– Слышишь меня? – умоляющим голосом спросила Норма.
Она наклонилась в попытке нашарить мага руками. В ответ он лишь вздохнул, пыхнув ей в лицо газами.
– Феликссон! Говори!
Норма услышала какие-то жалкие звуки – колдун из последних сил старался что-то сказать. А затем он затих.
– Феликссон? – прошептала она во тьме.
– Он не слышит тебя, – сказал Жрец.
– О, Боже правый… – прошептала Норма.
Её пальцы всё ещё не верили в то, что начал понимать её разум, и продолжали поиски тела. Норма опустилась на одно колено, и тут она нащупала что-то горячее и липкое. Она тут же отдёрнула руку, но в голове уже начал обрисовываться непрошеный образ плоти, изъеденной хищным туманом.
– Я не понимаю, – сказала она. – Этот человек служил тебе верой и правдой.
– Какая мне выгода с чувств?
– Разве тебя никто и ничто не заботит?
– Всё есть смерть, женщина. Всё есть боль. Любовь плодит утрату. Отшельничество плодит презрение.
В какую сторону ни повернись, тебя ждут лишь побои. Наша единственная, истинная повинность – смерть. Наше единственное наследие – прах.
На этих словах он развернулся и двинулся дальше, оставив мертвеца позади. Норма прочитала над Феликссоном короткую молитву и быстро последовала за киновитом – из страха, что если промедлит, Иглоголовый сочтёт и её недостойной защиты. Несмотря на почтенный возраст и слепоту, Норма без труда поспевала за демоном. Каким бы заклинанием он ни укутал её, оно придало сил её телу, и она шла по пятам киновита без чрезмерных усилий.
14
Теперь это здание именовалось Бастионом Тиата. Оно сменило множество названий, ведь каждый следующий деспот нарекал его по-своему. Внутреннее убранство переделывали в соответствии с метафизическими потребностями и амбициями жильцов, но фасад оставался неизменным. То была суровая каменная башня. Её блоки измерили и вырезали так точно, что, если не стоять у самой стены, невозможно было сказать, где заканчивается один камень и начинается другой.
Бастион породил множество легенд. В основном они касались его создания, и вот самая вероятная: здание было самым древним в округе, а его созидателем, архитектором и единственным каменщиком был прадемон по имени Хоэтак – крепость он построил, чтобы защитить свою человеческую жену, женщину по имени Жаклин, которая тогда вынашивала в своей утробе квинтет гибридов. Её порождения были первыми плодами сношений между жалкими людьми и павшими, но величественными ангелами. Выжили все – отец, мать и дети, – и эти пять династий производили потомков со всё более загрязнённой родословной, среди которых беспрестанно лилась кровь вендетт.
Тем вечером из восьми членов текущего режима в Бастионе находилось только трое. Их полный энтузиазма генерал Августин Пентатийеа, страстный любитель войн да их чарующих жестокостей, покоился в кресле с высокой спинкой, где обычно восседал Ката Ниа’капо, глава режима.
Его отсутствие не осталось без внимания. Более того, Езекиум Сат и Джозефин Л’ти не могли утаить волнение:
– Вот был бы здесь Ниа’капо, ситуация была бы уже под контролем, – заговорил Сат.
– Она и так под контролем, – ответил генерал Пентатийеа.
Он, как и остальные члены правящей касты, носил длинные волосы, но грива Пентатийеи была седой, а пунцово-чёрный лоб покрывала тройка вертикальных шрамов, каждый толщиной в палец. Рубцы нарастили с помощью периодических порезов, и они гордо выступали на лбу демона. Отметины наградили его лицо выражением неутолимой ярости, хотя голос его звучал взвешенно и спокойно.
– Откуда такая уверенность? – вопросил Сат.
– Я бы тоже хотел услышать обоснование этой теории, – подала голос Л’ти.
Она стояла у дальней стены зала: белые, неухоженные волосы до пояса; глаза закрыты, пока отделившийся от них взгляд блуждал снаружи, в тумане, выискивая преступника на ветвившихся от Бастиона улицах.
– Он убил почти всех братьев Ордена. Нам следует его арестовать и казнить, – сказала Л'ти.
– Лучшим решением был бы суд, – возразил Сат.
Он был старше остальных на несколько столетий, хотя и старался скрыть этот факт: волосы он красил в неестественно насыщенный чёрный цвет, брови выщипывал, а там, где его кожу не покрывали румяна, она сияла белизной.
– Спектакль отвлечёт народ.
– От чего отвлечёт? – спросил Пентатийеа.
– От осознания, что мы теряем контроль над ситуацией, – сказала Л’ти. – Не время ли поговорить без обиняков? Когда, если не теперь?
– Л’ти права, генерал, – молвил Сат. – Киновита следует казнить показательно – его нужно распять после длительного суда. Тогда мы вернём любовь граждан и…
– Наш враг у ворот, – оборвала Л’ти его монолог. – И он не один.
– Кого он привёл? Ещё одного киновита? – спросил Пентатийеа. – Ты же говорила, что они все мертвы.
– Не все, большинство. Но с ним не киновит. Это человек, женщина.
– Итак, разыскиваемый по всему Аду злодей у нашего порога. Езекиум. Ты что-нибудь приготовил для этого изувера? – поинтересовался Пентатийеа.
– Так получилось, что да, генерал! Я разработал металлическое покрывало с подкладкой-резервуаром для льда. Мы сожжём его на костре. Естественно, лёд растает, и огонь доберется и до злодея, но я успел повторить эксперимент двенадцать раз – чтобы удостовериться в его эффективности, я использовал мужчин, женщин и даже младенцев.
– И?
Езекиум Сат позволил себе слегка улыбнуться.
– Его коша будет гореть, а мускулы – тушиться в собственных соках, но сознания он не лишится. Да, мы будем тщательно дозировать топливо, чтобы он не задохнулся в дыму – лёгкой смерти ему не видать. Напротив, он будет зажарен медленно, постепенно. Но мне открылось, что этот метод скручивает жертву в позу боксёра – во избежание этого я свяжу его цепями. Во время казни его кости будут сами ломаться внутри кипящей плоти.
– Ты долго над этим думал, – заметил Пентатийеа с долей отвращения.
– Мечтами душа богатеет, генерал, – ответил Сат.
– Еще несколько минут тому ты даже не подозревал, что эта сволочь уже у ворот.
– Да, я не знал об этом, но ведь рано или поздно кто-то должен был бросить нам вызов, не так ли? Не стоит терять веру. Киновит не возьмёт верх. Он один, а нас…
– … меньше, чем должно быть, – договорила за него Л’ти. – Никто не задумывался о том, почему с нами нет нашего славного лидера? О том, что он отсутствует именно сейчас, когда над трущобами поднялся убийственный туман, и этот… эта утыканная гвоздями тваръ решила нанести нам визит?
– В чём ты его обвиняешь? – поинтересовался генерал.
– Кого? Ниа'капо или киновита?
– К чертям киновита! Я говорю о нашем лидере, Кате Ниа’капо.
– Я обвиняю его в том, генерал, что он, скорей всего, мёртв. А еще Квеллат и, возможно, Хитмонио. Не явиться без объяснений, да в такой день? Они мертвы, как иначе?! Тварь под нашими стенами потрудилась, чтобы умертвить всех власть предержащих, к которым смогла дотянуться.
– И что теперь? – сказал Пентатийеа.
– Кто здесь генерал? – возмутилась Л’ти. – Ты лишь сидишь на троне лидера и задаёшь бестолковые вопросы. Это ведь твоя парафия.
– Так и есть, – ответил Пентатийеа и поднялся. – Я командовал целыми армиями в битве против божественных полчищ, и на моих глазах они бежали, поджав хвосты. Однажды я сидел за одним столом с Люцифером. Я был генералом Ада, когда он был всего лишь ямой в земле. Мне доподлинно известно, что будет дальше. Этот демон идет сюда, чтобы убить нас. Когда он сдерёт мясо с наших костей, он продолжит свой безумный поход, куда бы он его ни привёл. Короче говоря, если нам дороги наши жизни, нам бы лучше убраться, и не просто из Бастиона, а прочь из самого Ада.
15
Пока члены совета обсуждали их будущее, киновит, бывший темой их разговора, распахнул железные врата, отделявшие город от Бастиона – засовы треснули и раскрошились, как лёд, замки.
В то же время группа усталых путешественников во главе с Гарри Д’Амуром проникла в город через восточный вход, именуемый Вратами Джэнкера. По обе стороны прохода высились смотровые башни, однако они пустовали, а правая створка ворот была открыта.
Врата Джэнкера явили им самый нелицеприятный вид на город. Они находились рядом с рекой, которую только что пересекли по мосту из цельного железа, и местность населяли демоны, чья деятельность была связана с этим водоёмом – в их обязанности входило поддержание жизни в проклятых, закопанных по самые подбородки в заиленных участках берега. Несчастные не могли защититься от птиц, которые выискивали в земле червей и пиявок, однако не брезговали и легкой поживой в виде орущих клубней: они выедали их лица клевок за клевком, лишая проклятых глаз, языков, носов и нервов, а когда птицы с короткими клювами выдирали все, что могли, остатки пищи вычищали инфернальные породы ибисов и цаплей, ведь эти твари были оснащены получше – они с лёгкостью пробивали пустые глазницы и вытягивали жирную, питательную ткань мозгов.
Но на тянувшейся от Врат улице было не видать ни проклятых, ни их мучителей. Кровь, однако, густой краской отметила их недавнее присутствие – булыжники сверкали алой влагой, а в воздухе кружились полчища опьяневшей онхоцеркозной[35] мошкары. Но пировали не только они. На стенах – там, где её забрызгало кровью – собрались существа, по форме и повадкам подобные лобстерам: они повылезали из межкирпичных щелей и сгрудились вокруг бурых пятен; их маленькие, проворные рты жадно снедали сгустки крови.
– Так вот что туман сделал с народом, да? – спросил Кез.
– Мне интересно лишь, куда они все подевались, – сказал Дейл.
– Этого тебе во сне не открылось?
– Нет, – голос Дейла затих до едва слышимого шепота. – И мне это ни чуточки не нравится.
Лана изо всех сил отбивалась от опившихся крови мошек, однако на насекомых это не действовало, и они самозабвенно садились ей на волосы и лицо.