Под стук отбиваемого белья пролетело больше месяца с тех пор, как я начала работать в прачечной. И с каждым днем стирала все лучше, платя за это отмороженными руками, а часто и пустым желудком.
Впрочем, меня беспокоило совсем не это, а поведение Чжан Цяньина, который снова и снова проделывал одно и то же: выискивал недочеты в моей работе, но легко прощал мне их, зато стоило другой совершить подобную ошибку, как ее тут же сурово наказывали. Как-то раз мы с Яньпин обе по неосторожности порвали белье. Со мной Чжан Цяньин ограничился тем, что пожурил: «В следующий раз тебе следует быть аккуратнее», а Яньпин выбранил перед всеми и лишил пищи на целый день, веля тем не менее продолжать работу. Тогда все прачки смотрели на меня глазами, покрасневшими от ярости. Я превратилась во всеобщее бельмо на глазу, занозу у всех в заднице, и даже Чуньтао, которая сначала была дружелюбна со мной, стала держаться холодно и отстраненно. Под предводительством Яньпин, Ланьхуа и Чжаонань все девушки прачечной невероятно сплотились, единодушно направив на меня наконечники своих копий.
Однажды, когда я стирала, с головой уйдя в работу, вошел евнух и объявил:
– Жоси, господин Чжан желает тебя видеть. Пусть Яньпин, Ланьхуа и Чжаонань разделят между собой твое белье и выстирают его.
Едва он успел договорить, как Яньпин с громким звоном опрокинула таз. С беспомощным вздохом я поднялась и отправилась к Чжан Цяньину.
Тот, улыбаясь, сразу предложил мне присесть, но я осталась стоять.
– Какое срочное дело вынудило господина Чжана послать за мной? Мне еще нужно достирать белье.
– Разве я не приказал другим закончить твою работу? – ответил тот. – Когда ты еще не появилась здесь, пришел господин Ван, заплатил и велел облегчить твою жизнь, а вслед за ним тут же появились люди четырнадцатого господина с тем же указанием. Кстати, мне действительно стоит тебя поблагодарить, ведь как еще люди вроде нас могли бы обратить на себя внимание четырнадцатого господина?
– Огромное спасибо вам, господин, за то, что заботились обо мне все это время! – с улыбкой «поблагодарила» я.
Чжан Цяньин подошел ко мне и приблизился к моему лицу, затем шумно потянул носом воздух и пробормотал:
– Какой аромат! Неудивительно, что, хотя ты и покинула внутренние покои, господин Ван помнил о тебе и поторопился прийти сюда. Ты так красива и стройна, будто камыш. Не только господин Ван горячо любит тебя, я тоже полагаю, что тебя следует любить сильнее.
С этими словами он попытался взять меня за руку. Я резво отпрыгнула, чувствуя, как во мне клокочет гнев. Подавляя желание отвесить ему оплеуху, с поклоном проговорила:
– Если у господина нет иных поручений, Жоси просит позволения удалиться.
Нахмурившись, евнух бросил на меня взгляд и махнул рукой со словами:
– Я намеревался попросить тебя задержаться и выпить чаю, но ты, судя по всему, не нашла бы в этом удовольствия. Возвращайся к работе.
Резко развернувшись, я вышла, расстроенная и злая. Хоть и немного, но я знала о непотребствах, что некоторые евнухи творили с придворными дамами и служанками, однако даже представить не могла, что однажды сама столкнусь с подобным. Тебе лучше убрать от меня свои наглые ручонки, Чжан Цяньин! То, что я никогда никому не причиняла вреда, вовсе не означает, что я не смогу этого сделать. По здравому рассуждению, раз уж сюда приходили люди четырнадцатого принца, евнух не станет наглеть до такой степени, чтобы принуждать меня, иначе бы он сегодня не позвал меня к себе, чтобы затем отпустить. Судя по его поведению, он, видимо, хотел вынудить меня сдаться на его милость добровольно после того, как я буду измучена настолько, что уже не смогу этого выносить.
Забрав у Яньпин и остальных девушек белье, я принялась яростно его отбивать. Наконец, проведя за работой полдня, ощутила, что чувство омерзения покинуло мою душу. Вечером, помыв руки в теплой воде, достала мазь от обморожения, которую несколько дней назад прислала мне Юйтань, и аккуратно нанесла на ладони. Мазь была ярко-красного цвета и обладала приятным сладковатым ароматом, так непохожим на ту вонь, что обычно издавали подобные лекарства. Вскоре после того, как мазь оказалась на руках, кожу внезапно пронзила такая жгучая боль, словно она была охвачена огнем. Я торопливо выскочила наружу и побежала смывать мазь. Яньпин, улыбаясь, встала в дверном проеме и, глядя на то, что я делаю, спросила:
– Почему ты смываешь такую хорошую мазь?
Вода смыла остатки лекарства, и лишь на поверхности еще плавали крупинки молотого красного перца.
Вернувшись в комнату, я внимательно проверила все баночки с мазями, которые обычно наносила на руки и лицо, и обнаружила во всех без исключения посторонние примеси: где-то перец, где-то соду, а кое-где даже грязь. Бросив холодный взгляд на улыбающуюся во весь рот Яньпин, я тотчас выкинула все в мусорную корзину.
Мой единственный за весь месяц выходной совпал с выходным Юйтань. Она насильно вытащила меня на прогулку, однако шла, не произнося ни слова.
– Не грусти, – улыбнулась я. – Самые нелегкие дни давно прошли. Я уже привыкла, и мне совсем не тяжело.
– Причина не в этом, – ответила Юйтань.
– А в чем же? – спросила я.
– Ли-анда велел мне занять твое место, – поколебавшись, рассказала девушка.
Я обрадованно захлопала в ладоши и с улыбкой воскликнула:
– С самого начала подумывала о том, что это должна быть именно ты! Какая радость! Что же ты печалишься?
Глаза Юйтань внезапно покраснели. Потупившись, она призналась:
– Я предполагала, что гнев Его Величества рассеется и я смогу позвать тебя обратно, сестрица.
Я была растрогана: она действительно относилась ко мне как к родной сестре.
– Ну ты и глупышка! – со вздохом сказала я, потянув ее за руку.
Юйтань озадаченно взглянула на меня, и я, смеясь, похлопала ее по ладони, добавив:
– Сегодня единственный день за весь месяц, когда мне не нужно работать, а ты почему-то такая озабоченная и грустная!
Юйтань тут же, улыбнувшись, поменяла выражение лица.
– Теперь я живу в нашем доме одна, так что пойдем, заварю тебе, сестрица, чайник хорошего чая.
Я кивнула, не желая отказываться и портить ей настроение.
Мы шли, разговаривая и смеясь, как вдруг сзади меня окликнул холодный голос:
– Жоси!
Я тут же застыла на месте, словно одеревенев, а Юйтань тем временем уже обернулась и поприветствовала:
– Всех благ четвертому господину!
Выдавив улыбку, я медленно повернулась и тоже поприветствовала его.
– Ступай, – велел Юйтань четвертый принц.
Девушка покосилась на меня, отвесила поклон и удалилась.
Четвертый принц неторопливо двинулся вперед, и я пошла следом, стараясь не отставать. Когда мы нашли тихое местечко, он повернулся и мягко произнес:
– Подойди поближе, дай мне получше разглядеть тебя.
Я сделала шаг вперед и встала прямо напротив него. Какое-то время принц молча разглядывал меня, а затем поинтересовался:
– Что же ты, в конце концов, такого натворила? Просила о снисхождении для старины восьмого?
– Нет, – покачала головой я.
– В таком случае в чем дело? – продолжал допытываться принц. – Что могло вызвать подобный гнев у царственного отца, который всегда так любил тебя?
– Я не хочу говорить об этом, – отрезала я.
Четвертый принц едва слышно вздохнул.
– Ладно, не буду заставлять тебя. Хорошо ли ты живешь?
– Достаточно хорошо, – ответила я с легкой улыбкой.
Он вытянул вперед мои руки, которые я все это время прятала за спиной, и спросил:
– И это ты называешь «достаточно хорошо»? Скажи мне правду!
– Это и есть правда! – воскликнула я. – Хотя моя нынешняя жизнь, что веду каждый день от восхода до заката, совсем не так хороша, как раньше, я тем не менее испытываю намного меньше страха. Раньше часто бывало, что, едва открыв глаза, сразу начинала беспокоиться: что же страшного и неожиданного произойдет сегодня? Кому меня отдаст Его Величество? А сейчас точно знаю, что все, что меня ожидает, – это чан с бельем, только и всего.
– Потерпи еще немного, – произнес принц после долгого молчания. – Когда гнев царственного отца пройдет, я пойду к нему и попрошу позволения взять тебя в жены.
Внутри меня смешались воедино все возможные чувства: счастье, боль, горечь, ликование и грусть. Сделав глубокий вдох, я возразила:
– Его Величество ни за что не даст своего позволения.
– Прошло больше двух лет с тех пор, как тринадцатый брат был заключен под стражу. Подозрения царственного отца уже должны рассеяться, – сказал четвертый принц. – А кроме того… Ты знаешь, что сейчас император весьма расположен ко мне, так что у меня всегда есть возможность высказать ему свою просьбу. Боюсь, однако, что выпросить для тебя высокое положение я не смогу, но, даже если ты станешь хотя бы моей наложницей и будешь жить со мной, я никому не дам обидеть тебя.
Кусая губы, я колебалась несколько мгновений, после чего проговорила:
– Его Величество наказал меня, отправив в прачечные, за то, что я проявила неуважение и не подчинилась указу.
Четвертый принц нахмурился и вопросительно взглянул на меня.
– Его Величество желал, чтобы я стала женой четырнадцатого господина, – договорила я.
Он резко помрачнел.
– Царственный отец хотел выдать тебя замуж за четырнадцатого брата? Почему ты не согласилась?
Я молчала, едва заметно улыбаясь.
– Разве не ты всегда мечтала сбежать из Запретного города? Разве не ты хотела найти себе маленький домик и жить в нем в спокойствии и благополучии? – продолжал он. – У тебя была прекрасная возможность претворить все это в жизнь. Почему же ты ей не воспользовалась? Зачем идти наперекор воле Его Величества и противиться его указу? Четырнадцатый брат красив и талантлив, в литературе и в военном деле среди нас, братьев, ему не найдется равных. Кроме этого, сейчас царственный отец проявляет к нему наибольшую благосклонность. Он и к тебе прекрасно относится! Ты забыла, как он всю ночь стоял на коленях под струями ливня ради тебя? И ты по-прежнему чем-то недовольна?