Я засмеялась:
– Как только ты вживаешься в роль императора, сразу начинаешь: «Мы, Мы»… Не волнуйся, я помню, что ты император, и никогда не забываю.
Иньчжэнь ненадолго замолчал, а затем сказал со вздохом:
– Тринадцатый брат тоже не забывает о том, что я император, и лишь ты не слишком носишься с моим титулом. Хочу, чтобы ты всегда вела себя так.
– Когда в личной беседе ты начал говорить о себе «я», нарочно не используя «Мы», мне сразу все стало ясно, – мягко проговорила я, глядя на него. – Так что, хотя ты уже давно не четвертый принц и не четвертый господин, я желаю видеть в тебе лишь Иньчжэня.
Впервые я произнесла вслух то имя, которым про себя звала его уже тысячи раз. Он был слегка ошеломлен, его губы медленно сложились в улыбку, и он бросил на меня полный нежности взгляд.
Ощутив внезапную печаль, я обняла его и пробормотала:
– Я вовсе не хочу видеть в тебе Его Величество Великого Властителя, но ты действительно император, обладающий высшей властью!
На сердце становилось все тяжелее. Боясь, что мои слова покажутся ему странными, я тут же замолкла, продолжая молча обнимать его.
– Лишь так я могу достичь желаемого – защитить всех, кого люблю, – сказал Иньчжэнь. – Не имея власти, я мог бы лишь смотреть на ваши страдания, не способный сделать ровным счетом ничего.
Мы долго сидели в тишине, обнимая друг друга. В конце концов он запечатлел на моем лбу легкий поцелуй и произнес:
– Мне еще нужно поработать с документами.
– Мне тоже пора вернуться к своим делам, – с улыбкой проговорила я, поднимаясь.
Иньчжэнь, улыбнувшись, покачал головой и проводил меня взглядом, когда я скрылась за занавесью.
Я неторопливо шла к себе, надеясь по пути заодно размять ноги. Тут с улицы одна за другой вошли Юйтань, Мэйсян и Цзюйюнь, а за ними и прочие придворные дамы и евнухи, несшие службу в павильоне Янсиньдянь. Лица у всех были испуганными. За руку втянув Юйтань к себе в комнату, я спросила:
– Что случилось?
Прежде чем ответить, она, опустив голову, долго смотрела в пол.
– Только что господин Гао велел нам пойти посмотреть, как наказывают Сицюэ.
Сицюэ была придворной дамой павильона Янсиньдянь.
– За что ее наказали? – поинтересовалась я.
– Она тайком рассказывала госпоже супруге Ци о жизни Его Величества в павильоне Янсиньдянь, – ответила Юйтань. – Тем, кто служит здесь, и всем придворным дамам и евнухам из дворцов госпожи супруги Ци и остальных супруг Его Величество велел также явиться и посмотреть на наказание Сицюэ.
– Какому наказанию ее подвергли?
Юйтань содрогнулась:
– Забили палками до смерти!
Я ахнула, вдохнув холодный воздух. Забили до смерти! Теперь точно не найдется никого, кто осмелится втихомолку передавать новости и другую информацию, и вряд ли еще хоть одна из супруг снова попытается вызнать что-то о личной жизни Иньчжэня. Я долго сжимала ледяные руки Юйтань в своих ладонях, а затем спросила:
– Ты в порядке?
Юйтань кивнула.
На семнадцатый день двенадцатого месяца, спустя один месяц и четыре дня после кончины императора Канси, четырнадцатый господин получил приказ нового императора и поспешил из северо-западных земель в столицу, чтобы проводить отца в последний путь. Еще до своего прибытия он прислал Его Величеству письмо с вопросом: «Надлежит сперва нанести визит к гробу покойного императора или же прийти поздравить Ваше Величество с воцарением?» Иньчжэнь с невозмутимым лицом постановил: «Сперва надлежит нанести визит к гробу покойного императора».
Когда четырнадцатый господин прибыл к гробу с телом императора Канси, стоявшему в павильоне Шоухуандянь[61], Иньчжэнь уже был там. Толпа сопровождавших его сановников давно с грохотом попадала на колени, однако четырнадцатый господин остался стоять. Двое братьев, стоя в разных концах зала, смотрели друг на друга, приводя всех сановников в крайнее смятение: все они прижимались лбами к полу, не смея издать ни звука. В кроваво-красных лучах заката тени двоих братьев, застывших с прямыми, как струна, спинами, казались бесконечно длинными.
Четырнадцатый так и не поприветствовал Иньчжэня, как должно подданному. Повернувшись к гробу императора Канси, он с громким стуком отвесил ему девять земных поклонов, затем излил свою печаль, прочитав короткое стихотворение, и удалился с грустной улыбкой на лице. Один из стражников загородил было ему путь, но четырнадцатый господин оттолкнул его и широкими шагами двинулся прочь, оставив присутствующих глядеть вслед его скорбно согнутой спине, неторопливо удаляющейся в сторону заходящего солнца.
Сановники по-прежнему сидели на коленях, опустив головы и не смея пошевелиться. Иньчжэнь продолжал неподвижно стоять в кровавых предзакатных отблесках, и противоположный конец его размытой, изломанной тени, падающей на ступени павильона Шоухуандянь, терялся в черной тьме колоннады.
Проводив уходящего четырнадцатого ледяным взглядом, Иньчжэнь тоже девять раз поклонился гробу с телом Канси, после чего поднялся и холодно приказал лишить четырнадцатого господина титула циньвана и низвести до ранга гусай бэйсэ. Затем он сел в повозку и вернулся в павильон Янсиньдянь.
Там он выгнал всех слуг, чтобы тихо посидеть в одиночестве. Так, в молчании и неподвижности, он провел вторую половину дня.
Стоя рядом, Гао Уюн подробно поведал мне все от начала до конца и с грустью спросил, что ему делать. Подперев щеку рукой, я ненадолго задумалась, после чего сказала:
– Его Величество желает побыть один, в этом нет ничего страшного.
Давно наступило время ужина, и я спросила Юйтань:
– Его Величество не велел накрывать на стол?
– Велел, – ответила она, – Его Величество находится в весьма приподнятом настроении и приказал приготовить немало блюд.
Отослав всех слуг, Иньчжэнь взял пиалу и принялся с улыбкой накладывать мне еду. Я со вздохом сказала:
– Зачем изображать, что все хорошо, если на сердце тяжело? Так станет еще больнее!
Он отложил палочки и молча воззрился на меня.
– Мы не станем делать то, чего от нас ждут, – наконец холодно произнес Иньчжэнь. – Старина девятый с остальными ждут возможности посмеяться над нами, но мы назло им не будем гневаться.
Придвинувшись поближе, я взяла его за руку и успокаивающе проговорила:
– Ты уже победил и можешь позволить себе быть снисходительным.
Иньчжэнь резко притянул меня к себе и сжал в объятиях. Я не успела даже ахнуть: он помешал мне, накрыв мои губы своими.
Спустя какое-то время он пробубнил, едва ощутимо целуя мочку моего уха:
– Теперь и трон, и красавица – мои. Действительно, нет необходимости и дальше сражаться с ним.
Голова кружилась, но я сумела наскрести остатки ясности ума и торопливо оттолкнула его. Продолжая держать меня в объятиях, Иньчжэнь сел прямо и, поглаживая мою губу большим пальцем, нежно произнес:
– Только что я… Был несколько настойчив. Я не сделал тебе больно?
Я хотела было покачать головой, но тут из-за занавеси раздался голос Гао Уюна:
– Тринадцатый господин просит аудиенции.
Я торопливо высвободилась из объятий Иньчжэня, и мы с недоумением переглянулись. Он пришел так поздно: что могло случиться?
– Скорее проси! – велел Иньчжэнь.
В зал, размашисто ступая, вошел тринадцатый господин. Его лицо выражало тревогу и растерянность.
– Что случилось? – взволнованно спросил Иньчжэнь.
Тот сразу упал на колени и принялся отвешивать земные поклоны. Поклонившись трижды, он сказал:
– Подданный брат пришел молить о даровании высочайшего указа. Без дозволения Вашего Величества никто не может покинуть Пекин или въехать в него, нельзя также самовольно перемещать солдат. Подданный брат умоляет Ваше Величество позволить ему взять людей и отправиться на поиски Люйу.
– Что с ней? – в ужасе спросила я.
Тринадцатый господин сжал кулаки:
– Она оставила письмо, в котором сказала, что ей не по нраву жизнь в моей резиденции, что она всегда любила природу гор и холмов, поэтому решила вернуться в Цзяннань и велела не искать ее.
– Как же до такого дошло? – Я покачала головой, не в силах поверить в происходящее. – Не могла же она бросить тебя и Чэнхуань?
Тринадцатый мрачно усмехнулся:
– Она сказала, что еще есть царственный брат и ты, а также я, так что Чэнхуань не почувствует, будто с ней обошлись несправедливо.
Сказав это, он вновь упал на колени перед Иньчжэнем и прижался лбом к полу. Тот нагнулся, торопливо заставляя тринадцатого подняться, и сказал:
– Мы сейчас же велим отправить людей на поиски.
Он сразу же криком подозвал Гао Уюна и велел ему вызвать Лонкодо.
Тринадцатый господин хотел было броситься наружу, но я остановила его, схватив за руку, и убедительно произнесла:
– Тем, кто отправится на поиски, нужно с чем-то сверяться. У тебя наверняка есть изображение Люйу. Принеси его и дай живописцу, чтобы скопировал, а потом разошли портреты тем, кто займется поисками.
– Верно, верно! – воскликнул тринадцатый, словно придя в себя. – Сидя взаперти, я много рисовал. Пойду принесу.
С этими словами он тут же выбежал из зала.
Глядя на его удаляющийся силуэт, я внезапно осознала, насколько сильна его любовь к Люйу. Еще никогда я не видела его таким: утратившим спокойствие, взволнованным и потерянным. Он оставался спокойным, даже оказавшись в ловушке восьмого принца и осознавая, что его ждало долгое, а может, и бесконечное тюремное заключение.
– Пошли кого-нибудь разузнать, почему Люйу так внезапно покинула резиденцию циньвана И[62], - холодно велел Иньчжэнь. – Обо всем, что выяснится, вне зависимости от результатов в первую очередь доложить мне.
В то же мгновение Гао Уюн умчался выполнять приказ.
Я тем временем беспокойно мерила шагами комнату. Иньчжэнь, вздохнув, произнес: