ву – он смотрел на мир с чувством усталой снисходительности. И какие бы муки не уготовил он последним жертвам, – а по сравнению с его знаниями о боли и её механизмах Святая инквизиция показалась бы сборищем школьных задир – их страдания возросли бы тысячекратно, если бы кто-то из присутствующих осмелился произнести дерзкое прозвище «Иглоголовый», чье происхождение давно затерялось в жестокой борьбе за его авторство.
Что касается других деталей его внешнего облика, смотрелись они в основном так, как и на офортах и ксилографиях тысячелетних демонических списков: подол черных одежд обмахивал при ходьбе пол; участки освежёванной плоти открывали усеянные алой капелью мускулы; кожа демона и ткань его облачений плотно переплетались. Во все времена периодически вспыхивали дебаты касательно вопроса, была ли проклятая душа в маске боли и сопутствующих одеждах одним человеком, существовавшим множество людских сроков, или же, когда труды искушения обессилевали текущего владельца шрамов и гвоздей, Орден Пореза передавал их следующему преемнику. Естественно, во внешности демона имелись детали, свидетельствовавшие в пользу обоих мнений.
Он выглядел, как существо, прожившее слишком долго: его глаза смотрели из синюшных впадин; двигался он уверенно, однако медлительно. Инструменты, свисавшие с пояса, – ампутационная пила, трепан, небольшое зубило и три серебряных шприца – были мокрыми от крови, как и кольчужный фартук[4] демона. Очевидно, усталость не препятствовала его собственноручному погружению в физические аспекты агонии.
А еще с ним прилетели мухи – тысячи жирных, чёрно-синих мух. Насекомые вились вокруг его пояса и садились на инструменты, чтобы полакомиться влажным человеческим мясом. Они были то ли вчетверо, то ли впятеро больше земных мух, и деловитое жужжание эхом разошлось по мавзолею.
Демон остановился, воззрившись на Раговски с выражением, похожим на любопытство.
– Джозеф Раговски, – промолвил киновит. – Как сладостно было твое страдание. Но ты так быстро умер. Мне приятно видеть тебя на ногах.
Раговски напрягся.
– Ну, давай, демон.
– У меня нет нужды повторно рыться в твоем уме, – он повернулся к дрожащим колдунам. – Я пришел за этой пятёркой. Скорей, чтобы довести дело до конца, чем в надежде на откровение. Вся магия изучена вдоль и поперёк. Я исследовал ее наидальнейшие пределы, и очень, очень редко мне счастливилось найти записи действительно оригинального мыслителя. Если, как говорил Уайтхед[5], вся философия – заметки к Платону, значит, вся магия – заметки к двенадцати великим текстам. Текстам, которыми я владею.
Как только демон заговорил, у Лили Саффро участилось дыхание. Она не выдержала, запустила руку в сумочку и принялась лихорадочно копошиться в её хаотичных внутренностях.
– Таблетки. О, Боше, Боже, где мои таблетки?
Нервные руки упустили одну лямку, и содержимое сумочки рассыпалось по полу. Саффро опустилась на колено, нашла бутылочку и подхватила её – ей нужно было срочно принять лекарство. Не подымаясь с пола, прижимая руки к груди и глубоко дыша, она жевала и глотала большие белые пилюли. Феликссон эту вспышку паники проигнорировал.
– У меня есть четыре сейфа, – обратился он к демону. – Я записал их местоположение и коды. Если для вас это слишком затруднительно, я сам всё принесу. Или же можете последовать за мной. Дом большой. Вам может понравиться. Обошёлся мне в восемнадцать миллионов долларов. Вы и ваши братья можете распоряжаться им на своё усмотрение – он ваш.
– Мои братья? – повторил киновит.
– Приношу извинения. Ведь в Ордене есть и сестры. Я забыл об этом нюансе. Тем не менее, уверен, что моих трактатов вам хватит сторицей. Я знаю, вы сказали, что в вашем распоряжении и так все магические тексты. Но у меня имеется несколько замечательных первых изданий. Почти все в идеальном состоянии.
Не успел демон ответить, как заговорил Хейадат:
– Ваше Величество. Или же «Ваша Светлость»? Ваше Святейшество…
– Хозяин.
– Как… у собаки? – переспросил Хейадат.
– Конечно, – вклинился Феликссон, отчаянно пытаясь угодить демону. – Если он говорит, что мы псы, значит, так и есть.
– Хорошо сказано, – молвил демон. – Однако говорить легко. Лежать, пес.
Феликссон замешкался на секунду в надежде, что это была всего лишь мимолетная ремарка. Но он ошибся.
– Я сказал лежать, – предупреждающе повторил киновит.
Феликссон начал опускаться на колени.
– Наголо, – приказал демон. – Ведь собаки бегают голышом.
– О-о-о… да. Конечно. Долой одежду!
Феликссон принялся раздеваться.
– И ты, – проговорил демон, указывая бледным пальцем на Коттлав. – Элизабет Коттлав. Будь его сукой. Также наголо, на четвереньки.
Она начала расстегивать пуговицы – ей не требовались дальнейшие уговоры.
– Погоди, – киновит двинулся к ней.
Потревоженные мухи отрывались от кровавой трапезы и взлетали в воздух. Элизабет зажмурилась, но демон всего лишь протянул руку и приложил ладонь к низу её живота.
– Женщина, сколько абортов ты совершила? Я насчитываю одиннадцать.
– П-правильно.
– Большинство утроб не переносят такого бессердечного отношения, – он стиснул кулак, и Элизабет тихонько охнула. – Но вопреки почтенному возрасту я могу дать твоему измученному лону способность наконец свершить то, для чего его создали…
– Нет, – в голосе Элизабет звучало больше недоверия, чем возражения. – Ты не мог…
– Скоро дитя будет здесь.
У Элизабет отобрало дар речи. Она просто уставилась на демона, будто таким образом могла добиться пощады.
– А теперь будь славной сукой и становись на четвереньки, – молвил киновит.
– Могу я кое-что сказать? – подал голос Полтэш.
– Можешь попытаться.
– Я… я могу быть вам очень полезен. То есть круг моего влияния достигает Вашингтона.
– Каково твоё предложение?
– Просто хочу сказать, что очень много крупных чиновников обязаны мне своим положением. Один звонок – и отчитываются они перед вами. Да, сила не магическая, но этого добра у вас и так в достатке.
– Чего ты просишь взамен?
– Лишь свою жизнь. Называйте любые имена любых дипломатов из Вашингтона, и они у ваших ног.
Киновит не ответил. Его вниманием завладела пара, стоявшая перед ним: Феликссон был в нижнем белье, и Элизабет также хранила скромность.
– Я сказал наголо! – рявкнул демон. – Оба. Взгляни на живот свой, Элизабет. Как он налился! Как насчет изнуренных сисек? Как они теперь выглядят?
Он стянул с нее остатки блузки и бюстгальтер. Иссохшее вымя её грудей действительно полнело.
– Для еще одного приплода сгодишься. И на этот раз ты не выскребешь его из своего лона.
– Что вы думаете о моем предложении? – не унимался Полтэш.
Прежде чем демон ответил, заговорил Хейадат:
– Он лжет. Полтэш больше хиромант, чем советник.
– Захлопни свой сраный рот, Хейадат! – взорвался Полтэш, но его товарищ маг продолжал:
– Мне доподлинно известно, что Вашингтон предпочитает услуги одной женщины по имени Сидикаро.
– А. Да. Я владею её воспоминаниями, – сказал демон, притронувшись к виску.
– И вы передаёте все своему Ордену, правильно? – спросил Хейадат.
– А разве я должен?
– Естественно, другие члены вашего Ордена…
– … не со мной.
Хейадат побледнел – он понял.
– Вы действуете в одиночку…
Прозрение Хейадата прервал стон Элизабет Коттлав – она стояла на четвереньках рядом с другим псом киновита, Теодором Феликссоном. Её живот и груди округлились и созрели. Чудотворство демона было таким могущественным, что её соски засочились молоком.
– Добру нельзя пропадать, – сказал киновит Феликссону. – Лицом к полу, слизывай.
Феликссон с готовностью нагнулся, чтобы исполнить приказ, и в тот же миг, очевидно, разуверившись в том, что его предложение примут, Полтэш отчаянно метнулся к двери. Он был уже в двух шагах от порога, но тут киновит бросил взгляд в проход, из которого появился. Что-то блестящее и змеистое ринулось из застенья, пересекло помещение и поймало Полтэша за затылок. Через секунду появились еще три цепи. Они окачивались крюками, годными и для ловли акул. Цепи обмотались вокруг шеи колдуна, его груди и пояса.
Полтэш заорал от боли. Жрец Преисподней прислушался к звуку, как истинный ценитель.
– Визгливо и дешево. Я ожидал большего от человека, протянувшего так долго.
Цепи рванули в три разных стороны, вмиг разрубив Полтэша на три части. Он замер на мгновение с ошарашенным видом, а затем его голова скатилась с шеи и с омерзительным шлепком ударилась о пол мавзолея. Через пару секунд за ней последовало тело – по земле рассыпались парящие внутренности, выпал желудок, расплескав полупереваренное содержимое. Демон поднял голову и вдохнул, наслаждаясь ароматом.
– Уже лучше.
Он сделал незаметный жест, и цепи, оборвавшие жизнь Полтэша, зазмеились по полу, взобрались по двери и обвились вокруг ручки. Они напрягли звенья, закрыли дверь и подняли крюкастые головы, как тройка готовых ринуться в бой кобр, пресекая дальнейшие попытки к бегству.
3
– Некоторыми вещами следует заниматься конфиденциально, не так ли, Джозеф? Помнишь, как у нас все случилось? Ты предлагал стать моим личным убийцей. А затем сходил под себя.
– Разве тебе ни чуточки не надоело? – отозвался Раговски. – Сколько ещё страданий нужно причинить, пока ты не пресытишься его печальным, больным удовольствием?
– Каждому свое. Ты и сам пережил этап, на котором не касался девочек моложе тринадцати.
– Да прикончи меня уже, наконец – вздохнул Раговски.
– Скоро. Ты – последний. На тебе игры закончатся. Останется лишь война.
– Война? – переспросил Раговски. – Не будет, с кем сражаться.
– Вижу, Джозеф, мудростью смерть тебя не наградила. Неужели ты и правда думал, что всё сводилось к твоему жалкому обществу?