– Что за ребячество, – скривилась Коттлав.
– Боже правый, – сказал Полтэш. – Звон нарастает.
– Мы примирились, чтобы заручиться твоей помощью и защититься! – крикнул Феликссон. – И теперь опустить руки? Разве ничего нельзя сделать? Я этого не приму.
– Слишком поздно вы помирились, – сказал Раговски, растаптывая в пыль битые чаши. – Возможно, если бы сюда явилось человек пятьдесят, и все разделяли ваши знания, у вас могла бы появиться надежда. Но, при текущем раскладе, вас численно превосходят.
– Численно? Хочешь сказать, у него есть приспешники? – удивился Хейадат.
– Иисусе Христе… В чем дело? Вуаль смертельная сковала разум мой, аль годы прошедшие сгноили? Вот честно не помню вас такими тупицами. Демон поглотил знания бесчисленных умов. Ему не нужна подмога. Не существует заклинания, способного его остановить.
– Нет, не может быть! – вскрикнул Феликссон.
– Уверен, три года назад я бы прибегнул к такой же беспомощной фразе, но это было до моей преждевременной кончины, братец Теодор[2].
– Исчезнем! – воскликнул Хейадат. – Все в разных направлениях. Я улечу в Париж…
– Йяшар, ты меня не слушаешь. Слишком поздно, – сказал Раговски. – От него не спрячешься. И я тому доказательство.
– Ты прав, – согласился Хейадат. – Париж – слишком очевидно. Куда-то подальше, а затем…
Пока Хейадат лихорадочно излагал свой план, Элизабет Коттлав, очевидно, смирившись с текущими обстоятельствами, решила поговорить с Раговски более непринужденно.
– Сказали, что твоё тело нашли в храме Феместриона. Странное место, Длсозеф. Как ты там оказался? Он тебя туда привел?
Раговски замер на секунду и посмотрел на Коттлав.
– Нет, – проговорил он. – Вообще-то я сам там спрятался. За алтарем там есть комнатка. Она крохотная. В ней темно. Я… я думал, что буду там в безопасности.
– А он все равно тебя нашел.
Раговски кивнул и поинтересовался:
– И как же я выглядел? – его голос невольно дрогнул.
– Меня там не было, но по отчетам всех очевидцев – ужасающе. Он бросил тебя в той норе, а крюки так и остались в теле.
– Ты рассказал ему, где хранишь все манускрипты? – спросил Полтэш.
– Мне цепь с крюком желудок через задницу тянула, так что да, Арнольд, рассказал. Я визжал, как крыса в капкане. А потом он бросил меня там, и та цепь с крюком медленно потрошила меня, пока он не побывал в моём доме и не снёс в храм все, что я припрятал. Помню, я так жаждал смерти, что буквально молил его добить меня. Я рассказал ему даже то, о чём он не просил. Мне хотелось лишь умереть. В конце концов, моё желание исполнилось. И никогда в жизни я не был так благодарен.
– Иисусе! Увидь и зарыдай! – воскликнул Феликссон. – Взгляните на себя – разинули рты на его болтовню! Мы воскресили сукина сына не для того, чтобы слушать его сраные страшилки, а ради ответов.
– Ответов захотел?! – рыкнул Раговски. – Тогда слушай. Возьми бумагу и запиши местонахождение каждого известного тебе гримуара, памфлета и предмета силы. Каждого. Рано или поздно он все равно получит нужную информацию. Лили, ты – у тебя ведь имеется единственная существующая копия «Жестокостей» Сендереггера, так?
– Возможно…
– Пиздец, женщина! – покачал головой Полтэш. – Он же пытается помочь.
– Да. Имеется, – сказала Лили Саффро. – Она в сейфе под могилой моей матери.
– Запиши. Адрес кладбища. Номер участка. Нарисуй чертову карту, если нужно. Главное, чтобы ему было не сложно искать. Тогда можно надеяться, что он отплатит той же монетой.
– У меня нет бумаги, – пискнул Хейадат внезапно пронзительным, детским от страха голосом. – Кто-нибудь, дайте бумагу!
– Держи, – сказала Элизабет, вырвав листок из записной книжки, которую она только что достала из кармана.
Полтэш писал на конверте, прижав его к мраморной стене мавзолея.
– Не понимаю, как это удержит его от манипуляций с нашими мозгами, – сказал он, рьяно покрывая конверт малопонятными каракулями.
– Не удержит, Арнольд. Это всего лишь жест повиновения. Что-то, с чем никто из нас не был особо знаком. Но вдруг, – а я ничего не гарантирую – вдруг сработает.
– О, Боже! – воскликнул Хейадат. – Я вижу свет в щелях.
Маги оторвались от письма, чтобы посмотреть, о чем речь.
Холодный голубой свет проникал в мавзолей сквозь узенькие щели между мраморными блоками.
– Пришествие нашего гостя неизбежно, – сказал Раговски. – Элизабет, дорогая…
– Да, Джозеф? – откликнулась она, не отрываясь от лихорадочного письма.
– Будь добра, освободи меня, пожалуйста.
– Одну минутку. Дай мне закончить список.
– Будь ты проклята! Отпусти меня! – вспыхнул Раговски. – Я не хочу быть здесь, когда он явится. Не хочу больше видеть его ужасное лицо, никогда!
– Наберись терпения, Джозеф, – сказал Полтэш. – Мы всего лишь следуем твоему совету.
– Кто-нибудь, верните мне смерть! Я не могу снова пройти через это! Никто не должен переживать такое дважды!
Свет, рвавшийся в мавзолей, становился всё ярче, и к нему присоединился скрип, с которым один из огромных мраморных блоков медленно выдвигался со стены на уровне человеческой головы. Когда он высунулся дюймов на десять, пришел в движение другой блок, находившийся в стене левее и пониже первого. Спустя несколько секунд пошевелился и третий камень, уже правее и повыше. Серебряно-голубые лучи яркого света, расплетавшие стену, прорывались внутрь с появлением новых щелей и трещин.
Возмущенный равнодушием своих воскресителей, Раговски продолжил разрушение некромантических трудов Коттлав с места, на котором прервался. Он схватил алебастровые чаши и швырнул их о движущуюся стену. Потом он стянул погребальный пиджак, опустился на колени и принялся с его помощью стирать цифры, написанные Коттлав безупречно непрерывной спиралью. Пускай Раговски был мертв, пока он оттирал пол, на лбу у него выступила испарина. Жидкость была темной и густой. Она собиралась в морщинах и, наконец, срывалась на пол, пятная его смесью бальзамировочных химикатов и собственных гнилостных соков мертвеца. Но старания Раговски начали себя оправдывать: блаженная немота подымалась вверх от кончиков его пальцев, ширясь конечностями тела; томная усталость собралась позади глаз и осела в пазухах – полужидкое содержимое черепа Раговски ответило зову гравитации.
Оторвавшись от работы, он увидел, как пятёрка магов строчит на бумаге списки, подобно студентам, спешащим закончить важнейший экзамен до звонка. Однако в данном случае цена неудачи была хуже, чем плохая отметка. Раговски глянул на стену – двигалось уже шесть блоков. Наконец, камень, первым ответивший на давление с той стороны, упал на пол. Зависшая в воздухе бетонная пыль наделила холодный свет плотностью. Яркий луч ворвался в мавзолей и копьем воткнулся в противоположную стену. Секунду спустя упал второй блок.
Не отрывая руку от бумаги, Теодор Феликссон принялся читать молитву, обращаясь к божеству, чье имя предусмотрительно умалчивалось:
Да будет сила Твоя,
Да будет суд Твой.
Возьми душу мою, о, Владыка,
Прими да используй ее.
Владыка, я слаб.
Я страшусь…
– Еще один «владыка» нам здесь ни к чему, – сказала Элизабет. – Нам поможет богиня.
И, промолвив эти слова, она затянула собственную мольбу:
Нита златоперсая,
Дщерью меня назови,
И грудью вскормлю я…
Но и Феликссон не переставал молиться:
Спаси меня, Владыка,
От ужаса и тьмы.
Прижми покрепче
К сердцу своему, Владыка…
Хейадат прервал битву молебнов рёвом, на который был способен только мужчина его телосложения.
– Никогда в жизни не слыхал такой фальши! Когда это вы успели уверовать во что-то, кроме собственной алчности? Если демон вас слышит, он смеется.
– Ты неправ, – послышался голос из места, откуда струился ледяной свет.
Пускай слова сами по себе были обычными, они словно ускорили капитуляцию стены.
Еще три блока двинулись вперед, размалывая цемент, и в ту же секунду два других камня выпали из стены и присоединились к завалу, растущему на полу мавзолея.
Невидимый вещатель продолжал обращаться к магам. Его голос обладал стеклянной суровостью, и контрастирующий с ним жёсткий голубой свет казался тропическим.
– Я чую разлагающуюся плоть, – молвил демон. – Но с оживляющей отдушкой. Кто-то воскрешал мертвецов.
Наземь упало еще несколько блоков, и теперь в стене образовалась дыра таких размеров, что в неё мог легко пройти человек внушительных габаритов, вот только нижнюю треть пространства занимали обвалившиеся камни. Однако для существа, которое вот-вот собиралось проникнуть в гробницу, такие проблемы решались легко.
– Оват Порак[3], – сказал вторженец.
Приказ пришел в исполнение незамедлительно. Чуткий мрамор мгновенно разошелся в стороны. Даже сам воздух очистился – каждая частичка цементной пыли убралась с дороги демона.
Итак, расчистив путь, киновит вошёл в помещение и присоединился к шести магам. Он был высок и выглядел почти так, как на изображениях в каталогах, включавших описания всех сколько-нибудь значимых демонов – собравшиеся в мавзолее колдуны изучали их последние месяцы и недели, тщетно пытаясь отыскать на страницах томов намек на наличие слабого места у этого существа. Естественно, ничего они не нашли. Но теперь, когда демон явился во плоти, в его сущности чётко угадывалась человечность и человек, которым он был однажды – прежде, чем свершились чудовищные труды его Ордена. Его плоть была практически белой, а голову покрывало ритуальное шрамирование: кожу испещряли глубокие борозды, горизонтальные и вертикальные. На пересечении этих шрамов бескровную плоть пронзали гвозди, вколоченные в кость черепа. Возможно, когда-то гвозди сверкали новизной, однако прошедшие годы лишили их блеска. Но это не имело значения, ведь гвозди были по-своему изысканны, и это подчеркивалось тем, как демон держал голо