, дома и сарая. Потом он спросил:
— Любопытно, кто такие Хорунжий и Когут. Ты не догадываешься?
Михась мотнул головой:
— Сроду не слыхал.
На прощанье майор сказал:
— Главная опасность сейчас в вас, ребята. Болтнете кому-нибудь одно слово — все сорвется. Я, Вершинин, знаю еще с фронта твоего брата. Значит, в какой-то мере могу доверять и тебе. Под честное пионерское. Между прочим, была у меня возможность раньше познакомиться, да обстоятельства помешали. Не догадываешься? Это же я должен был захватить тебя в поезд по дороге сюда… В общем, за тебя я спокоен. А вот Дубовика я не знаю. Вернее… знаю не совсем с той стороны. Так что за ценные сведения ему спасибо, но для пользы дела пусть он пару суток погостит в милиции.