Император Канси смотрел вслед медленно удаляющейся фигуре тринадцатого принца, и на его лице вдруг проступили следы крайней усталости.
– Аудиенция окончена! – равнодушно объявил он толпе и встал на ноги, после чего Ли Дэцюань, поддерживая императора под руку, повел его из зала.
Все присутствующие, склонив головы, стояли на коленях до тех пор, пока Его Величество не покинул зал. Лишь после этого сановники один за другим поднялись с пола и в полном молчании прошествовали к выходу.
Постепенно зал опустел. Только тогда восьмой принц тоже встал. Посмотрел на прижимающегося лбом к полу коленопреклоненного четвертого принца, скользнул безразличным взглядом по мне, неподвижно распластавшейся, повернулся и медленно вышел. Девятый принц, с улыбкой посмотрев на четвертого, перевел глаза на меня, кивнул и вышел вслед за восьмым братом. Поднявшись, десятый принц приблизился и негромко позвал:
– Жоси.
Я оставила его оклик без внимания. Он наклонился, чтобы поддержать меня и помочь встать, но я яростно оттолкнула его руку, холодно процедив:
– Уйди прочь!
Стоящий у дверей четырнадцатый принц молча окинул глазами нас с десятым и спокойно произнес:
– Пойдем, братец! Она сейчас пребывает в сильном гневе и не может с нами разговаривать.
Некоторое время десятый принц молча стоял рядом, а затем развернулся и покинул зал вслед за четырнадцатым.
Подождав, пока они уйдут, я встала и подошла к четвертому принцу, который продолжал прижиматься лбом к полу, не двигаясь ни на волос. Склонив голову, я смотрела на его выгнутую дугой спину, чувствуя, как душу разрывает нестерпимое горе. Мне было известно, что так случится, как и то, что спустя десять лет тринадцатый принц спокойно выйдет на свободу. Но даже зная это, все равно ощущала невыносимую боль. До чего же сильно горевал он, вынужденный столкнуться с подобной ситуацией без всякой подготовки, не ведающий даже, не продлится ли тюремное заключение тринадцатого принца до конца его дней! О том же, что брат пожертвовал собой ради него, не стоит и упоминать.
Спустя немалое количество времени я наконец, с трудом вынося душевную муку, присела рядом с ним на корточки и мягко сказала:
– Они все ушли, ступай и ты.
Я долго ждала ответа, но он продолжал сидеть на полу без движения, словно глиняная скульптура. Сделав глубокий вдох, я спокойно произнесла:
– Ты собираешься вечно сидеть на коленях, будто это поможет вернуть тринадцатого принца?
Его спина напряглась, и по плечам пробежала легкая дрожь. Принц медленно выпрямился и уставился на меня неподвижным взглядом. На дне его кажущихся спокойными глаз разгоралось бушующее пламя, такое яростное, что на принца было больно смотреть. Оглядев пятно у него на груди, оставленное пролившимся чаем, я достала платок и мягкими движениями стерла чаинки, приклеившиеся к его халату.
Дождавшись, пока вытру все до конца, он тихо поднялся на ноги и неспешно, медленным шагом покинул зал. Продолжая сидеть на корточках, я проводила взглядом его удаляющийся силуэт. Сейчас, когда рядом с ним не было извечно сопровождающего его тринадцатого брата, он казался особенно одиноким и покинутым.
«Еще вчера вечером, – подумалось мне, – мы с тринадцатым братом распивали вино и говорили тосты, а сегодня уже попрощались навсегда». Я вспомнила, как он смеялся, приподнимая брови, как, подстегивая коня, мчался со мной сквозь сизые сумерки. Вспомнила, как мы беседовали обо всем на свете и как он пел застольные песни, сидя у костра там, в степях. Вспомнила, как они с Миньминь смотрели друг на друга, о его гордой, изящной осанке, а затем сразу же подумала о той тесной, темной, сырой камере в переулке Янфэн, не выдержала, села на пол и тихо заплакала. Обхватив голову руками, я сидела и едва слышно всхлипывала в мрачном, пустынном зале в полном одиночестве, и лишь эхо вторило моему тихому плачу.
Прошло уже семь дней после заключения тринадцатого принца под стражу. Четвертый принц вежливо уклонялся от посещения дворца, говоря, что «не смог вовремя заметить намерения тринадцатого брата и отговорить его, чем вызвал глубокую печаль царственного отца», и в знак признания своей вины закрылся в поместье, где читал сутры и раздумывал над своими ошибками. Восьмой принц же по-прежнему держался непринужденно и солнечно улыбался. Я равнодушно приветствовала его, а он, едва заметно улыбаясь, вежливо приказывал: «Поднимись!» Отвечая ему рассеянной улыбкой, я думала о том, что все изменилось и те дни, что раньше казались счастливыми и спокойными, ушли навсегда.
Помахивая тростниковым веером, я не заметила, что вода бурлит уже довольно долго. Резко опомнившись и отбросив веер, я заварила чайник дахунпао. Когда взяла чашку и сделала глоток, в памяти всплыло довольное лицо тринадцатого принца, который, прищурившись, хвалил только что продегустированный чай. Кто теперь заварит для тебя чай? Кто послушает, как ты играешь на флейте? Кто заставит разгладиться твой нахмуренный лоб?
Внезапно послышался негромкий стук, и я спокойно посмотрела в сторону ведущих во двор ворот, даже не думая отзываться. Через какое-то время в ворота снова постучали, а затем створки распахнулись и вошел четырнадцатый принц. Увидев меня сидящей под деревом османтуса с чашечкой чая, он слегка нахмурился и спросил:
– Если ты здесь, то почему не отзываешься?
Я отвела взгляд и, снова взяв в руки чашку, залпом осушила ее. Принц подошел к столу и присел рядом.
– Ты действительно собираешься отныне перестать разговаривать с нами, ограничиваясь лишь приветствиями? Можно чаю?
Глядя на стоящую на столе посуду, я не сдержалась и горько засмеялась:
– Этот сервиз – твой подарок. Разве я могу запретить тебе пить из этих чашек?
Четырнадцатый принц взял чашку и сделал несколько глотков, после чего произнес:
– Жоси, я знаю, что вы с тринадцатым братом хорошо ладили, но ведь и мы с тобой росли бок о бок, играя вместе! Как ты можешь быть такой пристрастной? Кроме того, многие события случаются лишь в результате сложившихся обстоятельств, и нельзя сказать, что они хороши или плохи.
– Ты пришел поучать меня? – равнодушно поинтересовалась я. – У меня нет настроения слушать!
Тихо вздохнув, четырнадцатый принц извлек из-за пазухи запечатанное письмо и протянул мне. Я даже не взглянула на него, продолжая не спеша прихлебывать чай из чашки, что держала в руке.
– Чтобы увидеться со мной, Люйу простояла на коленях у боковых ворот моего имения весь день и всю ночь и добилась, что слуга сообщил мне о ней.
Опешив, я взглянула на него, и он добавил:
– Это письмо Люйу передала тебе.
Я торопливо поставила чашку на стол и, взяв письмо из его рук, быстро вскрыла конверт. После короткого молчания четырнадцатый принц ядовито произнес:
– Я слышал, что Люйу сидела на коленях у ворот резиденции четвертого брата, но никто так и не вышел, и лишь тогда она в отчаянии пошла ко мне. Вот уж действительно…
Вскинув голову, я пристально взглянула на него. Холодно усмехнувшись, принц замолчал.
Дочитав письмо, я погрузилась в безмолвное оцепенение.
– Если хочешь написать ответ, поторопись, и я отнесу его ей, – проговорил четырнадцатый принц. – Пусть ее несбыточные надежды умрут как можно скорее.
– Откуда тебе известно содержание письма? – спросила я.
– Люйу уже просила меня, – равнодушно отозвался он. – Я повторил ей слова царственного отца о том, что «никому не позволено навещать его без высочайшего дозволения», а уж ей с ее просьбой кто позволит? Я пытался уговорить ее отказаться от своей затеи, но она не желала успокаиваться и умоляла меня передать тебе письмо. Хоть она не говорила, но я и так могу угадать, что там. Поначалу я не хотел относить тебе это послание, но затем мне правда стало жаль ее и я подумал: вы с тринадцатым братом были так близки – может, она тебя послушает? Хорошенько постарайся уговорить ее! Иначе, боюсь, она скончается раньше, чем тринадцатому брату станет несладко.
Немного помолчав, он со вздохом добавил:
– Сейчас Люйу ужасно страдает, чахнет на глазах. Даже мое каменное сердце – и то смягчилось при виде ее мучений.
– Вы действительно ничего не можете предпринять? – спросила я.
– Жоси, само по себе это вовсе не мешает нашим интересам. Почему бы не сделать доброе дело? Неужели ты правда считаешь меня настолько бессердечным? – искренне отозвался четырнадцатый принц. – Но тут ничем уже нельзя помочь. Царственный отец уже издал высочайший указ, и третий брат выбрал людей для охраны тринадцатого брата. Царственный отец самолично просмотрел список и утвердил его, так что, чтобы внести туда кого-то еще, непременно потребуется одобрение императора. Но если сейчас установить связь с тринадцатым братом, царственный отец неизбежно начнет подозревать, что идея распустить ложные слухи принадлежала не одному тринадцатому принцу. Даже четвертый всеми силами старается разорвать все связи с ним – что же говорить о нас? Сейчас никто не осмелится и слова сказать в его защиту.
Я промолчала, лишь неприязненно хмыкнув. Конечно, вы стараетесь избегать всего этого, ведь сами и заварили эту кашу. На самом деле я все прекрасно понимала, но в моей душе еще теплилась надежда.
Некоторое время я пребывала в задумчивости. Затем поднялась и прошла в дом, где достала тушь, бумагу, взяла кисть и написала:
Что поделать, коли силы мои невелики? Навряд ли можно помочь, но я непременно приложу все усилия. Смиренно ждите известий.
Немного подумав, добавила:
Не обделите вниманием свое здоровье, иначе как вы сможете позаботиться о тринадцатом господине, не говоря уже об остальном?
Закончив, тщательно запечатала конверт.
Приняв из моих рук письмо, четырнадцатый принц заметил, как плотно запечатан конверт, и презрительно улыбнулся:
– Боишься, что я прочитаю?
– Оно написано для Люйу, притом языком, на котором говорят обитательницы женской половины, – бесстрастно ответила я. – Не хочу, чтобы ей было неловко.