Из глаз императрицы полились слезы.
– Я бы тоже хотела остаться рядом с ним. Его Величеству очень тяжело. Он ни слова не говорит об этом вслух, и ему приходится справляться с этим грузом в одиночку…
Боясь чересчур взволновать ее, Чэнхуань запретила себе плакать и, вытерев слезы, сказала преувеличенно бодрым голосом:
– Скоро царственный дядюшка придет навестить госпожу. Я помогу вам умыться.
Императрица всю жизнь строго придерживалась правил и много времени уделяла своему внешнему виду, поэтому торопливо ответила:
– Хорошо.
Под вечер пришел император Юнчжэн и с одобрением отметил, что императрица выглядит гораздо лучше, чем вчера.
– Во дворце вашей супруги повсюду пахнет лекарственными травами, Вашему Величеству не стоит приходить сюда каждый день, – сказала довольная императрица.
– Когда мы принимаем лекарства, все равно хотим видеть тебя, а ты, выходит, нас видеть не желаешь? – поддразнил ее Юнчжэн.
– Ваша супруга вовсе не это имела в виду, – поспешно возразила императрица.
Император засмеялся:
– А если не это, то мы придем и завтра, и послезавтра.
В глазах у императрицы выступили слезы. Поколебавшись, она набралась храбрости и спросила:
– Как Ваше Величество относится к своей супруге? Если… если бы можно было начать все сначала, вы бы захотели снова взять меня в жены? Даровали бы вы мне вновь титул императрицы?
Еще в юном возрасте она была выбрана императором Канси, чтобы стать главной супругой четвертого принца, в первом году эры Юнчжэн ее возвели в ранг императрицы, и на данный момент они состояли в браке уже больше сорока лет. Их единственный сын скончался в сорок третьем году эры Канси, и с тех пор детей у нее не было. Никто не верил, что она, бездетная, удержится на позиции императрицы, она же, однако, удержалась. И сейчас, несмотря на то что ее болезнь уже давно стала неизлечимой, никто не осмеливался быть с ней неучтивым, будь то мать Хунли, урожденная Нюхуру, или же урожденная Гэн, мать Хунчжоу. Она осознавала, что причина в ее собственной осторожности и безукоризненности, но также и в том, что Его Величество обеспечивает ей защиту. И все же в душе она всегда сомневалась в его истинном отношении к ней, и ей всегда хотелось расспросить его об этом.
Император Юнчжэн долго хранил молчание, пристально глядя на императрицу. Та забеспокоилась и попыталась было опуститься на колени, чтобы попросить прощения, но Его Величество остановил ее.
– Еще в детские годы императрица приняла волю нашего покойного отца и стала нам супругой, – проговорил он, взяв императрицу за руку. – Вот уже сорок лет, как мы женаты, и все это время мы уважали и почитали друг друга.
Он на мгновение замолчал, а затем добавил:
– Кроме тебя, в нашем сердце нет иной императрицы.
Императрица опустила веки, и слезы заструились по ее щекам. Дрожа, она крепко сжала ладонь Юнчжэна.
Быстро вытерев глаза, Чэнхуань беззвучно покинула покои. Наверное, госпожа императрица в какой-то мере опасалась, что тетушка навредит ее положению, не зная, что царственный дядюшка весьма злопамятен, но в то же время не забывает и добро. Госпожа императрица ничем не обидела его, и он, разумеется, уважал ее, защищал и никогда бы не посмел ей навредить.
Царственный дядюшка любил тетушку, но никогда бы не стал пытаться оставить ее при себе, зная, что, дав ей титул императрицы, навредит тем самым своей первой супруге, которая всю жизнь поддерживала его. Впрочем, тетушка любила самого царственного дядюшку, а не власть, поэтому и не стала императрицей, хотя и могла.
Посреди ночи Чэнхуань внезапно проснулась. Мысли ее были в смятении. Не в силах усидеть на месте, она в тревоге ходила по комнате, когда к ней вдруг вбежал один из евнухов и, плача, сообщил:
– Императрица скончалась.
Все евнухи и придворные дамы тут же пали ниц, разразившись рыданиями.
Чэнхуань застыла, где стояла. Она слышала рыдания кругом, и ей казалось, что она сейчас разорвется от горя, но заплакать не получалось. Она даже не могла выговорить ни единого слова. В памяти внезапно всплыла строка из одного стихотворения царственного дядюшки: «Кого назвать могу я другом в залах этих? Лишь ветерок да ясную луну».
В чем же провинился царственный дядюшка? Почему Великое Небо одного за другим отнимает у него всех близких, оставляя его в этих залах совсем одного?
Десятый год эры Юнчжэна
Всю ночь дул северный ветер, засыпая землю густым снегом, белым и мягким, будто вата. Весь Запретный город побелел.
Чэнхуань сидела на кане и допрашивала бывшего ночью на службе евнуха:
– Кашлял ли ночью царственный дядюшка? Сколько раз он кашлял? Крепко ли он спал? Сколько раз просыпался? Хороший ли аппетит был у него с утра? Что он ел? Расспросив евнуха о каждой мелочи, она принялась давать ему наиподробнейшие указания.
Когда к ней зашли Хунли с Хунчжоу и услышали, что она сама приготовила сладости, они оба улыбнулись и сказали:
– Ты сделала за придворных дам всю работу. Чем им теперь заняться?
– С тех пор как в девятом месяце прошлого года скончалась госпожа императрица, у царственного дядюшки неважный аппетит, – тихо ответила Чэнхуань. – Его нрав стал более резким. Очевидно, что он в плохом состоянии, но все еще храбрится, не желая слушать ничьих советов, и даже от лекаря отказывается. Если скажу, что сама приготовила эти сладости, возможно, он съест чуть больше обычного.
Хунли с Хунчжоу молчали. С их точки зрения, царственный отец был холодным и жестокосердным, проявлял строгость к себе, а к другим – строгость еще большую, и все его поступки продиктованы его бессердечностью. Чэнхуань, однако, относилась к нему как к упрямому и самолюбивому ребенку, постоянно придумывая, как бы его утешить и развлечь.
Пока они трое беседовали, император Юнчжэн вернулся с аудиенции. Увидев Хунли с Хунчжоу, он тут же посуровел и хотел уже начать расспрашивать их об учебе, но перевел взгляд на Чэнхуань и вспомнил то, что обсуждалось только что в главном зале. В душе ему было больно, на его лице сохранялось ледяное выражение, но говорил он лениво, словно нехотя.
Хунли собирался было робко доложить императору о том, как он справился с данным ему ранее поручением, но Юнчжэн прервал его:
– Не будем сейчас говорить об этом. Выпал снег, и вы все трое здесь, что бывает нечасто. Пусть принесут жаровню, нагреют вина, и мы по-домашнему побеседуем.
Хунли молчал, Хунчжоу же взволнованно крикнул: «Хорошо!» Радостная Чэнхуань велела Гао Уюну обо всем позаботиться.
Хунли с Хунчжоу вели себя скованно в присутствии императора Юнчжэна, но благодаря тому, что рядом была Чэнхуань, атмосфера в комнате царила радостная и оживленная.
Чэнхуань обладала талантом рассказывать интересно о любом, самом маленьком и незначительном происшествии. Хунчжоу потихоньку расслабился и стал смеяться вместе с Чэнхуань. Они беседовали, хихикали, играли в морру, пили и галдели, производя невероятный шум. Юнчжэн же, вопреки привычке, только смотрел на них и улыбался, не мешая им веселиться.
За разговорами, едой и вином они провели больше стражи. Беспокоясь, что Его Величество мог утомиться, Чэнхуань притворилась, будто сама устала, и велела слугам прибрать со стола. Хунли с Хунчжоу откланялись, оставив ее прислуживать императору в одиночестве.
Присев рядом с кушеткой, где лежал император Юнчжэн, она принялась, согласно указаниям лекаря, массировать ему акупунктурные точки на голове.
На восьмой год эры Юнчжэна от болезни скончался циньван И, Иньсян, на девятый – его первая супруга, императрица Ула Нара, и с тех пор у него осталось лишь несколько близких людей. Он увядал, и его нрав становился все упрямее. Даже кашляя кровью, никогда этого не признавал и тем более не позволял лекарю осматривать себя. Никто не мог разгадать его мыслей, лишь Чэнхуань способна была вызвать у него улыбку.
– Сегодня из Монголии прибыло письмо с вопросом о дне свадьбы, – сказал император Юнчжэн.
Поначалу Чэнхуань не сообразила, о чем он, и лишь потом вспомнила, что помолвлена. Сев рядом с императором, она проговорила:
– Царственный дядюшка, не то чтобы я не хотела замуж, но позволь мне остаться во дворце еще на несколько лет.
– Мы понимаем, что ты хочешь проявить дочернюю почтительность и позаботиться о Нас, – произнес Юнчжэн. – Однако о Нас есть кому позаботиться, тебе не следует беспокоиться об этом.
Чэнхуань промолчала. «Есть кому позаботиться? Это кому же?» «Кого назвать могу я другом в залах этих? Лишь ветерок да ясную луну» – не он ли автор этих строк? Несколько лет назад написал их, а сейчас покорно принимает волю небес.
Император Юнчжэн приложил все силы, чтобы изобразить на лице радость.
– Мы уже велели приготовить приданое. Как настанет весенняя пора, ты отправишься в дом своего мужа.
Чэнхуань не ожидала, что день свадьбы уже так близок, и от ужаса изменилась в лице. Рухнув на колени, она воскликнула:
– Царственный дядюшка, прошу, подождите! Когда буду готова, сама с радостью уеду, но сейчас я не хочу выходить замуж!
Чем громче звенел ее голос, тем печальнее становилось на душе у Юнчжэна.
Она росла у него на глазах, и он помнит ее еще младенцем. Все эти годы она доставляла ему радость. Разве ему самому хочется расставаться с ней и отпускать столь далеко, зная, что они больше никогда не увидятся? Его Величество положил ладонь на голову Чэнхуань и, прикрыв глаза, спокойно произнес:
– Два года тому назад мы упрекали твоего отца в том, что он, хотя и был нашим младшим братом, покинул этот мир раньше нас. О, какую мы испытали скорбь! Но после кончины императрицы мы поняли, что Великое Небо проявило к нам доброту, позволив твоему отцу уйти раньше, ведь это позволит нам уладить все необходимые дела и избавить его от невыносимых страданий. Они все ушли раньше нас – что ж, хорошо! Очень хорошо!
В то мгновение, когда глаза умирающего навеки закрываются, для него все становится неважным. Тот же, кто продолжает жить, каждодневно существует в круговороте страданий. Если кто-то непременно должен взять на себя эти мучения, то пусть это будет он.